Втроём вели перекрёстный допрос. Игнатов отдавал должное умению Кондратьева уличать, ловить на противоречиях в показаниях. Допрашивали долго. Мужичок всё-таки запутался и сдался. Дал сведения, полезные для армии, сказал, что при абвергруппе № 101 есть разведшкола. Она расположена на окраине города, в помещении бывшего детского санатория. Начальник - "полковник Пушкин", который беснуется, не зная, как расшифровать радиограмму какого-то Зигфрида.
Игнатов, Рыжов и Кондратьев быстро переглянулись: операция "Дас Фенстер" пробила-таки окно в глухой стене неизвестности. Раз послали человека, чтобы выяснить что-нибудь о Зигфриде, значит, он жив!
Знакомство
Поспешно закончив рисунок, Сергей сложил папку и направился к рынку. Здесь было уже пустынно, лишь несколько сверхтерпеливых бабок пытались хоть кому-нибудь продать яблоки, которых в этом году уродилась тьма. Он остановился около одной из них так, чтобы видеть дверь мастерской сапожника - она действительно была забита наглухо. Пробуя предложенное старухой яблоко, спросил как бы между прочим:
- А что, не знаете, где ботинки можно починить?
- Да был вот тут один, - осторожно начала бабка, кивнув на мастерскую, - так его надысь забрали.
- Да он только башмаки чистил, - вмешалась другая.
- И обувь латал, - настаивала на своём первая.
- А кто ж его забрал? - как можно равнодушнее спросил Сергей.
- Ну, известно кто, - зашептали с обеих сторон бабки, - немцы!
- Он, наверное, украл что-нибудь, - высказал предположение Сергей, - немцы этого не любят.
- А кто ж его знает, - сказала одна старуха, та, что поосторожнее. - Наше дело сторона. Да я и не видела сама, люди говорят, будто его забрали.
- Я видела, я видела! - опять вмешалась другая. - Я вон где, напротив живу. Когда бомбёжка была, он почему-то в мастерской оказался. Ночью-то! Вот его и загребли.
- Так яблоки берёшь, милок? - спросила первая старуха.
- В другой раз, бабуля, положить не во что.
Сергей прошёл мимо афишного стенда, прочитал ещё раз объявление об уроках немецкого языка, которое видел несколько дней назад, - пожалуй, надо бы приступить к обучению.
Анна только что пересмотрела свои вещи. Кое-какие надо уже привести в порядок. Оглянуться не успеешь, как нагрянет сырая осень, а там и зима. Будничными делами Анна пыталась заглушить всё растущую тревогу - тот, кого она ждала, не приходил. Иногда ей представлялось окровавленное лицо юноши, которого видела на днях, но какое-то чувство подсказывало: не он. Вспоминалась и встреча на кладбище. Тот человек ни имени ей не назвал, ни день не назначил. Сказал только пароль и приказал ждать. И она почему-то ждала именно его. Но пришёл сначала тот шумный деляга, потом две девицы лет по семнадцати, которым она тоже отказала под предлогом, что теперь работает в управе. Такие случайности Анна не предвидела, но теперь была готова к ним. И убеждала себя: ждать, надо ждать.
Только хотела взяться за пальто, почистить да погладить, как в дверь постучали. Анна повесила пальто в шкаф и пошла открывать.
В первую минуту опешила: у двери стоял красивый молодой человек интеллигентного вида с книгой в руке. Несколько секунд он молча разглядывал Анну, и от неё не скрылось мимолётное выражение не то удивления, не то восхищения. Наконец он улыбнулся и спросил:
- Вы даёте уроки немецкого языка?
Анна напряглась, мысленно выверяя точность слов, затем чётко произнесла заученную фразу:
- По вторникам и четвергам.
Теперь всё зависело от того, как он ответит.
- Я предпочёл бы заниматься по средам и пятницам, - сказал молодой человек.
- Можно по средам и пятницам, - всё ещё настороженно согласилась она.
- Тогда позвольте войти?
Анна перевела дух:
- Ой, конечно, входите!
- Вы одна?
- Да, отец придёт часа через два.
В тот день они, наконец, вытащили "Юрку" на свет, и гость стал вхолостую отрабатывать с ней приёмы передачи. Убедившись, что она с этим справляется неплохо, он подошёл к этажерке с книгами - там стояли те, которые можно было найти в любой домашней библиотеке, не говоря уже о городской: Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев. Но раскрыл ту, что принёс с собой. Это была "Анна Каренина" Толстого. Молодой человек выбрал некоторые словосочетания и принялся шифровать текст, одновременно поясняя Анне, как это делается. Система была предельно проста. Шифровальщику надо только взять определённую книгу, раскрыть на определённой странице и прочесть нужную строку. Такой шифр предохранял от неожиданностей, и прятать его не было необходимости.
Анна оказалась способной ученицей, быстро усвоив кодирование. Оставалось самое главное - быстро передать следующий текст: "Папа здоров, занимается ремонтом. Объявился дальний родственник, с которым не виделись с пятого класса. Зазнался, меня пока не признаёт и говорит свысока, хотя, кажется, он тоже Рух. Хвастал фотографией брата. Дядя внезапно уехал неизвестно куда".
- Сегодня сеанс связи в семнадцать тридцать, ровно через две минуты, - сказал гость. - Настраивайтесь на волну и постарайтесь передать текст как можно быстрее.
Анна надела наушники, взяла шифровку. Услышав позывные, застучала ключом. И будто что-то заворожило её. Сейчас она была целиком во власти этого священнодействия. А гость посматривал в наружное окно через открытую между комнатами дверь. Дом стоял в конце переулка, почти в тупике, и прежде чем подойти или подъехать к нему, надо было обогнуть небольшой квартальчик и пройти практически весь переулок. Любой, кто появляется в его начале, хорошо виден из окна.
Анна простучала последние знаки, и гость поспешно сказал:
- В конце поставьте моё имя: Зигфрид.
Она быстро отстучала подпись.
- Теперь немедленно прячьте "игрушку", - сказал Зигфрид.
Место для "Юрки", действительно, оказалось вполне надёжным. Печь в комнате Анны стояла одним боком к её кровати. С этой стороны была когда-то духовка, которую отец потом перенёс на лицевую сторону, а отверстие, закрытое заслонкой, искусно загрунтовал под стену и побелил, как и всю печь. Чтобы достать рацию или спрятать, нужно толкнуть кровать, стоявшую на маленьких колёсиках, к противоположной стене и поднять заслонку. Для большей надёжности Анна закрывала рацию каким-то старьём. Эта печь давно уже не топилась, так как Пётр Фёдорович сложил в гостиной "голландку", которая обогревала и Анину комнату, но для постороннего глаза она была действующей, и не сразу придёт кому-нибудь в голову искать потайную духовку.
Укрыв "Юрку" и придвинув кровать, они впервые за эти несколько минут посмотрели друг на друга с вниманием и интересом, как смотрят люди при первом знакомстве. Он улыбнулся и сказал:
- Вот и познакомились, наконец, Анечка.
Анна быстро опустила голову, чтобы он не заметил, как она покраснела. В его голосе ей почудилось нечто такое, что не имело отношения ни к радиошифровке, ни к "Юрке". Это предназначалось только её одной.
- Я буду приходить часто. Действительно, займёмся немецким языком, как вы и предлагаете: по вторникам и четвергам. Мне это совсем не помешает.
- А это? - Анна растерянно показала на печь.
- И это - тоже, но, возможно, не так часто. Достаточно одного раза в неделю, но будем исходить из необходимости. Иногда я буду только давать текст шифровки, а передавать будете сами. Ну, я пойду?
- Вы можете выйти через веранду и пройти дворами, вас никто не заметит. Попадёте сразу в центр.
- Сегодня не надо. Никакой опасности нет. Радиограмму могли перехватить, но запеленговать место вряд ли успели. Соседи, наверное, видели, как я входил, поэтому я должен и выйти отсюда у них на глазах. Ну, до встречи.
- До встречи, - ответила Анна, чувствуя, что не может сдержать улыбки.
А в это время за десятки километров от них генерал Панов, приказав увести арестованного, отпустил Кондратьева и Рыжова. Оставшись с Игнатовым, задумчиво спросил:
- Если Зигфрид жив, то почему он молчит? Больше недели прошло после бомбёжки, а мы ничего толком не знаем о её результатах. И вообще, многое надо выяснить. Например, что это за разведшкола?
Игнатов не успел ничего ответить, как в кабинет буквально влетел Кондратьев, таща за собой радиста.
- Зигфрид! - только и сумел вымолвить он, переполненный волнением.
По лицу Панова скользнуло какое-то подобие улыбки, остальные открыто радовались, что операция "Дас Фенстер" по дезинформации немцев оказалась своевременной и удачной, отвлекла внимание врага от Зигфрида, и что он, наконец, дал о себе знать. Но встревожило его донесение о допросе гестаповцами и встрече с бывшим одноклассником. Он может раскрыть Зигфрида. Надо что-то предпринять. И прежде всего срочно выяснить, что это за Рух. Впрочем, из шифровки ясно, что фамилия предположительна. Придётся посылать человека в подмосковную школу, где учился Зигфрид, поднимать архивы. И немедленно.
А с Морозовым, как видно, случилась беда, ничего другого не могла означать фраза "Дядя внезапно уехал неизвестно куда". Но что именно случилось? Он в руках гестапо? Скорее всего. Почему? И сумеет ли выдержать? Впрочем, тут вопроса нет. Морозов - чекист со стажем, бывший матрос, прошедший суровую школу жизни и войны, из породы железных, несгибаемых людей. Он-то выдержит, но почему провал, да ещё в самом начале? За Зигфрида с этой стороны беспокоиться нечего - Морозов его не знал. И с Анной не знаком. Связь у него была пока только с Петровичем. А с ним-то что?
Как ни крути, вопросов всё равно намного больше, чем ответов. Игнатова и Панова сильно озадачили слова "хвастал фотографией брата". Какая-то незапланированная информация.