Изначальное ядро коммуны - десяток немецких левых интеллектуалов плюс столько же менее известных девушек - "группиз". Тогда у крайне левых теоретиков были свои "группиз", как у рок-музыкантов, но поменьше числом. Приветствовалась и буквализация слова "коммунио" как "общего тела" или фантастической мечты о преодолении частных границ своей телесной приватности. Одной из целей группы было "максимальное обобществление": все владеют всем и ко всему имеют доступ, в некотором смысле владеют друг другом. На территории коммуны каждый обладает остальными. Велись неомарксистские дискуссии на темы: с чего ты взял, что твое тело - "твое"? Кто такой "ты" и кем/ когда "ты" сформирован? Что такое "твое"? Иллюзия, согласно которой тело "твое" и ты можешь им распоряжаться, объявлялась некритичным переносом на себя частнособственнических представлений, на которые опираются капиталистические отношения. В "Коммуне-1" хорошо знали авторов, которые позволяют камня на камне не оставить от той индивидуалистической "субъектности", на которой держится так называемый "человек" с его "правами", собственностью и притязаниями. Эта иллюзия, во-первых, отрицалась школой Маркса: "человек" продиктован классовым положением и ролью в развитии производственных отношений. Во-вторых, она отрицалась психоаналитической школой: "человека" ведет бессознательное, и он, как правило, не знает и не хочет знать правды о себе, своем происхождении, внутреннем устройстве и своих мотивах. В-третьих, эта "главная иллюзия капитализма" отрицалась структурной лингвистикой: "человек" лишь реализует те комбинаторные возможности, которые изначально заданы в системе языка. В-четвертых, иллюзия "цельной человеческой личности" отрицалась феминистской школой: "человек" задан как биологическими склонностями, так и с детства навязываемой "гендерной ролью" в сценарии поведения, рекомендуемого семьей, школой, прессой и боссом.
На фоне всей этой критики (точнее, самокритики) "отдельного человека" отказ в сексе товарищу по коммуне осуждался и переставал быть "личным делом". Девушки или юноши из "недотрог" быстро становились нежелательными, уходили сами или изгонялись общим голосованием. Однако число молодых людей обоего пола, желавших пожить в коммуне, всегда было намного больше тех, кто покидал ее. Для многих это был интересный эксперимент - взрывная смесь крайнего анархизма с крайним тоталитаризмом: хэппининги, нападения на полицейских, групповая психотерапия, документальный театр, медитация, "круговое обучение" и полное обладание друг другом.
Сначала "Коммуна-1" размещалась по пустующим квартирам знакомых. Одно время они жили у Гюнтера Грасса, например, потом перебрались на заброшенную фабрику. Фактически левая немецкая интеллигенция кормила этот передвижной цирк, делегировав ему самые экстравагантные и скандальные формы протеста и сопротивления. Другим источником средств была "разводка буржуазной прессы". Активисты "Коммуны-1" любили сдавать за деньги желтой прессе эксклюзивный материал и интервью о новых своих акциях, оргиях и вообще бесчинствах и безумствах. Чаще всего сведения эти были выдуманные или весьма преувеличенные, но зато полученные журналистами "из первых рук". Коммуне довольно легко удавалось манипулировать своим медиапортретом, извлекая сразу финансовую и символическую выгоду. Они не стеснялись давать платные интервью, с удовольствием вкладывали в общий бюджет гонорары некоторых богемных звезд, для которых было ни с чем не сравнимым приключением пожить пару-тройку дней в условиях "абсолютного коммунизма", когда тебя принимает и включает в себя большая семья - она же арт-сообщество, она же политическая активистская группа и еще что-то, не имеющее названия в обыденном языке. Даже если ты провел там всего несколько дней, это, как правило, отбрасывало отблеск на всю жизнь.
Более серьезные левые из троцкистских и маоистских кружков критиковали "общину Тойфеля" как "непроизводящую". "Мы производим революцию", - бесхитростно отвечал Тойфель, когда его спрашивали, какая от коммуны польза остальному человечеству.
"Коммуна-1" продержалась полтора года. Столько же обычно существовали и ее ближайшие аналоги, организованные энтузиастами, соблазненными первоначальным примером. В Западной Германии это была "Коммуна Виланда" и "Коммуна-2", в которой было больше психоанализа и политики, нежели секса и молодежной контркультуры. Тогда подобные "острова социального инобытия" появлялись по всей Западной Европе, и многие из них стали инкубаторами "городских партизан" (RAF и других левацких групп вооруженного подполья). Это называлось "перейти на следующий уровень свободы и борьбы". Стандартный сценарий: молодой человек уходит из семьи в коммуну (обычно при этом остается в прошлом учеба и работа), там переживает опыт "свободной от капитализма" жизни и антиавторитарного творчества, из коммунаров переходит в состояние "герильерос", то есть нелегального боевика, объявившего войну Системе и мечтающего превратить весь мир в подобие своей коммуны. Впрочем, после опыта коммуны можно было, конечно, стать и художником, актером, политическим журналистом или экологическим активистом, но такие сценарии всё чаще воспринимались в самих коммунах как "половинчатые". Это длилось вплоть до разгрома вооруженного подполья европейских левых на рубеже 1970–1980-х.
Тойфель не унимался и после смерти. Торжественно похороненная урна с его прахом была выкопана ночью и переехала совсем на другое кладбище, а точнее на могилу к другому лидеру крайне левых - Руди Дучке.
Годар в "Китаянке" показал более мягкий французский вариант - парижскую коммуну маоистов в 1967 году, но и там мы видим нечто очень похожее: театральные экспромты в духе Брехта, террор (покушение на советского писателя Шолохова), философские споры о Сартре и "Анти-Дюринге", самоубийство впавшего в отчаяние активиста и неклассические лекции по истории кино.
26.2/ Мазафакерс
С середины 1960-х сначала в Хэйт-Эшбери, а потом и по всем США появилось множество нестабильных микрокоммун хиппи, основными источниками существования которых была продажа психоделических газет и наркотиков на улице, бисероплетение для ближайших сувенирных магазинов и постоянный уличный "джэм". Однако и у них был свой радикальный, крайний вариант - вооруженные хиппи, верившие в "вооруженную любовь" и называвшие себя "уличная банда интеллектуалов". Как это ни парадоксально звучит, но про хиппи говорили, что у них появилась своя "маленькая армия", призванная охранять пацифистский психоделический эдем.
"Вы думаете, мы хотим чего-то кем-то когда-то утраченного? Нет! Мы возьмем себе то, чего у нас никогда не было. И чего не было, скорее всего, еще ни у кого", - заявляли "мазафакеры" в одном из своих воззваний.
Они придерживались радикальной версии "теории малых групп", которая утверждает, что будущее (гражданское) общество будет разделено на тысячи небольших коллективов по интересам. Каждый из нас включится сразу в несколько таких групп, и эта полная демократия фактически заменит нынешнюю государственную власть и расходы на нее. Согласно этой теории, число и активность малых групп - главный показатель развития любого общества.
В устах "мазафакерс" это звучало короче и круче: "Новые племена изменят всё!" Окончательно они прославились, устроив массовую драку на концерте левацкой группы МС5 и сделав этот концерт бесплатным. Их бесила сама идея продажи билетов на революционные мероприятия. Они поддерживали негритянские бунты и срывали суды над лидерами "черных пантер", появляясь будто из-под земли в черных масках. Несколько раз они превращали студенческие и учительские забастовки в настоящие боевые столкновения с полицией, чем вызывали гнев и обвинения в провокаторстве со стороны более умеренных и конструктивных лидеров профсоюзных протестов. Впрочем, слово "провокатор" они считали главным комплиментом в свой адрес: "Восстание есть мера всех вещей!" Однажды они даже переименовали Wall Street в War Street, сменив уличные вывески. Кроме прочего, поддержали выстрел в Энди Уорхолла шизофеминистки Валери Соланс, одно время близкой к ним. "Когда все мужчины будут уничтожены, вы будете уничтожены последними", - обещала "мазафакерам" основательница "Общества по избавлению от мужчин". Собственно, у них она и раздобыла пистолет, чтобы стрелять в основоположника поп-арта.