8
От четырех начисто разбитых домиков господского двора Ференцхаза, где располагалась в тот вечер рота старшего лейтенанта Лазарева, до исходных позиций танков в лощине правее высоты 120, 0 было километра полтора. Рота пошла туда пешком. Напрямик через поле, увязая в мокрой оттаявшей земле, тяжела волоча облепленные грязью ноги. Небо на юго-западе трепетало отблесками зарева и осветительных ракет, передовая клокотала метавшейся из края в край пулеметно-автоматной перестрелкой.
- Шире шаг, хлопцы! Шире шаг! - раздался сбоку голос Лазарева, хриплый и сдержанный.
Лазарев торопливо прошел в голову роты, взметнулась на ветру и погасла сорвавшаяся у него с папиросы чуть заметная красная искорка.
- По дороге быстрей бы дошли! - недовольно сказал Быков, шедший рядом с Авдошиным.
- Тут короче будет, - отозвался командир взвода. - Почти на целый километр. Я сам по карте измерял.
Быков усмехнулся, и Авдошин увидел в отсветах зарева его ровные белые зубы.
- Гладко было на бумаге... Потом целый час от этой грязюки отчищаться надо!
Быков отошел в сторону и, яростно взмахнув то одной ногой, то другой, будто бил по футбольному мячу, стряхнул с них вязкую, как замазка, землю. За его спиной глухо ударился о котелок зачехленный в брезент футляр со скрипкой.
- Я вот так и не пойму, ты что ж, значит, артист? - спросил Авдошин.
- Хотел быть артистом, - ответил Быков, поправляя автомат. - Да не получилось. Война помешала.
- Война многим жизнь спутала...
- Точно, товарищ гвардии младший лейтенант! - влез в разговор Бухалов. - Разрешите сказать?
- Ну?
- Я вот тоже... Такая ж, в общем, история. Меня перед самой войной хотели в кино взять сниматься. Типаж, сказали, какой-то во мне нашли. А главный ихний... Как его?..
- Режиссер? - подсказал Быков.
- Точно, точно - режиссер... Так он прямо заявил, что у меня юмористический талант. Сказал, что растет смена этому... Алейникову. Видели небось? В "Трактористах".
- И еще он в "Большой жизни" играет, - добавил кто-то из солдат.
- Правильно!.. Так что это совершенно справедливо вами, товарищ гвардии младший лейтенант, замечено, - философски продолжал Бухалов. - Война, фактически, многим жизнь поломала... Но кое-кого, как говорится, и на руководящие посты выдвигает, будущих генералов обнаруживает.
- Будущих генералов! - передразнил Авдошин, догадавшийся, что Бухалов в шутку намекает на его выдвижение и полученное им звание. - Это для дела необходимо, чтоб вот такие, как ты, по домам быстрей двинулись... Генералов!..
Далеко справа один за другим стали рваться немецкие снаряды,
- По дороге бьет, - посмотрел в ту сторону Авдошин. - А ты, Быков, говорил! Если бы мы там пошли, он бы всю нашу роту таким налетом положить мог.
Быков промолчал, и разговор сам собою сник. Ухали справа снаряды, впереди небо по-прежнему отсвечивало ало-розовым, в деревушке на горизонте, она называлась, кажется, Морицхида, перекатывался грохот уличного боя. А здесь, в пустом черном ночном поле, тяжко чавкали по земле сапоги, грузно, размеренно шагали люди в шинелях. Часа через полтора им предстояло на броне танков прорываться через оборону противника к нему в тылы.
Наконец рота остановилась в начале широкой пологой лощинки, вдоль русла которой вытянулись в колонну ожидавшие пехоту танки. Их темные силуэты были едва видны в мутно-влажной синеве ночи.
- Кажись, прибыли, - сказал Авдошин и, повернувшись к своему взводу, негромко скомандовал: - Приставить ногу!
Колонна устало остановилась, послышались приглушенные, с простудной хрипотцой голоса:
- Перекур!
- Садись, на чем стоишь...
- Курить осторожней, - напомнил Авдошин, - Быков! Я к командиру роты. Людей никуда не отпускать.
Старший лейтенант Лазарев, все командиры взводов и несколько офицеров-танкистов толпились около ближней к выходу из лощины "тридцатьчетверки".
- Артналет начнется через семнадцать минут, - сказал высокий танкист, поднося близко к глазам наручные часы. - К этому времени нам надо подойти к своим боевым порядкам. Давайте не задерживаться. Разбирайтесь по машинам.
Взвод Авдошина уместился на броне двух "тридцатьчетверок". На башне одной крупными белыми цифрами было написано 214, на башне другой - 215. Броня дышала холодом и силой.
- Н-да, -устраиваясь поудобней, пробормотал Бухалов. - Это вам не такси. И даже не автобус. Все кишки растрясет и кости повыворачивает, пока на ту сторону переберемся.
Из открытого люка башни показалась фигура танкиста. Лицо его в темноте разглядеть было трудно, но по всему - по движениям, по голосу, по настроению - чувствовалось, что это молодой и веселый парень.
- Хлопцы, - спросил он, - у вас тут кто старший?
- Я, - отозвался Авдошин. - Командир взвода гвардии младший лейтенант Авдошин.
- Очень приятно! - танкист протянул ему руку. - Гвардии лейтенант Снегирь. Значит, порядок в танковых войсках!
- И в механизированных тоже! - буркнул Бухалов.
Авдошин оборвал его:
- Отставить зубоскальство!
- Я вот о чем, хлопцы, хотел попросить, - Снегирь сдвинул шлем на затылок: - за десантные скобочки покрепче держитесь! Если скинет, подбирать некогда будет. А машина, которая следом идет, может гусеницами и одежонку попортить. Учтите! И это... за фаустниками посматривайте. В дисках-то трассирующие?
- Точно!
- Хорошо. В случае чего цели укажете.
- Знаем это дело, товарищ лейтенант! - откликнулись с правого надкрылка. - Не первый раз в десант идем!
- Тогда порядок! Сейчас трогаемся.
Снегирь спустился в башню, захлопнул за собой крышку люка. Прошло не больше минуты, и мотор танка заработал. Машина задрожала, потом будто вся встрепенулась, напряглась и легко тронулась с места. Десантников чуть отбросило назад, кто-то ругнулся, кто-то, сдерживая себя, сдавленно захохотал.
214-я, на которой сидел Авдошин, шла второй. За ней громыхало еще несколько танков. Держась за скобу, командир взвода оглянулся, сосчитал их. "Семь. Это ничего, внушительно! "
Лощина кончилась, и передний край - та временная линия, на которой, прикрывая Морицхиду с фланга, окопались немцы, - стал обозначаться теперь более определенно. Казалось, совсем близко стелились по земле розовые трассы длинных пулеметных очередей, кое-где, то справа, то слева, взлетали осветительные ракеты. Позади танков рвались снаряды, несколько мин шлепнулось неподалеку слева. "А внутри-то, в этой коробочке, сейчас вроде поспокойней, - подумал Авдошин, прижимаясь к броне. - Только все равно на свободе лучше. Там сгоришь, как в мышеловке... "
"Тридцатьчетверки" стали разворачиваться из походной колонны в линию. Шедшая впереди машина чуть-чуть отстала, танк Снегиря взял правей, остальные начали принимать влево. Авдошин хорошо видел их темные силуэты и не мог не восхититься точностью, с которой они проделали этот маневр.
Из тылов по немецкой обороне ударили орудия. Даже в этом неистовом грохоте и лязге временами было слышно, как тяжело, с шелестящим свистом летят вперед, через голову десантников, снаряды. Передний край противника, до которого было сейчас метров пятьсот, начали перепахивать багровые, огненные вспышки разрывов. "Тридцатьчетверки" прибавили скорость и полетели, казалось, прямо на эти разрывы.
Артиллерия противника стала бить по тапкам с большим опозданием: видно, немцы не ожидали флангового удара. Снаряды ложились неточно, большей частью там, где "тридцатьчетверок" уже не было. Но один человек на машине Авдошина был все-таки ранен. Маленький незаметный солдатик из третьего отделения. Осколок раздробил ему кисть левой руки. Сосед кое-как перевязал солдатику рану, но при каждом толчке тот охал и подвывал, стиснув зубы и широко открыв глаза. В них, в этих больших испуганных глазах, полных боли и страха, отражались осветительные ракеты и разрывы снарядов.
"Тридцатьчетверка" открыла огонь из орудия. Теперь десантникам стало еще хуже. Машина иногда останавливалась, ее всю встряхивало от выстрела, потом она снова резко срывалась с места. При одном таком рывке не удержался и полетел на землю невезучий Бухалов. Пройдя не больше ста метров, "тридцатьчетверка" остановилась снова, он успел догнать ее и взобраться на броню. Весь в грязи, злой, Бухалов долго и витиевато ругался.
- К чертям собачьим! - закончил он. - Перехожу в воздушно-десантные войска! Там десантникам парашюты дают... Чуть черепок себе не разбил, мат-ть его!..
Он приложился к автомату и стал ожесточенно, не целясь, стрелять по траншее противника, в которой, по всему, уже никого не было. В свете ракет, взрывов, автоматно-пулеметных трасс она виднелась впереди неровной зубчатой полоской выброшенной земли, поспешно сделанными брустверами, покосившимися кольями проволочного заграждения...
Мост через Рабу! До него было метров четыреста. В отсветах выстрелов и разрывов, в мертвенном сиянии осветительных ракет смутно белели над черной водой его мощные каменные опоры. По мосту, отстреливаясь, бежали немцы. Две автомашины, опрокинутые взрывами, дымясь, валялись неподалеку от обрывистого, круто спускавшегося к реке берега. У самого въезда на мост разворачивались два немецких противотанковых орудия.
Машину тяжко встряхивало и качало. Все подходы к мосту были изрыты воронками. "Достается десантникам, - подумал Виктор. - А мост... Почему же немцы не взрывают мост? "