- Есть наблюдай!
Небо из фиолетово-черного медленно становилось синим. Снаружи, возле пролома в стене, легким облачком снега зашуршал предрассветный ветерок.
Так, молча прислушиваясь к настороженной тишине переднего края, они просидели почти час. Наконец возле двери что-то хрустнуло, и в синеве просвета возникла фигура Садыкова.
- Товарищ гвардии сержант! Немцы!..
- Откуда? - недоверчиво спросил Приходько.- Артподготовки не было, танков не слыхать.
- Честное слово говорю, товарищ гвардии сержант! - загорячился Садыков.- Иди сам смотри - увидишь. Тихо-тихо идут...
Приходько кивнул Отару Гелашвили, и они втроем, сразу же у двери упав в снег, поползли за угол домика.
Почти совсем рассвело. По серому небу летели обрывки низких облаков. На востоке, у самого горизонта, стыла неширокая тускло-желтая полоска зари.
- Ну где? - негромко спросил Приходько,
Садыков показал рукой направо:
- Туда смотри. Видишь?
- Ни, не бачу.
- Во-он, где дорога.
- Я вижу,- сказал Гелашвили. Оп подполз ближе к Приходько.- Посадка прямо? Прямо. Смотри чуть правей, в лощине...
- Ага! Понятно. Теперь вижу. Глазастый ты у нас, Усман!..
Еле заметные в своих ватниках, вывороченных белой подкладкой наружу, немцы редкими цепями крались вдоль посадки к лощине, тянувшейся почти до самых окопов роты.
Приходько скомандовал:
- Назад, хлопцы! Пулемет - на чердак!
Первым на чердак поднялся юркий и цепкий Садыков. Скрывшись в проломе потолка, он через минуту высунулся обратно, пыльный и грязный, с длинным клоком паутины на левом плече маскхалата.
- Давай,- сказал он, присаживаясь и держась одной рукой за трубу.- Пулемет давай!
- Держи!
Приходько и Гелашвили подали ему сначала станковый пулемет, потом ручной, диски и коробки с лентами и, помогая друг другу, взобрались па чердак сами.
Разрыв немецкой мины расколол висевшую над передним краем рассветную зимнюю тишину и, как сигнал, поднял в рост атакующих. Не открывая огня, они рысцой побежали вперед, редкими цепями расползаясь по голому полю.
Приходько лег за пулемет, Садыков подал в приемник ленту. Отар Гелашвили пристроился со своим "дегтяревым" рядом. Приходько поправил каску, сбросил рукавицы и, поплевав на руки, усмехнулся глухим, недобрым смешком:
- Ну, господи благослови! Нехай теперь в Берлине заупокойную читают!..
Ни Талащенко, ни Бельский, конечно, не надеялись, что пулеметный огонь во фланг сорвет очередную атаку противника. Батальон отбил ее при поддержке артиллеристов и минометных батарей. Но два пулемета, ручной и станковый, ударившие по наступающим справа, все-таки дезорганизовали и расстроили боевой порядок противника и нанесли ему чувствительный урон.
- Теперь, хлопцы, нам дадут,- мрачно сказал Приходько, вытирая рукавицей вспотевшее лицо.- Засекли, как пить дать. Скоро начнут выковыривать. Треба вниз.
Возле сторожки, взметнув снежную пыль, шлепнулась мина, за ней вторая, третья...
- Вниз, говорю!
Спустившись, все трое распластались на холодном глиняном полу. Вокруг грохотало все чаще и чаще. С потолка и от стен летели щепки, комья глины и штукатурки. Один раз грохнуло очень близко, рядом с проломом в стене. Сверкнуло, и в печку, жужжа, впились осколки.
Разрыв мины, угодившей в крышу, был последним. Теперь гремело, рвалось и ухало только в той стороне, где находились окопы роты.
"Опять атакуют",- понял Приходько.
Поднявшись, он отряхнулся, сплюнул скрипевшую на зубах кирпичную пыль, протер глаза. Садыков сдержанно стонал, и около него с индивидуальным перевязочным пакетом суетился Гелашвили.
- Зацепило? - спросил Приходько.
- Плечо,- Садыков закрыл глаза и стиснул зубы.
Приходько взялся за пулемет.
- Подсоби, Отар. А как перевяжешь, сразу ко мне!
Перевязав Садыкова, Гелашвили поднялся на чердак п через плечо стрелявшего длинными очередями Приходько увидел немцев. Как и во время первой атаки, они двигались по полю редкими цепями. Но теперь в их боевых порядках, далеко на фланге, шли танки.
- Давай на ту сторону! - крикнул Приходько.- Окружают! Нас окружают!..
Схватив пулемет, Гелашвили бросился к противоположному краю чердака. Под ногами путались обвалившиеся балки, куски разбитой черепицы, обрывки проволоки.
К домику действительно с трех сторон полукольцом стягивались немцы. Их было много, человек тридцать.
Подпустив противника метров на сто, Гелашвили наклонил вниз ствол пулемета и потянул па себя спусковой крючок. Огонь прижал немцев к земле. Несколько солдат, взмахнув руками, медленно повалились в снег. По чердаку, пытаясь нащупать место, где скрывался пулеметчик, со стороны противника стриганула длинная автоматная очередь.
Потный, с грязным от пыли лицом, Гелашвили водил стволом из стороны в сторону, пока не кончился диск - уже четвертый за это утро и последний. А к домику еще ползли немцы, и еще бил и бил пулемет Приходько. Внизу, возле угла сторожки, ухнула брошенная немцами граната. Автомат Садыкова сразу смолк.
"Убили Усмана... Ну, я сейчас!.."
Дрожа от ярости, Гелашвили искал глазами солдат противника и наконец увидел их. Они ползли теперь значительно левее. Он дал очередь из автомата. Трое замерли на снегу, остальные по-прежнему ползли, изредка стреляя по чердаку наугад. Гелашвили оглянулся. Как Приходько? Тот, ползая около своего пулемета, расшвыривал пусты о патронные коробки. "Неужели и он расстрелял все?"
Оставшиеся в живых немцы вскочили и, увязая в снегу, тяжело побежали к дому. Один из них широко размахнулся и швырнул гранату на длинной деревянной рукоятке.
Весь сжавшись, Гелашвили полоснул из автомата. Немцы свалились, и в то же мгновение на чердаке взорвалась запутавшаяся в обломках и рухляди граната. Левую руку, чуть ниже локтя, обожгло. Гелашвили застонал и коротко выругался по-грузински.
Стрельба на переднем крае поредела. Слышались только приглушенные удары танковых орудий и разрывы гранат.
- Отогнали наши,- обернувшись, устало сказал Приходько.- Половину переколотили, половину отогнали... А танки, видать, прорвались.
- Садыков... Убит, кажется,- тихо сказал Гелашвили.
Приходько метнулся к щели, сквозь которую они пробирались сюда на чердак. Внизу, среди обломков и битых кирпичей, закрыв глаза, неподвижно лежал Садыков.
Ухватившись за поперечную балку, Приходько спрыгнул к нему, наклонился. Садыков дышал тяжело и хрипло. Левая щека его была в крови, ноги как-то неестественно подвернуты.
- Ранен,- негромко сказал Приходько спускавшемуся вниз Гелашвили.- Придется вам в тыл, хлопцы!..
- Товарищ гвардии сержант!..
- Придется, браток. Диски автоматные мне оставьте и двигайте, пока утихло. Садыкова в санчасть надо! Раз. Сам ты тоже ранен - два. У меня патронов к пулемету нема - три. Доложишь командиру роты. А там - как будет приказано. Уйти прикажет - уйду. Подмогу пришлет - спасибо скажу. Одному прикажет держаться продержусь до последнего. Так что давай, Отар, бери Усмана и двигай.
Группа Авдошина (Бухалов, красноармеец Коробкин и он сам), посланная Бельским на помощь Приходько, не проползла и половины пути, как по батальону, в третий раз за сегодняшний день, опять начали бить немецкие орудия и минометы. Пришлось остановиться и переждать. Рисковать Авдошин не мог: лучше немного позже добраться всем, чем вообще не добраться никому.
Помкомвзвода не спускал глаз с чердака сторожки, которую уже снова окружали немцы, и пока оттуда доносились длинные очереди автомата, он был спокоен: "Жив, Федька! Жив, черт полосатый!"
Оставалось проползти метров сто, когда Авдошин вдруг понял, что Приходько не стреляет. Немцы поднялись, и примерно третья часть их, заметив, что к сторожке ползет подкрепление, пошла навстречу группе помкомвзвода. С обеих сторон, бороздя очередями снег, затрещали автоматы.
Коробкин, прикусив губу, бросил гранату, потом вторую. Их разрывы взметнули вверх серые облачка земли и снега, и, когда они медленно осели, помкомвзвода увидел Приходько. Он стоял на крыше сторожки с ручным пулеметом, без шапки, в разодранном вдоль и поперек маскхалате. Немцы внизу что-то залопотали, раздалась автоматная очередь. Приходько качнулся, держа пулемет за ствол, поднял его над головой, как палицу, и шагнул вперед.
- Федя-а-а! - не своим голосом заорал Авдошин.
Приходько прыгнул вниз, упал, быстро вскочил и, сбив прикладом двух или трех вражеских солдат, вдруг тяжело опустился в снег, выронил пулемет и повалился на бок.
Авдошин поднялся и, ничего не видя перед собой от ярости и боли, бросился вперед. Позади, справа и слева, стреляли. Бухалов визгливым голосом не переставая орал "ура!". Потом Авдошин упал, но, падая, успел выстрелить в возникшую перед ним фигуру в черной квадратной каске. Послышался протяжный вопль. Но его сразу же заглушила близкая автоматная очередь...
И вот теперь - вокруг тишина. Рядом, трудно, надрывно дыша, лежит Федя Приходько. Его маскхалат, ватник и пропотевшая гимнастерка залиты кровью. Немецкая автоматная очередь угодила ему в живот, наискось.
Приходько зашевелился, тихо застонал. Авдошин склонился над ним, прислушался. Может, что хочет сказать? Загорелое лицо сержанта стало серо-желтым. На подбородке застыла выбежавшая из угла рта розовая струйка крови.
"Эх, Федя, Федя! Даже попить тебе сейчас нельзя..."
Веки Приходько вздрогнули, чуть-чуть приподнялись. Он равнодушно посмотрел в лицо Авдошину и, кажется, не узнал его.
- Хлопцы!..
- Ты что, Федя?
- Ты, Ванюша?
- Я, Федя, я!..
- Это хорошо... Пришли, значит.- Приходько вздохнул.- А я вот... Помру, видать.