Майор, ворочая толстой, красной шеей, расстегнул мундир:
- Это ложь. Это не может бывать. Наши дальнобойные орудия на днях начинать обстрел Москвы из района Красный Полян. Вам известно об этом?
- Опоздали, господин майор! Ваши войска выбиты из этого района и вам не удастся обстреливать нашу столицу.
- Это неправда! У вас нет ничем доказать.
Шевченко достал из полевой сумки листы документа:
- В моих руках донесение командира одной из ваших дивизий. Можете прочесть сами.
Схватив бумагу, майор пробежал ее глазами, подумал минуту и сказал:
- Я готов отвечать, господин офицер. Но сказать мне битте - пожалуйста: кто вы? Офицер регулярная армия или партизан? - спросил Шмитке.
- Для вас это так важно?
- О да, да, это принципиально. Если вы партизан, то отвечать ваш вопросы я не желайт. Для нас они вне закон.
- Я капитан Красной Армии, - ответил Шевченко. - От ее имени и веду допрос. Вам этого достаточно?
- О, да. Однако я не понимайт, как вы здесь оказался?
- Я нахожусь на родной земле, господин Шмитке. А вот как и зачем вы оказались здесь, на чужой территории?
- Я выполняйт приказ фюрера. А он нам говорить: "Наша территория идет до Урал".
- Ваша армия - грабительская армия, бандитская. Она разрушила на нашей земле сотни городов, сожгла тысячи населенных пунктов, ограбила население, убивала детей и стариков.
- Жалость и милосердие нам запрещать фюрер.
- Значит, во всем виноват Гитлер? Только он? А где была ваша человеческая совесть? Вы лично осознали свою ответственность перед человечеством? - спросил Огнивцев.
- О! Человечество - это мы! Миром будем править только мы - арийцы, - снова перейдя на спесивый тон, заговорил фашист.
- Товарищ капитан, - вмешался в допрос до сих пор молча стоявший у двери с автоматом на груди рядовой Хохлов, - разрешите - я ему по сусалам врежу, а?
- Помолчите, рядовой Хохлов…
- Ну, товарищ командир, товарищ комиссар, дозвольте хоть разок ему подвесить, - молящим тоном просил боец. - Я его не до смерти, а вполсилы, а?
- Не надо по су-са-лам, - с трудом произнося незнакомое слово и толком не понимая его смысла, пролепетал Шмитке.
- Вообще-то стоило бы, - в сердцах бросил на стол карандаш Шевченко, - чтобы помнил, где он и с кем говорит. Но мы не фашисты!
- Эх, товарищ капитан!
- Прекратить разговорчики!
- Есть!
- Вон как вам задурили мозги, господин Шмитке, - продолжил Шевченко. - Стоите на краю могилы, а разглагольствуете о мировом господстве. Но достаточно! Вам придется отвечать на наши вопросы и правдиво, иначе вам пощады не будет.
Майор побледнел. На его лбу выступили капли пота.
- О, мой бог! Неужели расстрел?
- Это решит старший начальник или военный трибунал в зависимости от совершенных вами преступлений на нашей земле.
- Я надеяться на справедливость. Я буду просить… У меня старенькая муттер, жена, кляйне киндер - маленькие дети… Я ни в кого не стрелять, не убивать, не грабить. Я только выполнять приказы. У меня хороший репутаций. О, мой бог!
Шмитке закрыл глаза. Все кончено. Смерть. И зачем он здесь? Зачем в конце концов ему Россия? Чтобы здесь погибнуть, как собаке. Во всем виноват фюрер. Это он звал к завоеванию жизненного пространства. Но разве у нас его не было? У отца сорок гектаров земли. Можно было обойтись своей и не лезть в Россию.
Шмитке попросил разрешения закурить. Лихорадочно работал его мозг. И он принял окончательное решение.
- Сохраните мне жизнь и скажите, что я должен для этого сделать, - сказал он, утирая тыльной стороной ладони холодный пот со лба.
Наблюдая за пленным, комиссар Огнивцев понял, что прусская спесь с него сошла, его "патриотический дух" иссяк. Он был готов ответить на любой вопрос, сделать все, что прикажут, лишь бы ему сохранили жизнь.
- Итак, господин майор, будем считать вступительную часть допроса законченной, - сказал Огнивцев. - Время перейти к конкретному разговору.
- О, я, я, господин комиссар! Я все сказать. Дайте мне лишь гарантию, что буду жить.
- Командир вам уже сказал, что все решит наше командование или суд. Но мы доложим о вашей готовности оказать нам содействие…
Капитан Шевченко, слушая разговор Огнивцева с пленным, думал о тех вопросах, которые необходимо задать Шмитке, чтобы сократить время затянувшегося разговора. Рассматривая план расположения артиллерийского склада и схему охраны, он через переводчика, чтобы не слушать косноязычных ответов Шмитке, начал допрос:
- Какую должность вы занимали?
- Первый заместитель начальника склада.
- Кто его начальник?
- Подполковник Иоффе.
- Предназначение вашего склада и количественный состав обслуживаемого персонала? Сколько хранится на нем боеприпасов?
- Наш склад обеспечивает снарядами артиллерийские и танковые части четвертой и частично третьей танковых групп. В конце ноября к нам доставили снаряды для орудий большого калибра, предназначенных для обстрела Москвы. Склад обслуживают шесть офицеров и сорок рядовых. Располагаются они в Румянцево в трех километрах от склада. Всего у нас под десятью навесами заскладировано около пятидесяти вагонов боеприпасов.
- Соответствует ли найденная в вашем портфеле схема расположения и охраны склада реальности?
- Да. Она составлена три дня тому назад.
- Численность охраны и ее вооружение?
- Территория склада охраняется караулом в пятнадцать человек: два поста на территории склада, один у входа в караульное помещение. Для наблюдения оборудованы две вышки, но часовые из-за холода ими пользуются редко, больше находятся внизу и патрулируют. Начальником караула назначается фельдфебель.
- Время смены часовых? Система проверки несения службы?
- Часовые меняются через каждый час. Начальник караула обязан проверять несение службы два раза ночью и один раз днем. Один раз в сутки, как правило ночью, несение службы проверяется офицерами. Поскольку со стороны русских не было никаких попыток нарушить нормальную работу склада, бдительность охраны и солдат, обслуживающих наш склад, невысока…
Шевченко наклонился к сидящему рядом комиссару и шепнул ему на ухо:
- Наверное, хватит. Времени у нас немного. Надо еще обмозговать с командирами взводов завтрашние действия, - и, увидев согласный кивок Огнивцева, приказал увести пленного, строго сказав вслед: - Хохлов, смотри мне, без фокусов и самоуправства.
- Есть, без фокусов, - с грустью ответил боец.
Огнивцев встал, прошелся по комнате, подошел к командиру:
- Видел, Александр Иосифович, "арийского гуся"? Пока все было хорошо: немецкие войска наступали на Москву, они спокойно сидели в тылах, грабили, убивали, были довольны жизнью и лихо кричали: "Хайль Гитлер!", "Великая Германия!", "Капут Москва!", "Человечество - это немецкая раса!.." А как только попали в трудное положение и приходится отвечать за свои злодеяния, становятся трусливыми, беспомощными, жалкими и готовы ради спасения своей шкуры пожертвовать всем, в том числе и Гитлером. Наглядный пример - Шмитке. Мразь какая!
- Да, комиссар… Их идеология держится лишь на силе. Ведь оболванивание немецкого народа, особенно фашистской военщины, привыкшей к безнаказанному захвату чужих земель, проводилось под гром барабанов и звуки фанфар. А получили в России по морде, кое-что стали понимать. Конечно, это только начало…
8. СЕРДЕЧНАЯ БОЛЬ
Чутким сном спали бойцы в доме лесника. Командир прикорнул за столом, уронив голову на сложенные руки. А комиссару не спалось, хотя устал он не меньше других. Уже в который раз будоражили его раздумья о Москве. Огнивцев хорошо помнил выступление А. С. Щербакова на собрании партийного актива Москвы 13 октября, в котором тот сообщал, что за истекшую неделю военное положение страны ухудшилось:
"Несмотря на ожесточенное сопротивление, нашим войскам приходится отступать… Бои приблизились к границам нашей области. Не будем закрывать глаза - над Москвой нависла угроза".
Комиссар читал, перечитывал и даже некоторые места из передовой статьи "Правды" от 20 октября записал себе в блокнот. В том числе и вот это, к примеру, тревожное, суровое, по-большевистски правдивое:
"Ценой любых усилий мы должны сорвать планы гитлеровцев. Против Москвы враг бросил большое количество мотомеханизированных частей, особенно танков…
В создавшейся сложной и тревожной обстановке мы должны соблюдать величайшую организованность, проявлять железную дисциплину и нерушимую сплоченность".
Передовая заканчивалась словами:
"Над Москвой нависла угроза. Отстоим родную Москву!"
Общаясь с командирами и политработниками различных рангов в политуправлении и штабе фронта до перехода в тыл врага, Огнивцев знал о положении дел под Москвой многое, но, разумеется, не все. Конечно же, он не мог да и не должен был знать, какими резервами располагают наши войска и противник, сколько брошено в бой за Москву, каков замысел сторон. Но он ощущал, видел, что битва идет грандиозная. Он узнает лишь позже из сообщения Советского Информбюро от 12 декабря о том, что только против правого фланга Западного фронта на Клинско-Солнечногорско-Дмитровском направлении были сосредоточены танковые группы генералов Гоота и Хюпнера в составе семи танковых, двух мотопехотных и трех пехотных дивизий.