- Интересно, как там союзнички шевелятся? - полюбопытствовали бойцы.
- "Военные действия в Италии! - многообещающе провозгласил Гастев. - На основном фронте пятой армии и на фронте английской восьмой армии патрули союзников вели активные действия. Взято в плен два солдата противника".
- Вот это активные! - загрохотал смех.
- Поди, те немцы сами в плен пришли, тушенки захотели…
Гастев читал дальше:
- "В течение последних дней вследствие плохой погоды происходили только действия патрулей… В районе Анцио английская армия укрепляла свои позиции. На фронте американской армии отмечались действия разведывательных частей…"
- Все-таки отмечались! И то хорошо.
- Ну и вояки! Вследствие плохой погоды, а?
- Им бы на наше положение.
- Да брось ты про них. Ясное дело, нулевой фронт! Читай про наших!
Гастев перевел взгляд на верхнюю часть газетной страницы, туда, где виден был крупный текст сводок Советского информбюро.
- "…Западнее и юго-восточнее Новгорода наши войска продолжали вести наступательные бои, - читал он, - …севернее Звенигородки и Шполы наши войска продолжали вести бои по уничтожению окруженной группировки противника и, сжимая кольцо окружения, овладели многими населенными пунктами…"
- Вот это погодка! Не то что на втором.
- А где он, второй-то?
- Про то Черчилль знает.
- Чирей тому Черчиллю! Знаете, как он рассуждает? Три вещи, говорит, для войны надо: люди, деньги и терпение. Людей, дескать, другие страны дадут, деньги - американцы, ну а у нас, англичан, терпение как-нибудь найдется. Вот он какой "друг", этот Черчилль!
Григорий Михайлович, до этого молча слушавший, что говорят солдаты, высказался наконец:
- Этот друг на подмогу туг. Буржуй, понятно. Нам на себя надеяться надо.
- Верно говоришь! - подтвердил сержант. Он швырнул в лужу докуренную папироску и, взглянув на дорогу, удивился: - А что это за народ топает? Беженцы, что ли?
К солдатам медленной чередой подходили люди, одетые в ватники и крестьянские кожушки, в домотканые свитки и замызганные немецкие шинели со споротыми погонами. Каждый из них тащил на спине тяжелый мешок. Передний в веренице - худощавый старик в потертой смушковой шапке, надвинутой на самые глаза, густо заросший клочкастой, черной с серебром бородой - остановился и бережно опустил на землю свою ношу. В мешке что-то глухо звякнуло.
- Отдыхай, народ! - скомандовал старик своим спутникам.
- Домой возвращаетесь? - полюбопытствовал сержант, поздоровавшись с дедом.
- Не домой, а из дому! - пояснил тот. - Деревню видал позади? Нечагивка называется. Так вот оттуда мы. Колхоз "Путь к социализму". А идем до Хорошивки. Тридцать километров. Снаряды несем. А хорошивские уж дальше понесут, до следующей деревни.
- И так до самой передовой?
- До самой позиции. Надо же армии помочь. По шляху никакой силой не проехать.
- Грязища действительно страшенная, - качнул головой сержант. - Кто такую дорогу насквозь пройдет - за одно это медаль заслужит.
- А что, из вашего села угнали кого в Германию? - спросил старика доселе молчавший боец Алексеевский, средних лет, белесый, худощавый, с печальными глазами. Товарищам было известно: родное село Алексеевского сожжено, жена и дочь угнаны неизвестно куда.
- Чтоб тех германцев трясця взяла! - вздохнул старик. - Всех девчат позабирали. И внучку мою… - Старик опустил голову, внимательно разглядывая зажатую меж пальцев самокрутку. - Жива ли, нет ли… Загубят их каты…
- Ничего, отец, выручим!
Старик с надеждой глянул на сержанта:
- Дай вам боже, хлопцы!
Дождавшись, когда подтянулся батальонный обоз, капитан Яковенко сел на патронную повозку, которая иногда служила ему личным экипажем, и велел ездовому погонять вперед. К концу привала капитан хотел снова быть в голове колонны батальона.
- Комбат едет! - сказала Зина подруге, заметив приближающуюся повозку. "Как он изменился!" - вновь подумала она то же, что и вчера…
Да, этот бравый капитан сейчас совсем не походил на того юного лейтенанта, который год назад лежал в ее палате после своего первого ранения. Она еще вчера, увидев его, почувствовала, что это уже не юноша, только что прошедший свои первые испытания в огне войны. Нет, теперь это бывалый командир, повидавший всякое. Во всем облике Бориса Яковенко было сейчас что-то хозяйское, уверенное, чего в нем не замечалось раньше.
Несмотря на отвратительную погоду, Зину не покидало радостное, светлое настроение. Ведь больше года она ждала, когда вновь увидит Бориса!.. Как крепко сжал он ее руку!
Но сейчас ей не хотелось, особенно в присутствии других выходить из рамок служебных отношений: ведь на этот раз они встретились совсем в иных условиях, чем раньше…
Повозка поравнялась с девушками.
- Стой! - сказал капитан ездовому и спрыгнул с повозки. Ольга и Зина встали при виде начальства, но Яковенко, улыбаясь, махнул им рукой: - Сидите, девчата! - Он присел рядом с ними на подстеленную ездовым плащ-палатку и сразу же спросил: - Ну как, нравится вам у нас в батальоне?
Ольга пожала плечами:
- Мы еще и оглядеться не успели.
- Понравится! Наш батальон в полку первый. И по номеру, и по делу. Про нас даже в газете напечатано. Читали?
- Не помнится что-то, - ответила Ольга, - в газетах про многих пишут.
- Про многих?
Щеки Яковенко покрылись румянцем, и он сдвинул свою кубанку на затылок, как делал всегда, когда его что-нибудь задевало за живое. Он был большим патриотом своего батальона. И ему хотелось, чтобы эти девчата сразу почувствовали, что они попали не в обычный, а в его, капитана Яковенко, батальон.
Командовать батальоном Яковенко начал недавно, вместо капитана Гродчина, погибшего в декабре под Житомиром. Яковенко был воспитанником Скорнякова и Гродчина. Он получил звание младшего лейтенанта два года назад без окончания училища за умение командовать, проявленное в боях. А воевать Яковенко начал рядовым, но по службе продвигался быстро: этому способствовали его находчивость и храбрость.
Всю лестницу повышений, которую в мирное время командиры по положению проходят в несколько лет, Борис Яковенко на фронте прошел немногим больше чем за год: ему приходилось сменять тех, кто ранен или убит. Но ему казалось, что быстрым повышением своим он обязан исключительно собственным достоинствам. Правда, он был на хорошем счету у командования как офицер смелый, находчивый. Таких в полку было немало. Но он словно бы не замечал этого. Втайне считая себя лучшим офицером в полку, он часто не мог удержаться, чтоб не намекнуть на это.
Увлекшись воспоминаниями, он рассказал девушкам о славных делах батальона, не забывая при этом довольно часто упомянуть и про свои заслуги.
Зина молчала, глядя на его оживленное лицо, на кудреватый чуб, выбившийся из-под щегольской кубанки, и вспоминая того прежнего лейтенанта Яковенко, у чьей койки она провела не одну ночь в палате для тяжелораненых. Но потом она все же не утерпела:
- Мы и не знали, что вы такой заслуженный!
По ее голосу нельзя было понять, с иронией она говорит или серьезно. Но Яковенко сразу же прервал свой рассказ.
Время привала кончилось. Взбираясь на повозку, капитан предложил девушкам:
- Садитесь, подвезу немного.
Зина быстро взобралась на повозку.
Мимо, плюхая по лужам, шли солдаты.
Ольга, которая тоже хотела сесть на повозку, вдруг раздумала, резко повернулась и быстрым шагом пошла вперед.
- Куда ты? - удивленно крикнула Зина.
Но Ольга уже затерялась где-то на дороге, в колыхавшихся рядах.
Догоняя свой взвод, шедший впереди полковой колонны, Никита Белых шагал по пустынному шляху. В свете неяркого зимнего дня тускло поблескивали лужи на дорогах. Степь, несмотря на оттепель, оставалась по-зимнему безжизненной.
Какой похожей показалась сейчас Никите эта украинская степь на его родные забайкальские степи! Ему даже показалось, что и в Забайкалье сейчас тоже весна, пришедшая раньше времени.
Он шел, жадно вдыхая влажный, волнующий запах оттаявшей земли. Запах этот был до боли сердечной родным, знакомым: так пахнет в поле перед началом посевной, в пору, когда бригады начинают выезжать на участки.
Освобожденная от зимних оков земля лежала, подставляя свою обнаженную грудь теплому, влажному ветерку. Медленно покачивались под этим ветерком коричневые, жухлые стебли прошлогодних трав. Чуть заметные прозрачные испарения подымались из лощин и от опушек реденьких кустарников, как первое, еще слабое дыхание ожившей земли. По степи уже прошлась весна, хотя по календарю еще стоял январь. Казалось, подражая людям, совершающим то, что прежде по человеческим правилам и понятиям считалось невозможным, природа тоже совершила то, что раньше было немыслимым по ее собственным законам. Весна не ждала, пока время откроет ей дорогу. Она внезапно атаковала зиму и победила ее…
Обгоняя повозки и пушки, Никита перевалил через пригорок, по которому шла дорога. Внизу, в огромной луже, около нагруженной минными ящиками повозки, сгрудились солдаты.
Багровые от натуги, минометчики старались вытащить повозку. Вместе со своими солдатами старался пожилой, плотный, не по летам подвижной капитан - командир роты.
От мокрой шерсти измученных лошадей валил пар. Они струной натягивали постромки. Но повозка не двигалась с места. Одна из лошадей зашаталась и в изнеможении села в лужу по-собачьи, на задние ноги. Кое-как ее удалось поднять.
Никита молча подошел к повозке сзади и вместе со всеми навалился на нее плечом.
- Взяли! - крикнул командир роты, обрадованно взглянув на Никиту.
- Давай, давай! - дружно нажали солдаты.