Сначала бабушка Луканица просунула только голову, а затем нерешительно вошла. Под мышкой она держала небольшой узелок, завернутый в домашнее полотенце. Она поставила свою палочку у двери и сделала шага два вперед.
- Матей, добрый день. А вот и он, сын Пышова. А я уже к вам ходила, - обратилась она к Траяну и скороговоркой добавила: - Твой отец сказал мне, что тебя вызвали в общину. Принесла тебе небольшую передачу для нашего Асенчо.
- Эх, бабушка Луканица, - с досадой нахмурил брови Траян, - я уже целый мешок посылок набрал. Денчо Чолаку передал для Пени большую сумку, жена Кутулы - целую баклажку, бабушка Яна и та принесла передачу для Ангелчо, а когда я сюда шел, встретила меня Бойка Слановская, и она готовит посылку для брата.
- Сынок, да разве ж так можно? Другим передашь и то и это, а наш ничего не получит? Ты не подумай чего такого особого, я всего-то и посылаю одну исподнюю и одну полотняную верхнюю рубаху, да еще баницу испекла.
- Бери, бери, - сказал Самарский.
- А от меня передашь им всем по пачке сигарет. Ничего с тобой не станет, выдержишь, - вмешался и Матейчо.
- Легко сказать, - продолжал упорствовать Траян, - бери да бери, а там неизвестно, докуда поезд довезет и где на своих двоих добираться придется, а тут нагрузят как осла. - Он косо посмотрел на посылку бабушки Луканицы и небрежно взял ее.
Она улыбнулась и все так же скороговоркой прибавила:
- Скажи ему еще, чтобы берег себя да на рожон не лез. Пусть глядит: где люди, там и он. Писал дружкам своим, что целую кучу орденов собирается принести.
- Разве ж это плохо? - прервал ее Матейчо.
- Хорошо, Матей, да только лучше, чтобы жив-здоров вернулся…
Когда Матейчо и Самарский остались одни, они несколько минут молчали. Потом Самарский сонно зевнул и, потерев лоб, лениво сказал:
- В другой раз не попадайся на такие дешевые номера.
- Мошенник, вначале сам мне все это говорил, а теперь заартачился, узнал, что на фронт идет, и отказался от всего. Тогда передай Крачунову, что Данчо Данев лично мне приказал больше не заниматься Слановским. Я готов пойти на очную ставку с Данчо, в глаза ему плюну, если он скажет, что не давал мне такого приказания.
- На чем будешь строить свои догадки? - в недоумении спросил Самарский.
- Есть у меня кое-что на уме, - стукнул себя по лбу Матейчо. - Почему бы не допросить Лиляну Узунову из Лозена? Она встречалась и с Данчо и с Киро. Почему полиция ее арестовала, а потом сразу же выпустила, и она после этого ушла к партизанам?
- Ну и что? - снисходительно усмехнулся Самарский.
- Не смекаешь? - оживился Матейчо. - Любого из нас на ее месте посадили бы в тюрьму, сослали бы в лагерь, расстреляли бы, а ее выпустили. Мы с тобой прошли через их руки и знаем, что это такое. Как же она, ученый человек, не поняла, что с Данчо Даневым не все чисто? Отрежь мне голову, если не окажется, что и она человек полиции! - повысил голос Матейчо. - Все трое служили в полиции. Да вот и осенью, когда я сделал обыск у Киро Слановского, Данчо чуть было не разорвал меня на куски, значит, у него было что-то на уме… - Матейчо не спускал глаз с Самарского, ожидая от него поддержки.
- Все-таки нужны улики, нужна хоть какая-нибудь ниточка, чтобы зацепиться. - Самарский посмотрел на часы и тихо добавил: - Мне надо торопиться на поезд.
Матейчо, смущенно моргая, заискивающе спросил:
- Ну так что доложишь начальству? Знаешь, у Цоньо Крачунова на меня зуб.
- Не знаю, что и сказать, - неопределенно пожал плечами Самарский, показывая, что сожалеет о напрасно потерянном времени. - Тебе не надо было раньше времени шум подымать. Проверь, уточни все и тогда сигнализируй.
- Ну ладно! - Матейчо, надев шинель, преградил дорогу Самарскому. Стоя у двери, он стал просить его: - Скажи им, что я нащупал что-то важное… Сегодня же вечером я заставлю этого мошенника Траяна говорить…
- Не надо, - небрежно махнул рукой Самарский, - таких, как он, лучше не трогать. Да, вот что! - Он остановился на пороге и тихо добавил: - Санди строго-настрого приказал схватить Шишманю.
- Скажи ему, что я только об этом и думаю. Еще немного, и я его связанным доставлю вам…
Когда генералы уходили в запас, то им кроме большой пенсии выдавали единовременное пособие в размере нескольких тысяч левов. Многие из них сразу же начинали думать, как лучше использовать эту значительную сумму. Если у них не было крупных долгов, если они не собирались начать торговлю табаком или стать представителями какой-нибудь немецкой фирмы, то покупали себе квартиру, обновляли мебель, а остаток этой суммы откладывали на приданое дочерям.
Генерал Манев не думал о чем-либо подобном. У него было такое ощущение, что еще долгие годы он будет находиться на военной службе. Кроме того, он презирал любую работу, не имевшую отношения к солдатскому строю, парадам и военным маневрам. И когда вдруг ушел в запас, оказался без погон, орденов и сабли, без генеральской мишуры, которую так любил, то понял, что в среде цивильных людей он чужой. Он не умел не только вести деловых разговоров, но даже и выслушивать других. Это его злило, утомляло, и он старался побыстрее перевести разговор на армейскую тему. Желая показать себя остроумным человеком, он рассказывал о каком-нибудь глупом ординарце или о молодых офицерах, сыновьях знатных семей, на что слушатели обычно реагировали снисходительными улыбками.
Оставшись без подчиненных офицеров и солдат, без работы, которая всю жизнь заполняла его время, крепкий и сильный Манев неожиданно начал чахнуть. Уже через год дали себя знать сразу несколько болезней. Его начали посещать самые известные профессора, месяцами он сидел на диете, принимал всевозможные лекарства. К счастью, один дальний родственник генеральши, предприимчивый архитектор, узнал, что в наследство генералу остался участок со старым домом на одной из оживленных улиц. Вскоре на этом пустыре выросло пятиэтажное здание. Даже не пошевелив пальцем, генерал получил нотариальный акт на две квартиры. В одной квартире он обосновался сам, а другую стал сдавать внаем.
Постепенно генерал запаса Манев свыкся и смирился со своим положением. А в последние годы все его мысли, тревоги и волнения, как и его жены, были направлены на их единственного сына - подпоручика Петра Манева. Генеральша, подвижная, энергичная и моложавая женщина, находила в себе силы заботиться и о муже, и о сыне. Она с благодарностью, как приятный комплимент, воспринимала удивление знакомых, которые не давали ей се пятидесяти пяти лет.
До середины января письма от сына приходили всегда регулярно. Через день-два он подробно писал maman и papa о своей жизни, о сослуживцах. По письмам и рассказам сына родители знали большинство офицеров полка, хотя и не видели их. Иногда они говорили о них как о старых знакомых. Но вдруг письма перестали приходить. Отец и мать, естественно, были страшно встревожены.
Однажды поздно вечером в дверь к ним позвонили. В последние месяцы генерал и его жена почти никуда не ходили и их никто не навещал.
Генеральша открыла входную дверь. К ней бросилась заплаканная и очень встревоженная сестра полковника Киселова.
- Ох, мадам Манева, какое несчастье!
Манева вскрикнула. Киселова схватила ее за плечи и стала сильно трясти:
- Брат мой арестован, арестованы также полковник Додев и ваш Пепо!
Генеральша истерично закричала, пятясь в переднюю. Отступая, она покачнулась, прижалась спиной к вешалке и закатила глаза. Яркий румянец залил ее лицо, и она рухнула на пол.
В это время генерал находился в холле. Услышав крик жены, он выскочил в коридор, преследуемый ужасной мыслью, что с Пепо случилось что-то страшное. Эта мысль в последнее время часто преследовала его. Он пробовал отогнать ее, боясь поделиться ею с женой. Когда он хлопнул дверьми, его жена, поддерживаемая Киселовой, поднялась на колени и… снова упала. Он едва успел подхватить ее.
- Пепо-о, мальчик мой, хорошенький мой… - запричитала она. - Что же нам теперь делать? Кто нам поможет? Может, его уже убили? - И, отпрянув от генерала, не давая себе отчета, зачем делает это, она погасила везде в доме свет, оставив гореть только лампу под синим абажуром на генеральском старомодном столе орехового дерева.
После первых минут отчаяния и боли она как будто отрезвела и стала искать выход. В своей памяти она перебрала всех знакомых и влиятельных людей.
- Колиштырковы? - спрашивала она.
- Нет!
- Почему?
- Позавчера я встретила госпожу Колиштыркову. Ее племянника тоже задержали. Она сама в отчаянии, - сразу же отбросила эту кандидатуру сестра Киселева.
- Попилиевы? - продолжала генеральша.
- Генерал был обижен на брата. Ни в коем случае!
- Козаровы?
- Нет.
- Главанаковы?
- Нет, не помогут. Отказали Гористановой.
- Будинские?
- Да! - только сейчас вмешался генерал. - Он племянник господина военного министра.
- Боже, помоги нам! Позавчера в церкви встретила старую Будинскую, она была очень любезна! - Лицо Киселовой озарилось надеждой.
- Не поняла, с какой Будинской вы были на службе в церкви, со старой или с молодой? - спросила генеральша с любопытством, словно ожидая какой-то важной новости или сплетни.
- Со старой. Давайте телефонный справочник. Если удастся, если нас соблаговолят принять, сегодня же пойдем к ним. Нельзя терять времени, дорога каждая секунда, - продолжала говорить она, листая страницы телефонного справочника. Но, к их большому огорчению, у Будинских никто не отвечал. Киселова два раза набрала номер и в конце концов с отчаянием стукнула по аппарату трубкой. - Никто не отвечает! Ну и времена настали, хуже нет, чем зависеть от кого-нибудь…