Сел около окна. Нижняя его рубашка была вся мокрая от пота. По телу пробегали мурашки даже от зловещего кряканья диких уток возле Осыма и далекого собачьего лая.
В коридоре послышались чьи-то тяжелые шаги. Игнатов вздрогнул, схватился за стул и остановился на середине комнаты, готовый защищаться. Кто-то тихо постучал снаружи, но он не ответил. Дверь тихо отворилась. На пороге в нижнем белье появился Никола Бейский.
- Это ты, господин поручик? - спросил он тихим, испуганным голосом.
- Разве не видишь, что я?
- Не надо было тебе приходить сюда.
- Некуда уже идти, бай Кольо, все пути отрезаны.
- Лучше бы я умер и не дожил до этого дня, - болезненно вздохнул Бейский.
- Где Милко? - прервал его Игнатов.
- Сразу же после тебя уехал в Германию. Кто-нибудь видел тебя, когда ты входил сюда? - спросил Бейский. Оп дрожал не столько от страха, сколько от досады за эту неожиданную и нежеланную встречу. - Вчера партизаны вошли в село. Начали буйствовать, черт бы их побрал! Все в доме перевернули вверх тормашками, - соврал Бейский, чтобы заставить Игнатова поскорее уйти от него.
- Батраки здесь? - спросил Игнатов.
- Все мои враги со мной. Хлеб мой ели, а зло замышляли, сукины дети!
- Бай Кольо, - попросил Игнатов, - я останусь у тебя хотя бы на два-три дня. Будь спокоен, когда я входил в село, меня никто не видел. Через несколько дней вернутся немцы, и тогда увидишь, что будет.
Попытки Бейского запугать его усиленной охраной села и частыми обысками были напрасны. Убедившись, что он не заставит Игнатова уйти, Никола решил укрыть его в хлеву. Он вернулся к себе в комнату, набросил на плечи старый полушубок и, подтягивая кальсоны, дрожа от ночной прохлады, пошел по лестнице вниз. За ним поплелся Игнатов.
* * *
Полковник Додев не стал дожидаться, пока солдаты погрузятся в вагоны. В сопровождении подпоручика Манева он поехал на машине по шоссе в город.
Через три часа они прибыли в полк.
В штабе полка они застали командира приданного полку батальона подполковника Чалыкова и офицеров батальона, которые собрались на совещание. От света настольной лампы морщины на лице Чалыкова казались еще более глубокими, а выражение испуга сильнее проступало на его исхудалом лице.
Внезапное появление Додева не вызвало обычной суматохи, суеты и страха, теперь как будто никто и не заметил его прихода.
И Додев сдержал себя. Усталый и ослабевший от дороги, тревог и бессонницы, он молча прошел через комнату адъютанта, сделал знак офицерам сесть и кивком головы пригласил Чалыкова пройти за ним.
Войдя в кабинет, Додев повесил бинокль и полевую сумку на вешалку. Снял пыльную фуражку и устало пригладил поседевшие редкие волосы на висках.
- Зачем ты собрал офицеров в такое время? - спросил Додев Чалыкова и зло сжал губы.
- Приказал всем быть в полной боевой готовности, господин полковник.
- В боевой готовности?
- Разрешите доложить, господин полковник. Сегодня в семнадцать тридцать произошел ужасный случай…
- Какой же?
- Толпа коммунистов напала на тюрьму…
- Ну и?.. - Нижняя губа Додева нервно задергалась.
- Сломали ворота, выпустили арестантов. Пытались устроить демонстрацию.
- А что же караул, бездействовал?
- Так точно, господин полковник, караульные сами первые сложили оружие… Но я принял меры. Поднял батальон и разогнал всех, на помощь пришла и полиция. Двое убиты и несколько человек ранены.
- А что теперь? - изумленно спросил Додев.
- Даю указания, чтобы, не допускали никаких беспорядков.
Додев удивленно покачал головой. Новость о том, что из тюрьмы выпущены арестованные, встревожила его, но не удивила. Ведь его по пути следования автомобиля в трех-четырех селах, где уже была установлена новая власть, самым нахальным образом останавливали для проверки.
- Подполковник Чалыков, ясно ли тебе, что русские, возможно, уже этой ночью появятся здесь?
- На этот счет нет никаких указаний, господин полковник…
- И не жди указаний от русских! Они прибыли без моего и без твоего желания. А что ты делаешь сейчас? Даешь указания, как избежать беспорядков! Боже мой, - схватился он за голову, - вы здесь не образумились даже сейчас!
- Господин полковник, генерал Янев уже три дня не дает о себе знать, - испуганно сказал Чалыков. - Офицеров отпустить?
- Немедленно. И чтобы никто не уходил из казармы. Отпусти их и возвращайся сюда.
Додев открыл окно кабинета и осторожно выглянул. На площадке, поросшей травой, беззаботно играли дети. А на улицах около казармы было тихо и безлюдно, как будто все переживали странное затишье перед грозой. Додев медленно отошел от окна и тяжело вздохнул.
- Значит, разбили тюрьму, - проговорил он вполголоса. - Выходит, наши законы уже больше не имеют силы.
- Нам надо более энергично вмешиваться во все, надо действовать тверже, - раздраженно добавил Манев.
- А потом? - Додев скривил губы в многозначительной улыбке.
- Следовало бы спросить с виновных за бездействие.
- Поздно, мой дорогой, напрасно ты горячишься. - Додев устало опустился за стол. - Настали самые тяжкие часы испытаний…
Когда вернулся Чалыков, они втроем стали уничтожать совершенно секретную переписку полка и приданного батальона. Досье на солдат, унтер-офицеров, офицеров, доносы полиции, приказы об операциях, наградные списки наиболее отличившихся и все, что могло быть уликой против них, полетело в огонь печки.
- Гляди в оба, молодой человек, не пропусти чего-нибудь, - в который раз повторял Додев изумленному Маневу.
- Господин полковник, может, хотя бы эту папку спрячем где-нибудь? - озабоченно показывал он на старательно переплетенную папку.
- Если хочешь, чтобы уцелела твоя голова, все бросай в огонь, в настоящий момент он твой единственный друг и приятель. В противном случае из этой папочки нам сплетут тонкую, но крепкую веревочку для виселицы.
Гордость и честолюбие Манева были жестоко уязвлены. Неужели так легко и быстро следовало капитулировать? Он с болью смотрел, как огонь пожирает все бумаги… Еще со времен гимназии и военного училища Манев старательно готовился к решительным схваткам с врагами монархии и государственного строя. Этот день и час наступил. Но как он их встречает?! Оружием? Нет, позорным бегством через взбунтовавшиеся села. Сердце его сжималось от боли, на душе было тяжко.
Они закончили лишь к часу ночи. Через открытое окно в комнату проникала ночная прохлада. Лежа на кушетке, Додев спросил:
- Ну, подпоручик Манев, как? Скажи откровенно, тебе больно?
- Так точно, господин полковник, - со вздохом ответил Манев.
- И что же ты думаешь обо мне? Думаешь, наверное, что у меня не все дома?
- Господин полковник, - тяжело вздохнул Манев, - у меня такое чувство, что я похоронил очень близкого и дорогого моему сердцу человека. Ведь огонь уничтожил нашу работу, разве нам теперь поверят?
- Это будет зависеть только от нас, уцелеют ли наши головы. Вам, молодым, море по колено. Позавчера поручик Игнатов сделал мне смешное и необдуманное предложение. Полагаю, он говорил и с тобой?
- О немцах, что ли?
- Да, да! Броситься вниз головой в мутный поток - это не большое геройство, так обычно делают или трусы, или авантюристы. Мы не смогли усмирить страну, хотя и имели численное превосходство над партизанами.
- Господин полковник, возмутительно и то, что мы иногда были слишком медлительны…
- Нет, - устало покачал головой Додев, - они боролись и умирали за идею, которой мы не могли противопоставить ничего равнозначного, кроме пуль и виселиц, из-за чего население еще больше настраивалось против нас. Подпоручик Манев, если ты пойдешь со мной до конца, будь уверен, что не ошибешься. Я испытываю особое чувство признательности и уважения к твоему отцу. При нем я начинал свою службу, он был моим первым командиром батальона. Сколько лет прошло с тех пор! - вздохнул Додев и вскоре задремал на диване.