Гвидо мусолит страницы и дочитывает контракт, будто допевает оперную арию:
"…Артист принимает на себя обязательство работать с Продюсером на условиях данного Договора в течение всего срока его действия. Срок действия Договора устанавливается в два Периода. Период Первый – до полного возврата, в результате концертной деятельности, денежных средств, инвестированных Продюсером в Продукты деятельности Артиста и его рекламу… Не менее пяти лет…"
Я ничего не понимаю в этом шоу-бизнесе. Гвидо, один из самых успешных продюсеров большой страны, подписывает со мной контракт. С простой девчонкой из Твери, непримечательной ничем, кроме огромных зубов и… харизмы? Он не тащит меня в постель, даже не предлагает отсосать у него в прихожей, но он подписывает со мной контракт. Тони-Пони явно не платил ему ни одного миллиона дурацких долларов, потому что у дяди их нет, но Гвидо подписывает со мной контракт. Я не прихожусь ему родственницей, у меня нет покровителей на Первом канале или на Русском радио, я никогда в жизни не участвовала ни в одном из этих идиотских телеинкубаторов, я даже не преследовала его своими демо-тэйпами. Но он подписывает со мной контракт. Нет, я определенно ничего не понимаю в этом шоу-бизнесе…
ГЛАВА 3
ФОТОГРАФ АГЕЕВ
Она ничего не понимает. Она вся дрожит, моя бедная девочка! Я смотрю на Белку, на ее побледневшее лицо, заострившийся нос, вспухшие губы, выцветшие волосы, опущенные руки, выпирающие ключицы, впалый живот, каплевидные бедра… Я достаю носовой платок и вытираю индейские разводы косметики на ее лице. Наш пот смешивается.
– Сейчас… потерпи немного, – моя ладонь скользит по ее растрепанным волосам, – я тебя вытащу отсюда. Ты ни в чем не виновата. Я верю. Я верю… Что ты им говорила? О чем они спрашивали? Что там произошло?
Словно в ответ на мои сумбурные вопросы, в комнату для свиданий усталой походкой знающего человека входит Ройзман.
– Вот, – он бросает на стол тонкую папку, в которой всего-то – несколько листков, – дали ознакомиться с делом. Следователь, который его ведет, мой ученик, так что отношение к нам здесь самое благожелательное… – он нарочно говорит "к нам", психологически подчеркивая, что основательно взялся за дело и что все мы – в одной лодке.
– Это не я! Я не трогала его! Я ничего… я ничего с ним… – всхлипывает Белка, – это не я! Не трогала… – ее память будто зачеркивает слова "смерть", "гибель", "убийство". Ее психика вытесняет, не принимая…
– Разберемся. Если невиновна – докажем. Работа такая, – Ройзман усаживается за стол, цепляет на нос старомодные роговые очки и шуршит листками, – по материалам дела у нас рисуется следующая картина. Гражданин Порывайкин, – это, я так понимаю, – потерпевший и гражданка Пожарская… Это – вы?
Белка кивает, продолжая всхлипывать.
– А знаете что? – Ройзман бросает листки на стол и снимает очки, – давайте-ка повременим с материалами. Сначала вы мне просто расскажите, как там все случилось. Все, что произошло… Со всеми подробностями. Мелочей, знаете ли, в нашем деле не бывает.
– Я… мы… шутили…
– Это ничего, что сбивчиво, про шутки можно подробнее, – ободряет Ройзман, – вы говорите, говорите, а я нужное отберу и осмыслю. Работа такая.
– Мы… играли… Всем жильцам дома будто бы подключили новый кабельный канал… А на самом деле подключили их телевизоры к нашему компьютеру… И начали свою программу им вещать… "Три мушкетера" читали.
– Так. Веселая игра. Это ничего, что чувство юмора у вас развито. Это даже помогает порой… Что было дальше?
– А мы… то есть я и Славка… мы давно не виделись. И пошли в спальню…
Я бледнею и сжимаю кулаки. Остатки застарелой ревности разгоняются по кровеносной системе, как яд, с истекшим сроком годности. Ройзман не замечает. Он продолжает спрашивать:
– У вас с потерпевшим была связь? То есть любовные отношения?
– Да… мы со Славкой давно уже…
– Что происходило в спальне?
– Мы целовались… потом трахались… то есть… занимались сексом… Потом я пошла в ванную, а он – на балкон… покурить…
– В ванную вы прошли через коридор? Остальные присутствующие вас видели?
– Нет. Там отдельный вход… прямо из спальни…
– Как долго вы находились в ванной комнате?
– Минут десять… может, чуть дольше…
– И вас никто не видел в это время?
– Нет. Это же ванная.
– Вы заперлись изнутри?
– Нет. Зачем?
– К вам кто-нибудь стучался?
– Нет.
– Что вы увидели, когда вернулись?
– Ничего. То есть никого. Славки не было. Я сначала подумала, что он вернулся к ребятам, в гостиную… Вышла на балкон… а он… внизу лежит… Я закричала! – голос Белки срывается.
– И что потом?
– Они… ребята… прибежали. А Славки под балконом уже не было.
– Да. Об этом сказано в материалах дела. Вот, – Ройзман снова цепляет на нос очки. – "…Несмотря на множественные тяжелые травмы, в том числе травмы головного мозга, потерпевший, находясь в сознании, прополз два метра, от пешеходной дорожки, на которую упал, до стены дома… Где и скончался впоследствии от обильного кровоизлияния в мозг"…
На последних словах Белка, изо всех сил сдерживавшая себя во время чтения, громко всхлипывает навзрыд! Ройзман осекается:
– Простите…
– Я… Да… Ничего… Вот, я и говорю, ребята его не увидели, они решили, что я их разыграла… Минут пятнадцать прошло пока… Время, наверное, упустили… Может, его еще можно было бы спасти… Если бы… Время… Потом спустились вниз… а он под балконом… почти мертвый…
– Что значит почти? – Ройзман хмурится.
– Ну… он говорить уже не мог, только рукой так… вроде знак…
– Какой знак?
– Палец поднял и показал… на меня.
– И это все видели?
– Да, все.
– Так-так… – Ройзман снова хмурится, – а в материалах дела этот эпизод – "…и он указал пальцем на подозреваемую…" – значится только в показаниях свидетельницы Илоны Приходько. Остальные свидетели утверждают, будто ничего не заметили.
– Вообще-то все это видели, – Белка низко опускает голову.
– Значит, все они, кроме Илоны Приходько, – друзья вам. А вот ответьте, – Ройзман резко меняет тему и интонацию, – в поведении вашего Славы Порывайкина вам ничего странным не показалось? Может, он был взволнован чем-то? Расстроен? Неприятностей с ним накануне никаких не случалось? Деньги, там… здоровье, работа…
– Нет. Он не такой… был. Он всегда очень радовался жизни. Он ее очень любил… – Белка всхлипывает навзрыд и поднимает на нас свои заплаканные глаза, – Постойте! Вы это говорите к тому, что…
– Именно. Не мог ли он просто покончить с собой? Выброситься с балкона… пусть – третий этаж, но все же – достаточно высоко. Это весьма распространенный способ ухода из жизни в среде рок… – Ройзман шевелит губами, подбирая слово, – …рок-артистов! Что вы думаете?
Белка отчаянно и долго крутит головой. Я начинаю волноваться за ее вестибулярный аппарат.
– Никак он не мог покончить с собой. Нет-нет! Импоссибль!
– А вот продюсер ваш мне успел порассказать о его суицидальных м-м-м… фокусах, если можно так выразиться. Говорит, что склонность к саморазрушению у вашего Славы определенно присутствовала.
– Ерунда все это… Дурачество, эпатаж! Славка веселый был. Куражный… Из Израиля, с гастролей прилетел, запах моря мне привез…
– Послушайте меня, деточка, – шестидесятилетний Ройзман заглядывает Белке в глаза, будто и вправду наставляет родную внучку на путь истинный, – я говорил со следователем, обвинение вам пока не предъявят. Вы пока проходите по делу подозреваемой. У подозреваемых всегда есть по одному шагу на маневр в ту или в другую стороны. Шаг в одну сторону – подозрения сняты, ты – чист. Шаг в другую – и ты уже обвиняемый. Давайте-ка вместе сделаем шаг в правильную сторону. Моя работа – помочь вам сделать этот шаг. Почему вы считаете, что этот ваш Слава не мог покончить с собой? Ведь, если не ошибаюсь, он уже предпринимал подобную попытку, полгода назад в Италии?
– Там несчастный случай был…
– Облить себя спиртом и поджечь на глазах у пары десятков туристов – несчастный случай?! Хм… Тогда – Вторая мировая война – досадное недоразумение!
– Нет-нет-нет! – Белка переходит на свистящий шепот и смотрит на Ройзмана снизу вверх взглядом смертельно раненой лани, – я не верю, что он сам… его столкнули! Я уверена! Его убили! Кто-то убил…
– Если настаивать на этой версии, то первая кандидатура на роль обвиняемой в преднамеренном убийстве – догадываетесь кто?
Белка снова опускает голову.
– Я знаю… его убили.
– А вот… Я деликатный сейчас вопрос задам, но вы мне ответьте на него предельно искренне. Я – на вашей стороне и осуждать вас не стану… – адвокат поправляет очки, – вы что-нибудь во время ваших любовных игр употребляли? Ну… Вы меня понимаете?
– Понимаю. Употребляли. – Белка не прячет глаза. Напротив, смотрит с вызовом.
– Что именно?
– Кокаин… перед сексом… До этого – виски…
– Так-так…
Лязгает дверь, и в комнату для свиданий просовывается розовощекая физиономия дежурного сержанта:
– Пожарская! За тобой родственник приехал!
– Как за мной?! Разве я не арестована?