- Или тоже про связь будете толковать? - продолжал, не дождавшись доклада, м&йор. - Три гаубицы угробили, подумать только… Позор, несмываемый позор! Родина вам командирское звание дала, рабочий класс снабдил матчастью, а вы эту матчасть расшвыриваете, как пустые гильзы, дырявые, вонючие портянки… Нет, портянки вы не выбросите, прибережете, чтобы ножки не застудить. А гаубица - черт с ней… Так, что ли?
Павельев, уставившись под ноги, до синевы сжимая кулаки, молчал.
- И не прячьте глаза, - гремел майор. - Стойте, как положено стоять перед старшим начальником. Я вам не учитель в школе. Школа давно кончилась…
Дошла очередь до Ватолина. Командир полка впервые расцепил руки за спиной, тронул подбородок и указал пальцем на лейтенанта:
- Вы…
Лейтенант давно уже приготовился отрапортовать, что сознает свою вину в гибели целого расчета, погребенного под обломками перекрытия из тяжелых бревен, потерю двух пушек. Но командир полка не дал ему раскрыть рта.
- Вы будете командовать дивизионом.
Ватолин чуть было не обернулся: подумал, что кто-то стоит позади и слова эти относятся к тому, стоящему за его спиной. Но тяжелый взгляд прищуренных, усталых глаз Магаковцева был обращен прямо на него.
- Сегодня же, сию минуту принимайте должность… Временно. О сегодняшних задачах вам доложит начальник Штаба, а завтра явитесь йо мне.
Командир полка вдел ногу в стремя, опустился в седло, постоял недолго и подъехал к застывшей навытяжку шеренге из четырех человек.
- Вот что запомните, Ватолин… Крепко запомните: вы командуете дивизионом. Ясно? Дивизионом, а не пятью стволами. Поняли?
Ошарашенный Ватолин только головой мотнул.
Кони командира полка и сопровождавших его бравых ребят пошли рысью, разбрасывая копытами комья грязи. Возле блиндажа воцарилось безмолвие. Нарушил его тяжелым вздохом дядя Вася Долгополых:
- М-да, дела-а…
И снова, - тишина. Наконец начальник штаба обратился к Ватолину:
- Разрешите, товарищ лейтенант?
Обратился так, будто ничего неожиданного не произошло, будто давно уже он, видавший виды, затянутый ё довоенного выпуска ремни начальник штаба, состоит в подчинении этого растерянного, в почерневшей от копоти и пота гимнастерке лейтенанта.
- Что? Да-да, товарищ старший лейтенант… Конечно, - с натугой выдавил Ватолин.
- Командирам батарей, я думаю, следует вернуться на места, время не ждет, - отчеканил Хабаров. - А вас мне хотелось бы ввести в курс дел.
- Да-да, конечно.
Новый командир дивизиона с начальником штаба спустились в блиндаж.
3
Костя Ватолин, как и Семен Синельников, только два месяца назад впервые увидел настоящее боевое орудие в действии. Раньше не довелось: сам учился на не пригодных для стрельбы пушках давно устаревшего образца, потом в лагере, где формировалась дивизия, занимался с, бойцами на деревянных макетах.
И в дивизию Ватолин с Синельниковым приехали в одно время, точнее, в один день, в одном "телячьем" вагоне, закончив за шесть месяцев артиллерийское училище, находившееся в эвакуации в старинном уральском городке, славившемся когда-то своими ярмарками.
В училище они были в одной батарее, в одном классном отделении, то есть взводе. Спали на одной двухэтажной койке. Синельников - внизу, Ватолин - вверху. Вверху было потеплее, однако Семен сам выбрал низ:
- Прыгать не надо.
А Ватолин лихо прыгал, как только дневальный с видимым удовольствием, словно в отместку за свою бессонную ночь, горланил: "Подъе-е-ем!"
Осень сорок первого года в тех краях выдалась теплой. И подыматься поутру было легко. День в поле и на полигоне под неостывшим еще солнышком проходил незаметно. Зато зима началась вьюгами и тридцатиградусными морозами. А училищные порядки остались неизменными: после подъема следовала команда "На зарядку становись!". Строились в одну шеренгу и голые по пояс бежали к речке с экзотйческим названием Ница. Мороз свирепел, швырял навстречу острые, глубоко проникающие в тело иглы, сжимал горло, но скоро сдавался. На речке курсанты плескались водой из проруби, посыпали друг друга снегом - дурачились.
Мороз вовсе делался смиренным, когда батарея, позавтракав и построившись в колонну, маршировала с песней. Запевал Семен Синельников. Голос у него не очень звонкий, но слышался колонне хорошо. И первые ноты он брал так, что подхватить легко мог каждый. И в такт песне скрипел под ногами устилающий булыжную мостовую, рассыпающийся, как сахар, снег.
Рядом с колонной, чуть откинув вправо и назад голову, шагал старшина Павельев. Командовал он четко, нажимая на букву "р": "Пр-ра-вое плечо, впер-ред! Мар-рш!", "Шир-ре шаг!".
Старшина тоже курсант, но и большой начальник для всех прочих курсантов. Он может наложить взыскание - дать несколько нарядов вне очереди и даже посадить на гауптвахту, может сделать так, что жизнь у курсанта будет куда как вольготней или, наоборот, горше, чем у всех. Живет старшина в отдельной каморке: просыпается не по команде и спать ложится неведомо когда, в город ходит без увольнительной записки. Лейтенанты - командиры взводов - разговаривают с ним уважительно, угощают папиросами, и он перед лейтенантами не тянется по стойке "смирно".
Лейтенант Абакумов - командир взвода, в котором проходили курс артиллерийской науки Костя с Семеном, на полигон являлся вслед за батареей, сам руководил занятиями. Не столько, впрочем, руководил, сколько наблюдал и молчал. Он будто не замечал, что курсанты мерзнут, и виду не подавал,?то самому не жарко, хотя одет он был едва ли теплее.
- На фронте труднее будет, - любил он говорить по поводу мороза и всяких курсантских тягот. Если же взвод вконец раскисал, Абакумов сочувственно спрашивал:
- Холодно?
- Холодно, товарищ лейтенант!
- Снять шинели! Бегом марш!
Сам тоже снимал шинель и бежал впереди. Через четверть часа щеки снова румянились. Но день только еще начинался и до обеда было ой как далеко;..
Изрядное большинство курсантов во взводе, как и во всей батарее и, наверное, в дивизионе, составляли выпускники средних школ, за несколько дней до войпы закончившие десятилетку, и несколько студентов начальных курсов институтов. Люди грамотные, легко постигавшие теорию артиллерийской стрельбы. Поэтому Абакумов на теорию не налегал, гнул свою линию: старался за полгода сделать из штатских ребят настоящих вбенщдх, и не просто военных, а командиров.
Час обеденный - желанный час. Но не только потому, что он обеденный. Зимой в пятом часу вечера уже темнеет, поэтому занятия во второй половине дня проходили обычно в помещении: в классе или на миниатюр-полигоне.
Совсем иное дело, чем топтаться на снегу, - сидеть возле жарко натопленной голландки, наблюдать в бинокль за обозначениями условных разрывов на макете и подавать команду на несуществующую батарею:
- …Один снаряд, огонь!
- Вы-ыстрел! - это руководитель занятий майор Виноградский давал знать, что батарея команду приняла и выполнила. Помедлив, он сообщал:
- Клевок, клевок…
"Клевок" - значит, дистанционный снаряд разорвался на земле, а не в воздухе, как положено ему, значит, в прицел или уровень надо внести поправку. Снова команда и снова условные разрывы. И так до тех пор, пока цель не пристреляна.
- Теперь долби что есть силы! - одобрительно рокотал майор Виноградский. - Ба-атарея, четыре снаряда, беглый огонь!
И вызывал к макету другого курсанта:
- Цель - пулемет, вот он. Батарея здесь, НП - тут. Задача ясна?
Надо было за сорок секунд закончить глазомерную подготовку исходных данных для стрельбы и подать команду. Сорок секунд - предел. Майор требовал укладываться в двадцать, более того, открывать огонь немедленно.
- Время, время! - подгонял он задумавшегося над задачей курсанта. - Долго считаешь. За это время пулемет роту целую уложит.
Майор тоже гнул свою линию: о баллистике и метеорологических условиях рассказывая мало - только самое необходимое, нажимая на умение мгновенно ориентироваться в обстановке, быстро наводить орудие в цель и пристреливаться.
В те ноябрьско-декабрьские дни главными были сообщения о боях за Москву. Их слушали всякий раз, как только передавало радио, а ждали одного - победного, все были уверены, что другого в конце концов быть не может. И оно, это сообщение о разгроме гитлеровских войск под Москвой, пришло. Теплым стал этот День, хотя стужа и не ослабевала, но солнце, казалось, светило дольше, и лейтенант Абакумов, отчитывая кого-то за недостаточную выправку, улыбался…
Ватолин и Синельников в белье, босые сидели на нижней койке. Сийельников отчаянно, до хруста в скулах, зевал, однако придерживал Костю, собравшегося лезть к себе наверх.
- Постой же… Попрут теперь наши, верно?
- Попрут…
- Сначала без передыху до Смоленска, потом - до границы. И на других фронтах - тоже… А мы тут строевым вышагиваем. Так к шапочному разбору и попадем.
- Строевой тоже нужен, - похлопывая Семена по спине, весело отвечал Костя. - Для парада пригодится.