Весь этот разговор заставляет меня задуматься. Откуда я знаю, что я - не гомосексуалист, если я ни разу в жизни не спал с парнем? Я имею в виду - как я могу быть вполне уверен? Мне всегда хотелось дойти до конца с каким-нибудь парнем, чтобы понять, на что это похоже. Надо же всё хоть раз в жизни попробовать! Но при этом я всегда имел в виду, что рулить буду я. Мысль о том, что кто-нибудь засунет болт в жопу мне, вовсе меня не вставляет. Однажды я подобрал шикарного молодого пидора в "Лондонском подмастерье" и отвёл его в моё старое логово в Попларе, но тут зашли Тони и Кэролайн и увидели, как я делаю этому мальчику минет. Приятного в этом было мало. Сосать член, на который надет кондом, всё равно что сосать фаллоимитатор. Мне было противно, но, поскольку парень перед этим отсосал у меня, я чувствовал себя в некотором роде обязанным. С технической точки зрения сосал он умело. Но член у меня был какой-то вялый, и я всё время с трудом сдерживался от хохота, глядя на выражение лица этого парня. Оно напоминало мне одну клюшку, в которую я был влюблен давным-давно, так что я слегка напряг воображение и все же сумел кончить в резинку.
Я выслушал немало говна от Тони по поводу этого эпизода, но Кэролайн решила, что это было круто, и призналась мне, что чуть не умерла от ревности. С её точки зрения, парнишка был ужасно хорошенький.
Короче, я не вижу ничего дурного в том, чтобы попробовать дойти до конца с каким-нибудь подходящим парнем. Просто так, из любопытства. Беда в том, что возбуждают меня обычно только телки. Парни никогда не выглядят так сексуально. Дело исключительно в эстетике, на мораль-то мне насрать в высшей степени.
Старый удод явно не тянет на то, чтобы оказаться в верхних строках моего персонального списка лиц, с которыми бы я хотел потерять мою гомосексуальную девственность. Впрочем, он тут же сообщает мне, что у него есть квартира в Стоук-Ньюингтоне, и предлагает мне провести там ночь. Что ж, это не так уж далеко от норы Мела в Далстоне, так что почему бы и нет?
Старый удод оказывается итальянцем, и звать его Джи (уменьшительное от Джиовании, надо полагать). Он рассказывает мне, что работает в ресторане и что в Италии у него есть жена и дети. У меня складывается ощущение, что он вешает мне лапшу на уши. Одно из преимуществ жизни торчка заключается в том, что ты видишь ложь с первого взгляда, поскольку сам врёшь мастерски и знаешь, как это делается.
Мы садимся на ночной автобус. В автобусе полно молодняка: кто пьян, кто удолбан, кто едет на вечеринку, кто - с вечеринки. Как бы мне хотелось оказаться в одной из этих компаний, вместо того чтобы ехать на дом к старому засранцу. И всё же…
Квартира Джи находилась в цокольном этаже одного из домов по соседству с Черч-стрит. Я не понял точно, в каком месте, но видно было, что вряд ли намного дальше Ньюингтон-грин. Внутри творился жуткий бардак. Огромный старый сервант, комод и латунная кровать занимали большую часть крохотной комнатки, лишенной гигиенических удобств.
Я ужасно удивился (учитывая все мои предшествующие размышления), что в комнате действительно много фотографий какой-то женщины с детьми.
- Это твоя семья, приятель?
- Да, это моя семья. Скоро они приедут и будут жить вместе со мной.
Я не поверил ни одному его слову. Возможно, я так привык ко лжи, что правда начала звучать для меня нестерпимой фальшью. И всё же.
- Ты по ним скучаешь.
- Да, конечно, - говорит он, а затем: - Ложись в постель, мой друг. Спи. Ты мне нравишься. Можешь у меня остаться ненадолго.
Я пытливо посмотрел ему в глаза. Физической опасности он не представлял, так что я подумал: "Да пошло оно все в жопу, я так устал" - и вскарабкался на кровать. Тут я вспомнил Денниса Нильсена, и в голове у меня промелькнуло сомнение. Я уверен, что многие его жертвы тоже считали, что он не представляет физической опасности, а потом он душил их, обезглавливал, а головы отваривал в большом котле. Нильсен работал в том же самом Центре трудоустройства в Криклвуде, в котором работал один парень из Гринока, которого я знал. Парень из Гринока сказал мне, что как-то на Рождество Нильсен принес карри, которое он приготовил для своих сослуживцев по Центру. Возможно, все это только треп, но кто знает? Как бы то ни было, я закрываю глаза, и усталость тут же берёт своё. Я слегка напрягаюсь, когда он садится на край кровати рядом со мной, но вскоре успокаиваюсь, потому что он не предпринимает никаких попыток прикоснуться ко мне - к тому же мы оба одеты. Я проваливаюсь в болезненный смутный сон.
Я просыпаюсь, совершенно не представляя себе, сколько времени я проспал. Во рту у меня сухо, а всё лицо почему-то мокрое. Я прикасаюсь пальцами к щеке. Все мои пальцы испачканы в липкой молочно-белой жидкости. Я поворачиваюсь и вижу, что старый козёл лежит рядом со мной абсолютно голый и сперма капает с конца его толстого и короткого члена.
- Мерзкий старикашка! Ты дрочил на меня, пока я спал! Гнусная старая перхоть!
Я чувствую себя полным ничтожеством, использованным носовым платком или чем-то в этом роде. Я прихожу в бешенство, бью старого ублюдка по морде и спихиваю его с кровати. Он похож на отвратительного толстого гнома с отвислым брюхом и лысой головой. Я попинал его немного, но вскоре завязал, потому что услышал, что он плачет.
- Блядский рот, какой же ты говнюк, какой же ты…
Я принимаюсь ходить взад-вперед по комнате, но его всхлипывания нервируют меня. Найдя на одной из латунных стоек кровати халат, я прикрываю им уродливую наготу Джиованни.
- Мария! Антонио! - всхлипывает он.
Я не успеваю даже понять, как это случилось, но я уже обнимаю старого мерзавца и утешаю его.
- Извини, приятель. Извини. Прости. Я тебе не хотел делать больно, просто пойми - со мной такое в первый раз случается, чтобы на меня кто-нибудь дрочил.
Это чистая правда.
- Ты такой добрый… что мне теперь делать? Мария, моя Мария… - завывает он.
От Джиованни разит перегаром, потом и спермой. В полумраке кажется, что рот занимает половину его лица: огромная чёрная дыра.
- Слушай, пошли лучше отсюда в кафе… Поболтаем маленько, позавтракаем. Плачу я. Есть одно симпатичное местечко на Ридли-роуд возле рынка, прикинь? Оно, должно быть, уже открылось.
За предложением моим стоял не только альтруизм, но и собственный эгоистичный интерес. Во-первых, так я постепенно приближался к квартире Мела в Далстоне, а во-вторых, мне хотелось как можно быстрее свалить из этого мрачного полуподвала.
Я оделся, и мы тронулись в путь. Мы ковыляли по Хай-стрит и Кингсленд-роуд, пока не оказались возле рынка. В кафе оказалось на удивление людно, но мы все же нашли свободный столик. Я заказал багель с сыром и помидором, а старый удод - какое-то ужасное чёрное варёное мясо, которое с таким удовольствием жрут еврейские парни со Стэмфорд-Хилл.
Старый мудел принялся тараторить что-то об Италии. Он был женат на этой самой Марии уже много лет, и тут семья узнала, что он трахается с её младшим братом Антонио. Трахается, это я грубовато выразился, потому что у них была самая настоящая любовь. Он любил этого парня, но и Марию тоже очень любил. Я думал, что я погубил всю свою жизнь наркотиками, но, оказывается, некоторым удаётся погубить её и при помощи любви. Трудно в это даже поверить.
Короче, у неё имелись ещё два брата - оба настоящие мачо, католики до мозга костей и (если верить Джи) со связями в неаполитанской коморре. Естественно, этим уродам такая история была все равно что серпом по яйцам. Они подстерегли Джи на выходе из принадлежавшего его семье ресторана, и отмудохали беднягу в говно. Антонио чуть позже досталось ничуть не меньше.
После этого Антонио наложил на себя руки. У них там, как объяснил мне Джи, это совсем не приветствуется. Он бросился под проходящий поезд. Впрочем, это нигде особенно не приветствуется. Джи сбежал в Англию, где работает то в одном, то в другом итальянском ресторане, живёт во всяких грязных комнатушках, паразитируя на молодых парнишках и стареющих бабах. Впрочем, иногда это они, напротив, паразитируют на нем. Жуткая жизнь, как послушать.
Дух мой воспарил, когда мы приблизились к дому Мела, и я увидел, что в окнах горит свет, и услышал громкую музыку в стиле "рэггей". Видно было, что там подходит к концу затянувшаяся вечеринка.
Как приятно было снова увидать знакомые лица! Все сукины дети оказались там - и Дэйво, и Сюзи, и Ннксо (нажравшийся до полной потери пульса), и Шарлин. Тела валялись по всему полу квартиры. Две клюшки танцевали друг с другом, а Шар танцевала с их парнями. Поль и Никси курили: опиум, не гашиш. Большинство английских торчков, которых я знаю, предпочитают курить героин, а не ширяться по вене. Игла куда привычнее у нас в Шотландии, в Эдинбурге. Тем не менее я завожу беседу с этими уродами.
- Охуительно, что ты снова к нам нагрянул, старик!
Никси хлопает меня по плечу, но, заметив Джи, шепчет:
- А это что за старый хрен с тобой?
Я ведь, как вы поняли, притащил его с собой: после того как я выслушал его историю, у меня не хватило духу оставить бедолагу на улице.
- Всё в порядке, приятель. Рад тебя видеть. Это Джи, мой дружбан. В Стоуки живёт. - Я хлопаю старину Джи по плечу
У старого пня на лице такое выражение, какое бывает у кроликов, когда они тыкаются мордой в решетку клетки, выпрашивая листик салата.
Я отправляюсь шарашиться по квартире, оставляя Джи в компании Поля и Никси болтать о Неаполе, Ливерпуле, но не о городах, а о том, о чём могут говорить настоящие мужчины, - о соответствующих футбольных клубах. Иногда я и сам прусь от таких разговоров, но чаще их бесцельная занудность вгоняет меня в глубочайшую депрессию.