Если хорошенько об этом подумать, то твой друг, особенно если ты вместе с ним побывал во всяких переделках - дерьмовых по преимуществу, - все же заслуживает того, чтобы ты хотя бы попытался объяснить ему, в чем тут дело, раз ты пытался втемяшить это даже ребятам из полиции мысли. Я набрал воздуху и начал речь. Говорилось мне на эту тему на удивление спокойно, внятно и легко.
- Трудно объяснить, Тэм, я никогда об этом особенно не задумывался. Ну, вроде как все вокруг становится более настоящим. Жизнь скучна и бессмысленна. Когда мы начинаем жить, мы на что-то надеемся, но потом приходится забить все надежды куда подальше. Мы осознаём, что рано или поздно сдохнем, так и не разобравшись, зачем жили. Тогда мы изобретаем всякие сложные идеи, которые интерпретируют различны ми способами реальность, но ничуть не прибавляют нам знания о действительно важных вещах. Короче говоря, мы проживаем короткую и полную разочарований жизнь, а потом умираем. Но перед этим мы успеваем заполнить её до отказа всяким дерьмом типа карьеры и личных отношений, чтобы создать иллюзию, что это всё не так уж бессмысленно. Героин - это честная штука, потому что он отбрасывает все эти иллюзии в сторону. Когда тебе хорошо с ним, ты ощущаешь себя бессмертным. Когда тебе плохо без него, ты понимаешь в сотни раз сильнее, какое жизнь, в сущности, дерьмо. Это единственный абсолютно честный наркотик. Он не изменяет твоего сознания. Он просто даёт тебе приход и вместе с ним - ощущение полного кайфа. А когда кайф проходит, ты снова видишь, как убог весь этот мир, но уже не можешь одурманить себя никакими иллюзиями.
- Хуйня, - говорит Томми. - Полная хуйня.
Скорее всего он прав. Задай он мне этот вопрос на прошлой неделе, я бы дал ему совершенно другой ответ. Спроси он завтра, он услышал бы тоже что-нибудь новенькое, но в настоящий момент я придерживаюсь той точки зрения, что ширево помогает, когда все остальное в мире начинает казаться скучным и бессмысленным.
Основная моя проблема заключается в том, что как только я чувствую возможность или ощущаю реальный шанс добиться чего-то, чем, как мне казалось, я хотел обладать, будь это девушка, квартира, работа, образование, деньги и тому подобное, предмет желания сразу начинает казаться мне таким унылым и банальным, что теряет всякую ценность в моих глазах. Героин - совсем другое дело. От него так вот запросто не откажешься. Он тебе этого не позволит. Пытаться завязать с ним - это самый большой вызов, который ты можешь бросить жизни.
- Ну и просто вставляет.
Томми смотрит на меня:
- Просто кайф. Просто вставляет.
- Кончай подкалывать, Томми.
- Я не подкалываю. Ты сказал, что это вставляет, вот я и хочу попробовать.
- Да не хочешь ты. Поверь мне, Томми.
Но это только распалило говнюка ещё больше.
- У меня есть башли. Давай свари мне дозняк.
- Томми… чувак, тормозни…
- Я тебе ясно сказал. Давай, мудила, вмажь меня, ты же мой дружбан или как? Свари мне дозняк. Не парься, один раз уколоться - беды не будет. Давай валяй.
Я пожал плечами и принялся выполнять его просьбу. Я хорошенько вычистил свою машинку, сварил лёгкий раствор и помог Томми вмазаться.
- Обалденная штука, Марк… охуительно клево, несёт, как на американских горках… у меня просто гудит всё внутри… просто гудит.
Увидев такую мощную реакцию, я даже слегка пересрался. У некоторых мудил, очевидно, предрасположенность к ширеву заложена от рождения.
Позже, когда Томми отпускает и он собирается уходить, я говорю ему:
- Ты сделал это, приятель. Считай, прошел полный курс. Трава, кислота, спид, экстази, грибы, нембутал, валиум, теперь вот и ширево. Но заруби себе на носу - пусть это будет первый и последний раз.
Я говорю это в основном потому, что боюсь, как бы Томми. не попросил у меня дать ему немного говна с собой, а мне его самому не хватает. Впрочем, мне его всегда не хватает.
- Ты прав на все сто, чувак, - говорит он, набрасывая куртку.
Томми уходит, и тут я впервые замечаю, что член у меня охуительно чешется. Но чесать нельзя - можно занести какую-нибудь заразу, и вот тогда-то у меня начнутся реальные проблемы с членом.
Традиционный воскресный завтрак
Боже мой, куда меня, на хуй, занесло? Куда меня, на хуй… Чья это комната? Думай, Дэйви, думай! Во рту у меня так сухо, что язык прилип к нёбу. Ну и мудак! Ну и задница! Да чтобы ещё хоть раз в жизни…
БЛЯДЬ… ТОЛЬКО НЕ ЭТО… пожалуйста… Блядь, только НЕ ЭТО.
Пожалуйста!
Не позволь, чтобы это случилось со мной. Пожалуйста! Обещай, что не случится! Обещай!
Да. Я просыпаюсь в чужой постели, в чужой комнате, в луже собственного дерьма. Я нассал в постель. Я наблевал в постель. Я насрал под себя. В голове гудит, кишки крутит и жжёт. Бельё всё в дерьме, абсолютно всё.
Я вытаскиваю из-под себя простыню, снимаю пододеяльник, сворачиваю в комок, ядовитой жгучей смесью внутрь, так, чтобы ничего не протекло наружу. Переворачиваю матрас, чтобы не было видно мокрого пятна на нем, и отправляюсь в санузел, где смываю под душем дерьмо с моей груди, ляжек и жопы. Теперь я знаю, где я - дома у родителей Гэйл.
Блядь, хуже не придумаешь.
Как я тут оказался? Кто меня сюда привёл? Там, в комнате, я заметил, что моя одежда вся аккуратно сложена и повешена. О Боже!
Кто меня раздел?
Начинаю вспоминать. Сегодня воскресенье. Вчера была суббота. Полуфинал в Хамдене. Я начал накачивать себя ещё до матча, а потом продолжил. "У нас нет шансов, - думал я, - в Хамдене нечего ловить против ребят из Старой Фирмы, когда все болельщики и судьи твердо стоят за клубы с устоявшейся репутацией". Поэтому я решил не грузиться за исход, а просто оттянуться по полной программе. Я даже не помню, попал я на матч или нет. Сел на междугородный автобус на Дьюк-стрит вместе с другими парнями из Лейта - Томми, Рентой и их дружками. Шпана ещё та. После того паба в Рутерглене, где мы оттягивались перед матчем, я уже ни хера не помнил - печенье с гашишем и спид, кислота и травка, но в основном все же бухло плюс ещё та бутылка водки, которую я прикончил перед тем, как мы встретились в пабе, чтобы сесть на автобус, который отвезет нас в следующий паб…
Убей не помню, когда именно Гэйл нарисовалась в кадре. Блин. Я возвращаюсь в комнату и ложусь обратно в постель, причём одеяло и матрас без белья кажутся ужасно холодными. Через несколько часов в дверь стучится Гэйл. Мы с Гэйл встречаемся уже пять недель, но секса у нас пока ещё не было. Гэйл сказала, что она не хочет, чтобы наши отношения строились на физической основе, потому что это определит в дальнейшем весь их характер. Она вычитала это в "Космополитене" и теперь хотела проверить эту теорию на практике. Так что теперь, пять недель спустя, я всё ещё ходил с яйцами, опухшими точно пара арбузов. Боюсь, что в этом коктейле из дерьма, мочи и блевотины есть ещё и немалая доза спермы.
- Ты вчера перебрал, Дэйвид Митчелл, - заявляет Гэйл голосом прокурора.
Она и вправду расстроена или только притворяется расстроенной? Трудно сказать.
- А что случилось с бельём?
На этот раз она уже на самом деле расстроена.
- Э-э-э, небольшая авария, Гэйл.
- Ничего, бывает. Пошли вниз. Все как раз садятся завтракать.
Она уходит, а я с трудом напяливаю на себя одежду и сползаю вниз по лестнице, жалея о том, что я - не человек-невидимка. Я беру с собой сверток из простыней, чтобы выстирать их дома.
Родители Гэйл сидят за столом на кухне. Запахи и звуки, сопутствующие традиционной воскресной яичнице с сосисками, вызывают у меня тошноту. Кишки в моём брюхе исполняют тройное сальто.
- Ну что, кое-кто у нас вчера перебрал, девочка? - говорит мать Гэйл, но, к моему великому облегчению, она не сердится, а просто поддразнивает.
Я краснею от смущения, но мистер Хустон, который тоже сидит за столом, пытается сгладить неловкость.
- Ну чего уж там, время от времени полезно отпустить тормоза, - говорит он, пытаясь подбодрить меня.
- Этому следовало бы хотя бы иногда на них нажимать, - говорит Гэйл, показывая на меня.
Я хмурю брови, пораженный такой бестактностью с её стороны - а я-то рассчитывал хотя бы на небольшую поддержку. Вот и надейся после этого на баб…
- Э-э-э, миссис Хустон, - показываю я на бельё, лежащее комком на полу у моих ног. - Я тут слегка простыни испачкал и пододеяльник. Я возьму их домой и выстираю, а завтра принесу.
- О, не беспокойся по этому поводу, сынок. Я сейчас брошу их в стиральную машину. А ты садись и завтракай.
- Нет, но… я очень сильно их испачкал.
Мне ужасно неловко - ведь я действительно хотел отнести их домой.
- О Боже мой! - смеётся мистер Хустон.
- Нет, ну что ты, сынок, садись - я с ними разберусь.
Миссис Хустон подбирается ко мне и хватает свёрток. Кухню она знает как свои пять пальцев, и переиграть её на этом поле трудновато. Я прижимаю свёрток к своей груди, но миссис Хустон чертовски проворна и неожиданно сильна. Она ухватывается поудобнее и тянет свёрток к себе.
Простыни разворачиваются, и вонючий дождь из полужидкого дерьма, липкой алкогольной блевотины и едкой мочи проливается на пол. Миссис Хустон застывает на несколько мгновений в потрясении, а затем, сложившись пополам, устремляется в ванную.