Бакрадзе на эти слова не ответил. Его слегка выпуклые глаза под густыми черными бровями налились кровью, чувствовалось, ему хочется что-то высказать и он с трудом сдерживается, - наверное, из-за моего присутствия. Пожалуй, мне лучше бы уйти, пусть комбат и командир роты сами меж собой выясняют отношения. Дело-то ясное: командир спрашивает с подчиненных за упущения. Я уже хотел подняться и попрощаться с ними, но в это время вновь появился дежурный и доложил Левченко:
- Ладушкин нашелся. Вернулся сам.
- А ну, давайте его сюда! - распорядился Левченко.
Через минуту на пороге появился Ладушкин. А, так это тот самый солдат, с которым я познакомился возле вытащенного из воды бронетранспортера!
Ладушкин стоял, торопливо оправляя гимнастерку. Его сапоги были в грязи - можно было понять, что он бежал, не разбирая дороги, и не успел почиститься.
Левченко осмотрел нарушителя, вытянувшегося в дверях, что-то хотел сказать ему, но промолчал, только сердито передернул губами и обернулся к Бакрадзе:
- Вот, любуйтесь! И объясняйтесь с ним сами.
Бакрадзе спросил Ладушкина, сверля его испепеляющим взглядом:
- Почему совершили нарушение?
Ладушкин не ответил, опустил глаза.
- Ну, почему молчите? Я спрашиваю - почему?!
Пальцы рук Ладушкина, вытянутых по швам, чуть приметно вздрагивали. Он молчал.
- Замечалось за ним раньше? - спросил Левченко у Бакрадзе.
- Как будто бы нет… - не очень решительно ответил тот. - Считался исправным солдатом.
- Вижу, какие исправные… - Левченко смерил Ладушкина взглядом с ног до головы. - Нашкодят, всю роту подведут, а ответ держать - кишка тонка! Помалкивает… Трус он у вас!
Я увидел, как при этих словах Левченко блеснули глаза Ладушкина, он вздрогнул, вытянулся еще сильнее, ломким, но решительным голосом произнес:
- Разрешите?..
- Ну, ну… - Бакрадзе встал, подошел к Ладушкину. - Что-то имеете сказать в свое оправдание?
- Ничего…
- Я так и знал - ничего! - Бакрадзе пристально глянул Ладушкину в глаза: - Вы знаете, что такое самовольная отлучка? Вам известно, что она карается как нарушение присяги?
- Известно… - еле слышно пролепетал Ладушкин.
- Так почему же нарушили?
- Я только на несколько минут… Предупредить…
- Кого? О чем?
- О том, что в увольнение не смогу, меня в наряд внезапно назначили…
- Так надо было попросить! Возможно, вам и позволили бы отлучиться на несколько минут, - вмешался в разговор Левченко. - Да и что за спешность такая?
Ладушкин ответил еле слышно:
- Это… личное дело.
- Какое? - усмехнулся Бакрадзе. - К девочке захотел?
- Товарищ старший лейтенант! - В голосе Ладушкина послышалась неожиданная твердость. - Вы можете наказать, но…
- Прошу прощения! - подчеркнуто вежливо произнес Бакрадзе. - Не смею вторгаться в ваши личные дела. А за самовольную отлучку - трое суток гауптвахты… Нет, две недели без увольнения!
- Есть, две недели без увольнения! - ответил Ладушкин убитым голосом.
- Он вам больше не нужен, товарищ майор? - спросил Бакрадзе у Левченко.
- Нет.
- Можете идти! - бросил Бакрадзе Ладушкину.
Ладушкин круто повернулся. Споткнулся, очевидно от волнения, о порог. Но выпрямился, четко шагнул за него.
- Интересно все-таки выяснить, почему этот дисциплинированный солдат решился на такое нарушение? - сказал я.
- Конечно выясним, - пообещал Левченко. - Но вкатить грешнику следует. - Он обернулся к Бакрадзе: - Я бы на вашем месте, товарищ старший лейтенант, все-таки посерьезнее его наказал, гауптвахтой.
- С милой не видаться - какое наказание хуже может быть? - ответил на это Бакрадзе.
- И то, пожалуй, - согласился Левченко.
Сейчас-то я уже подробно знаю, какие обстоятельства предшествовали проступку Ладушкина. Я хотел поручить разузнать это во всех деталях своему помощнику по комсомолу, старшему лейтенанту Бахтину. Сережа Бахтин старателен, в каждое дело вникает душой. История с Ладушкиным - ему сигнал. Пусть исследует поглубже, почему такой срыв получился, и заодно поищет, что по его комсомольской линии надо сделать в части воспитательной работы среди солдат-новичков для исключения самой возможности подобных происшествий. Но сегодня в нашем Доме офицеров, где читал лекцию приезжий международник, я встретил Левченко и, вспомнив о Ладушкине, сам расспросил о нем.
Как и во всяком чрезвычайном происшествии, меня в данном случае интересуют его истинные причины и то, насколько оно типично.
Оказывается, все началось с того, что к Ладушкину еще несколько месяцев назад из города, где он жил и откуда призван, приехала его девушка. Причем приехала не просто повидаться. Она решила поселиться где-нибудь в нашем городке, дабы быть поближе к своему милому. И поселилась. Ладушкину давали увольнения. Но конечно, нет возможности отпускать его чаще положенного. Вот и томится он, ищет любой повод побывать за пределами части. А девушку его все дежурные уже знают - она часто появляется возле проходной, просит вызвать ее солдата хотя бы на пару минут или передать ему записочку. За то время, что она здесь, и она и Ладушкин извелись из-за невозможности быть вместе столько, сколько им хотелось бы. В прошлую субботу его должны были отпустить в увольнение - и она об этом знала! - но в самый последний момент Ладушкина неожиданно назначили в наряд вместо заболевшего солдата. А через полчаса после того, как Ладушкин узнал об этом, обнаружилось, что он куда-то пропал. Ладушкин потом чистосердечно признался, что выбрался через дыру в заборе и сбегал к своей девушке предупредить, чтобы не ждала. За время его отсутствия ничего не произошло. Но факт грубейшего нарушения дисциплины налицо, и Ладушкин по заслугам получил от командира роты. Досталось ему и от лейтенанта Макарычева, когда тот, вернувшись из командировки, узнал, что произошло во взводе. Макарычев был просто разъярен, потому что этот солдат, которого он знал как самого исполнительного и скромного, так подвел его.
- Я Ладушкина еще раз спрашивал, лично, - сообщил мне Левченко. - Разговариваю, а у него слезы на глазах. Говорю ему: "Разве солдаты плачут? Что заслужил - получи". "Так точно", - отвечает. "А что же слезу пускать?" - "Я не из-за взыскания". - "Так из-за чего же?" Он мне и признался: во время того воскресного увольнения хотел он со своей девушкой в загс идти. Сказал я ему: "Не рано ли солдату жениться? Нельзя, что ли, подождать, пока служба кончится? Он взор потупил, отвечает еле слышно: "Ждать никак невозможно". "Почему?" - спрашиваю. Промолчал.
- А как все-таки с загсом? - спросил я у Левченко.
- Не хватало мне забот - обеспечивать свадьбы самовольщиков! Потерпит с этим мероприятием.
В общем-то Левченко прав. Мало ли кто из солдат имеет невест. Так ведь не рвутся в загс, пока не отслужат. Да и невесты терпеливо ждут, не приезжают к месту службы своих женихов, не подбивают их на самовольные отлучки, чтобы те получали в качестве свадебного подарка от командования лишение увольнения. А Ладушкин и его невеста так спешат… Как-то не по-взрослому это.
Я сказал об этом Левченко.
- Я тоже удивляюсь, - ответил он. - Чего этот жених такой нетерпеливый? Ну да ладно! Покажет образец в службе - на сутки увольнение дам, пусть женится. Без всяких ходатайств. А то адвокатствуют…
- Кто?
- Да ефрейтор Горелый.
- Кто он такой, этот Горелый?
- Комсорг у Бакрадзе. Похоже, дружок этого разгильдяя Ладушкина. Просил меня и Бакрадзе ему увольнение раньше разрешить. А я говорю: "Вы же сами этого нарушителя по комсомольской линии с песочком продрали, чего же теперь ходатайствуете?" Отказал.