И Альфред Ренике всердцах стукнул кулаком по столу. Он был членом социал-демократической партии, читал газеты, но ещё не мог как следует осмыслить недавние события, происшедшие в Германии.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Переводчица Валя Петрова бурей влетела в комнату дежурного офицера. Майор Савченко, с которым она только что приехала из деревни, еле поспевал за своей спутницей.
Капитан Соколов, дежурный по комендатуре, сидя у стола, читал книгу. Рабочий день уже давно кончился.
- Товарищ капитан! - ещё с порога заговорила Валя.
- Дайте мне лист бумаги! С меня хватит! Довольно! Я подаю рапорт и еду домой.
- Пожалуйста, - произнёс майор Савченко, закрывая за собой дверь. Он спокойно, без тени улыбки, подошёл к столу и протянул девушке листок бумаги.
- Спасибо! - ответила Валя и села писать.
Она писала сосредоточенно, закусив мелкими ровными зубами нижнюю губу и время от времени вслух перечитывая написанное.
- Рапорт номер четыре, - сказала Валя, ни на минуту не отрываясь от бумаги.
- Что такое? - заинтересовался Соколов.
- Рапорт номер четыре.
- А где первые три?
- В личном деле. Я сто рапортов напишу, а своего добьюсь!
- Что произошло, Валя?
Девушка вскочила из-за стола и выпалила:
- Не буду я здесь работать, не буду!
И она снова уселась на своё место. Через несколько минут рапорт номер четыре был готов.
Валя подписалась и встала.
- Товарищ майор, прошу вас передать это полковнику.
- Давай, давай, - невозмутимо произнёс Савченко. - А чтобы не беспокоить его лишний р аз, я сам и резолюцию наложу.
Он быстро черкнул на рапорте несколько слов.
- "В типографию. Отпечатать сто экземпляров!", - прочитала Валя. - Это для чего?
- А чтобы не тратить времени на писание. Так будет удобнее. Приходишь на работу, сразу подаёшь мне рапорт, потом берёшься за дело. Большая экономия времени!
Валя от возмущения даже подскочила на месте.
- Нет, вы сами посудите, - быстро заговорила она, обращаясь к Соколову, - сами посудите, чья правда.
- Расскажи, расскажи, Валя! - поддержал её Савченко.
- Нет, вы только послушайте! Сегодня мы с майором целый день разъезжали по деревням. Ну, всё очень хорошо. Приехали в Гротдорф. Заходим в один дом - сидит немец и чинит кастрюлю. Майор начинает с ним говорить о всяких делах, а потом я и спрашиваю у немца: "Вы на войне были?". "Был" - говорит. "Где?". "В сорок первом году под Москвой", - говорит. "Где именно?". "В городе Белеве". Зима была жестокая, их оттуда погнали, так он, убегая, для скорости даже сапоги скинул. Ну, конечно, отморозил ноги, и его из армии отпустили. Где же правда? Где, я спрашиваю, правда?
- Не могу сказать, - не понимая ещё валиного возмущения, ответил Соколов.
- Как не можете? Он мой родной Белев разрушил; может быть, именно он моего отца убил, а я сейчас для него здесь земельную реформу готовить должна? Нет, с меня хватит!
- Этак нам всем, надо рапорты подавать.
- Вы, товарищ капитан, решайте для себя, как хотите, а я уж решила совершенно твёрдо. Всё!
- Как тебе не совестно, Валя? - спокойно произнёс Савченко. - Разбушевалась, словно истеричная барышня. Стыдись! А ещё комсомолка, все фронты прошла, можно сказать, войну выиграла. Осталось нам мир закрепить, а у тебя нервов нехватает. Нам здесь надо работать, Валя. Есть на свете такое государственное слово - "надо".
По мере того, как Савченко говорил, после каждой фразы попыхивая трубкой, пыл у Вали пропадал. Она слушала, не перебивая.
- Вот всегда я так, - наконец, сказала она. - Сначала погорячусь, а потом даже самой неловко.
Наступила пауза.
- Но они же мой город сожгли! - снова воспламенилась Валя. - Можете меня не агитировать.
- А знаешь, Валя, здесь много настоящих людей, больше, чем ты думаешь.
- Не вижу я их что-то, - сказала Валя уже более миролюбивым тоном и поглядела на майора, не сердится ли он.
Но Савченко и не думал сердиться. Он уже забыл об этой небольшой стычке и внимательно рассматривал лежавшую на столе немецкую газету.
- Откуда такая взялась? - спросил он у Соколова. - В первый раз вижу.
- А это "Тагесшпигель", союзнички наши начали выпускать в Берлине. Подленькая газетка. Открыто на нас нападать они ещё стесняются, хоть им и хочется. Зато о немцах, которые в нашей зоне работают, пишут всякие гадости.
- Этого следовало ожидать, - глядя на газету, сказал Савченко. - Такого добра здесь скоро будет видимо-невидимо.
- Да, нам ещё придётся повоевать с этими органами, - в тон ему ответил Соколов, оглядываясь.
Дверь в комнату отворилась, и на пороге появился высокий человек в сером спортивного покроя костюме. Он обвёл всех присутствующих необыкновенно живыми, весёлыми глазами и на секунду задержал взгляд на Соколове.
Всматриваясь в него, он как бы старался что-то припомнить. Потом обернулся к майору и сказал по-русски, но с акцентом, который явно выдавал в нём немца:
- Мне надо поговорить с дежурным по комендатуре.
- Это я, - ответил Соколов, тоже внимательно всматриваясь в посетителя.
- Вот мои документы, - протянул удостоверение вновь прибывший. - Моя фамилия - Дальгов, Макс Дальгов. Дорнау - моя родина, но пристанища у меня здесь не осталось. Я прошу разрешения на номер в отеле.
- Вот где нам пришлось встретиться, Макс! - снова поднял глаза на посетителя капитан.
- Соколов?! - радостно воскликнул Дальгов и бросился к столу. - Вот так встреча!
Валя и Савченко с недоумением смотрели на капитана. А тот, увлёкшись разговором с Дальговым, забыл обо всём на свете.
- А помнишь?.. - то и дело восклицал он. - А помнишь?..
Наконец, Валя вмешалась:
- Может быть, вы нас всё-таки познакомите, товарищ капитан? - обратилась она к Соколову.
- Извините, товарищи, это мой старый знакомый - герой войны в Испании Макс Дальгов. Мы встречались с ним в Москве.
- Очень приятно. Петрова, - протянула руку Валя.
- Рад с вами познакомиться, - в свою очередь сказал Савченко. - Вы к нам надолго, товарищ Дальгов?
- Пока на денёк, - ответил Дальгов. - После победы я работал в Гамбурге переводчиком при советской миссии по репатриации. А теперь вот получил новое назначение, и хоть не по пути, а решил всё же заехать сюда. Сегодня переночую, завтра повидаю старых друзей и опять уеду. В Берлин - там меня одно задание ждёт. Зато уж потом совсем вернусь в Дорнау. И если позволят обстоятельства, снова стану актёром. Я об этом давно мечтаю.
- Вы были актёром? - в голосе Вали прозвучало недоверие.
- Да, был. Я и в советских фильмах снимался.
- Вот откуда мне ваше лицо знакомо, - сказала Валя. - Только там вы…
- Играл эсэсовцев, - рассмеялся Дальгов, - совершенно верно. Но мне приходилось на сцене и благородных.
людей играть. Кстати, в Дорнау когда-то жила Эдит Гартман. Чудесная была актриса…
Соколову показалось, что в голосе Дальгова прозвучала грустная нотка.
- Она здесь.
- Неужели? Вот хорошо! Ты знаешь, Соколов, это необыкновенный человек! Подумай только - наотрез и во всеуслышанье отказалась играть в фашистских пьесах. Для этого нужно было обладать большой смелостью. И очень приятно, что она осталась здесь. Я боялся, как бы она не поддалась на всякие мнимые соблазны и не уехала на запад. Ведь это поистине замечательная актриса. Я видел в её исполнении Луизу Миллер в "Коварстве и любви" и скажу честно: это одно из самых ярких театральных впечатлений моей молодости.
Макс говорил увлечённо, почти восторженно, и Соколов почувствовал, что для Дальгова Эдит Гартман - не только любимая актриса.
- Ты её хорошо знаешь? - спросил Соколов.
- Мы когда-то были знакомы, - не сразу ответил Дальгов.
- Да, - спохватился капитан. - Ведь наш гость, наверно, с дороги проголодался. Сейчас мы тебя накормим.
- Не откажусь.
- А ты, как и раньше, не страдаешь отсутствием аппетита?
И они снова стали вспоминать какие-то только им одним известные события.
Валя рассердилась.
- Довольно вам заниматься воспоминаниями, - сказала она. - А если товарища Дальгова надо накормить, то я всё это сейчас устрою.
- Действуй, Валя, - сказал Соколов. - Для такой встречи недурно бы и рюмочку выпить, только на дежурстве нельзя. Ничего, Дальгов, выпьем, когда освобожусь. Я приду к тебе.
Он посмотрел на Валю, и та заторопилась к выходу. На пороге она остановилась, удивлённо развела руками и, нисколько не смущаясь присутствием Дальгова, воскликнула:
- Вот если бы все немцы были такие!
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Три рюмочки, чуть больше напёрстка, стояли на невысоком круглом столе. В центре возвышалась бутылка с ликёром. На этикетке был изображён пузатый лысый монах с бокалом в руке. Янтарно-жёлтый, густой, похожий на подсолнечное масло ликёр золотился в маленьких рюмках. Вкусом он напоминал какой-то лекарственный препарат, и даже ко всему привычные немцы с опаской пили это изобретение хитрых химиков.
Бургомистр Дорнау принимал у себя дорогого гостя. Макс Дальгов сидел за столом и с удовольствием посматривал на Лекса и на Матильду, маленькими глотками прихлёбывая ликёр. После каждого глотка он чуть-чуть морщился, но улыбка не сходила с его усталого лица.
Последний раз они встречались добрый десяток лет назад. Когда-то оба состояли в одной партийной организации. Захват Гитлером власти заставил их уйти в подполье. Затем Макс пробрался в Испанию, а Лекса посадили в концлагерь. Было что вспомнить и о чём рассказать.