Поэтому Варлимонт предлагал вынести на решение фюрера следующие принципы: а) политкомиссары в войсках безоговорочно подлежат уничтожению; б) с политическими и хозяйственными руководителями надлежит обращаться в зависимости от их враждебности по отношению к оккупационным властям: враждебных, в соответствии с приказом "Барбаросса", рассматривать как партизан и уничтожать, а внешне лояльных – временно оставлять и передавать в руки ЗК, компетентных разобраться в каждом конкретном случае. Начальник штаба ОКБ Йодль отреагировал на записку Варлимонта так: "Следует считаться с возможностью репрессий против германских летчиков. Лучше всего поэтому представить все это мероприятие как расплату".
В то же время нельзя не отметить той осторожности и постепенности, с какими вермахт, в отличие от НСДАП, СС или РСХА, допускал в свои нормативные акты прямые указания на их смертоносный антисемитизм. Военные ограничивались, по возможности, эвфемизмами типа "особые операции по заданию фюрера", "специальное обхождение" и т. д. Что бы ни обсуждалось в марте и апреле между вермахтом, СС и РСХА, как бы зажигательно ни говорил Гитлер 30 марта, – первые антисемитские пароли в письменной форме в делопроизводстве вермахта датируются только началом мая.
Так, в приказе командующего 4-й танковой группы Гепнера от 2 мая 1941 г. о предстоящих боевых действиях на Востоке говорится как о борьбе германцев со славянами и об "отпоре еврейскому большевизму" (ВА-МА. LVI АК, 17956/7а; рус. пер.: Наумов II: 151, № 432). В датированном 6 мая наброске приказа об обхождении с враждебно настроенными местными жителями на оккупированных территориях упоминается беспощадное подавление любых носителей "еврейско-большевистского мировоззрения" среди гражданского населения (см.: Jakobsen 1965:175–176).
Последний набросок являлся одним из подготовительных документов к Указу Гитлера "О применении военной юрисдикции и об особых мероприятиях войск" от 13 мая 1941 г. Он освобождал военнослужащих вермахта от всякой судебной ответственности в оперативной зоне войск и практически являл собой самую настоящую индульгенцию на любое убийство или насилие против советских граждан.
Интересно, что в окончательном тексте самого Указа "большевистское влияние" осталось, а вот упоминание "еврейскости" исчезло (Jakobsen 1965:181–184, № 8; рус. пер. с датой 13 мая 1941 г.: Первые дни войны 1989: 52–54, со ссылкой на: ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12462. Д. 564. Л. 23–26). А ведь это Указ, до середины июля прослуживший юридическим "прикрытием" для множества акций против евреев как из числа военнопленных, так и из местного населения!
Евреи же как таковые, безотносительно к большевистской идеологии, впервые упоминаются и вовсе только 4 июня 1941 г. – в "Инструкции о поведении войск в России":
...
"1.1. Большевизм – смертельный враг национал-социалистического немецкого народа. Это разрушительное мировоззрение и его носители заслуживают того, чтобы Германия дала им бой;
2. Эта борьба потребует безоглядных и энергичных действий против большевистских поджигателей, партизан, саботажников, евреев и уничтожения без остатка любого активного и пассивного сопротивления с их стороны…" (Jakobsen 1965:187–188).
А двумя днями позже – 6 июня – была выпущена знаменитая "Инструкция по обхождению с политическими комиссарами", более известная как "Приказ о комиссарах": "В борьбе с большевизмом на поведение врага в соответствии с принципами человечности или международного права рассчитывать не приходится. В особенности от политических комиссаров всех мастей как носителей духа сопротивления следует ожидать исполненного ненависти, жестокого и бесчеловечного отношения по отношению к нашим военнопленным. [Поэтому] войска должны сознавать: в этой борьбе по отношению к этим элементам нет места пощаде и оглядке на международное право. <…> Поэтому, схваченных в бою или при сопротивлении, их следует, как правило, уничтожать на месте, применяя для этого оружие" (цит. по: Jakobsen 1965:188–191).
За несколько дней до нападения "Приказ о комиссарах" зачитывался в войсках, причем его интерпретация была доверена средним командирам. Их понимание задачи нередко было куда как более широким, нежели сам приказ.
Так, рядовой Руди Махке, попав в плен, в частности, показал: "Наш капитан Финкельберг делал в нашей роте доклад о Красной Армии за два дня до начала похода. Кратко были обсуждены знаки различия, затем он сказал, что в плен никого брать не нужно – это лишние едоки и вообще это раса, истребление которой является прогрессом. Комиссары, которых можно узнать по советской звезде на рукаве, настоящие черти в образе человеческом и их нужно истреблять, без колебаний расстреливать. Невыполнение этого приказа будет стоить жизни нам самим" (ГАРФ. Ф. 7021. Оп. 148. Д. 44. Л. 15а, 156; собственноручные показания и перевод, без даты).
Тут, кстати, существенна именно сама по себе широкая свобода "интерпретации" приказа офицерами вермахта. Так что не следует переоценивать то обстоятельство, что евреи как таковые в "Приказе о комиссарах" даже не названы. Отмеченная только что свобода "интерпретации" с лихвой выправляла этот "недостаток".
К тому же есть основания полагать, что под комиссарами не в последнюю очередь в виду подразумевались именно евреи или, по крайней мере, в том числе евреи. Сплав "комиссарского" с "еврейским" непосредственно в головах разработчиков "Приказа о комиссарах" характеризует одна прелюбопытнейшая фраза, всплывшая при обсуждении проекта ОКХ в Отделе у Э. Мюллера еще 26 мая: "Многие не-еврейские комиссары несомненно всего лишь попутчики и не являются приверженцами коммунистической идеи" (Förster 1983: 436, со ссылкой на: ВА-МА. RH 19. III. № 722). Ю. Ферстер резонно усматривает в этом свидетельство типичности такого рода отождествления большевизма и еврейства.
Определенно восходя к стереотипам антисоветской пропаганды еще середины 1930-х гг., когда ведомство Геббельса охотно оперировало словами "жиды", "комиссары" и "большевики", как синонимами, такое отождествление было само собой разумеющимся и чуть ли не общим местом. Замороженные на двухлетие германо-советской дружбы, эти стереотипы были вновь подхвачены немецкой пропагандой накануне нападения на СССР. В первом же пункте датированных 10 июня 1941 г. и подписанных командующим ОКХ Йодлем "Указаний по пропагандистской деятельности в случае "Плана Барбаросса"" говорится: "Врагами Германии являются не народы Советского Союза, а исключительно жидо-большевистское советское правительство со своими функционерами и Коммунистической партией, вынашивающими планы мировой революции" (ЦАМО. Ф. 500. Оп. 12454. Д. 209. Л. 10). Поэтому на эзоповом языке национал-социалистической идеологии за словом "комиссар" просвечивало слово "еврей" точно так же, как из словосочетания "особое обращение" проступало "убийство".
К. Браунинг довольно тонко заметил, что если при нападении на Польшу расправа с польскими евреями еще могла подождать до того момента, когда закончится истребление польской национальной интеллигенции, то в случае нападения на СССР ни евреям, ни большевикам уже не приходилось "ждать" друг друга: "И за теми, и за другими айнзатцкоммандо охотились с одинаковым энтузиазмом, ибо и те, и другие являлись для них биологической и политической манифестацией все одного и того же – а именно "жидобольшевистского заговора"" (Browning, 1989:780).