Сопровождаемая диким хохотом, весь «Фреки» облетела реплика очнувшегося под капельницей Гросса: «Эстергази, чтоб он был здоров... триста раз... поймаю — пришибу!» Рубен, когда ее довели до его сведения, посмеявшись, посчитал инцидент исчерпанным. Или, точнее сказать, переведенным в сферу профессионального соперничества: кто больше уродовпривезет.
Надо признаться, за последнее время в общем зачете Шельмы несколько раз пребольно нащелкали ближайших соперников по носам, то бишь по уязвимой гордости. Легко догадаться, чья эскадрилья служила в приватных разговорах Кинжалов притчей во языцех и первопричиной всех бед. К тому же Кинжалы неистово обожали своего комэска, и с этой точки зрения любой ушат помоев на князька Эстергази воспринимался ими делом благим, вроде священной мести за обиду, нанесенную кумиру. «Эстергази, мать его» звучало у них органично, как имя собственное.
Ненависть Ланге, командира Синего звена, была животной, необъяснимой и — совершенно индивидуальной. Не сказать, чтобы чувство это было для Эстергази внове, более того, процентов у десяти мужской части общества, с которыми он встречался в узких коридорах, примерно это чувство он и вызывал. Как с ним справляться — до сих пор оставалось для него неразрешимым психологическим ребусом. Ланге напоминал ему быка с выкаченными белками, мир которого подернут кровью. Пахнуло курсантской юностью, когда один пятерым с такими глазами он старался не попадаться. А в банде из пятерых такого и одного достаточно. И собой не управляют, и противника не считают. Бешенство заразно.
Гросса тут — предусмотрительно? — не было, и если эскадрильи сцепятся, отвечать придется старшему по званию из тех, кто тут есть. Ну‑ка, догадайтесь с одного раза!
Откровенно говоря, он помедлил, прежде чем протолкаться вперед. Не мог придумать слов, чтобы успокоить тех, кого приводил в свирепое бычье бешенство один его вид, да что там вид — одна мысль о его благоденствии.
— Ребята, — окликнул их Вале со своего насеста. — У вас, я вижу, проблема? Хотите об этом... хммм... поговорить?
Фраза из арсенала психоаналитика Синклера, причем перепетая уморительно точно, обратила к нему шестнадцать пар недоумевающих глаз. Сидя на одном брусе и упираясь ступнями в другой, озаренный общим вниманием, парень буквально лучился. Рубен заподозрил недоброе, но промолчал, потому что сказать все равно было нечего.
— Древний мудрец доктор Фауст... или Фрейд?... поправьте, если ошибусь... — начал Иоханнес, наклоняясь вперед, грудью к выставленному колену, — толковал симпатии и антипатии, а также прочие влечения, склонности и движения души в зависимости от так называемых индивидуальных комплексов. Отложим в памяти этот момент и пойдем дальше. Чуть более поздние исследования показали, что человек, как это ни прискорбно, есть всего лишь совокупность сложных химических соединений. Ну, или это нам льстит думать, будто они достаточно сложные. Состояние каковых соединений друг относительно друга...
— Что он несет?
Рубен с изумлением обнаружил, что обзавелся колпаком‑невидимкой. Быки, что стояли против него, склонив рога, и только арену копытом не рыли, определенно его не видели. Нет, конечно, тореадор по‑прежнему тут присутствовал, но только в поле их зрения теперь попала ярко‑красная мулета.
— В толк не возьму... но Фрейда к добру не поминают.
В пользу этого пункта Рубен бы голову прозакладывал.
— ...регулируется так называемыми гормонами. Серотонин, к примеру, заведует счастьем, кортизон — ужасом, адреналин — возбуждением, тестостерон — мужеством, эстроген... ну, это вам не грозит. У меня, — Вале запустил пальцы в нагрудный кармашек, — есть то, что вам поможет.
Даже Шельмы затаили дыхание. Помочь в этом случае, по разумению Рубена, могла только немедленная боевая тревога.