Главнее доктора. Летать я, собственно, могу и чуть ли не будучи мертв. Летать для Эстергази не работа — свойство души.
— Рубен Эстергази, — сказал он. — Черная Шельма.
— Ларсен. Они, — механик мотнул головой, — зовут меня Фрост.
Рубен кивнул.
— Да. Этот для меня.
— Батареи сразу ставлю на заправку, — сказал Фрост, — и мне потребуется ваша медицинская карта, чтобы настроить компенсатор. Потом передам оружейникам для фокусировки пушек.
— Я летаю на девяноста процентах.
Рубен подсознательно напрягся: на этом месте с механиками всегда возникали проблемы. Обычно приходилось доказывать, что «чувство машины» для пего намного важнее, чем комфорт и гипотетические проблемы со здоровьем лет через десять. Иной раз — вплоть до смены персонала, когда вопреки указаниям пилота механики норовили сделать по‑своему. Но Фрост спорить не стал. Тоже поди‑ка... оценивал.
— Кабину можно открыть?
Фрост кивнул, нажал на своем пульте соответствующую кнопку, блистер отошел назад, младший механик подтащил к Тециме трап и зацепил его на борту. Рубен даже дыхание придержал в смешной боязни, что металлические крючья оставят следы на великолепном блистающем покрытии. Потом махнул рукой и забрался в кокпит. В общем, именно этого мы всю дорогу и ждали, нет?
Наконец‑то они сделали кабину достаточно длинной! И в плечах... Оранжевая губка ложемента привычно спружинила под его весом. Скафандр‑компенсатор, смонтированный как часть пилотского кресла, Рубен застегивать не стал, просунул только руки в перчатки. Системы управления встроены «под ладонь». Слева рычаги управления ходовыми двигателями, справа — ручка с гашеткой пушек, на ней же, сверху, под большой палец — кнопка пуска торпед. Тут же радары, связь, автопилот, рукоять катапульты — все это он удостоил лишь беглого взгляда. Внутренняя поверхность блистера — один большой монитор, и индикаторы проецируются на него же. Коснувшись нужной кнопки, Рубен опустил блистер и скрылся от зрительских глаз.
Психологически в это было трудно поверить. Изнутри композит был совершенно прозрачен. Казалось, он висит в кресле прямо над головами своей эскадрильи, и знание, что они его не видят, противоречило чувствам. Каково это будет в вакууме? Он почувствует себя обнаженным? Или вовсе — одиноко парящей душой?
Он отщелкнул блистер, поймав себя на желании вообще отсюда не вылезать. Эскадрилья столпилась внизу, задрав головы и ожидая его вердикта. Когда у нас там первые тренировочные полеты? Привычно опершись о борта, Рубен выбросил себя из кокпита.
— А вот ежели скормить этакой птичке кошачьи таблетки, — робко заикнулся Содд, — ну, те... она тогось... голову под крыло не спрячет?
Эскадрилья грохнула, согнувшись, кашляя, лупя друг дружку локтями под ребра. Трине, зажав голову шутника под мышкой, молотил его кулаком между лопаток. Плюнув на субординацию, комэск от души присоединился к своим пилотам.
* * *
Какой уж тут сон. Шельмы, перевозбужденные, только что под снисходительными взглядами механиков облазившие свои новые машины вдоль и поперек, пробирались по кишкам «Фреки» обратно в жилой отсек. На авиабазе не было официальной ночи и дня: в любое время какая‑то вахта исполняла свои обязанности. Это касалось и военных подразделений, и технических служб. Шумовой фон в любое время, исключая, разумеется, боевую тревогу, был примерно одинаков.
А вот в тренажерном зале, куда Рубен заглянул, проходя мимо, судя по сигналам контрольных панелей, заняты были только две кабины. Драконами Зари, судя по идентификаторам. Время было не Шельм, но...
— Как насчет поиграть?
— Ага. То есть, слушаюсь, ком...
— Заткнись.