— А Гросс... где? — не удержался командир летной части с отвратительным чувством, что он смешон.
— Гросс в медотсеке с легким сотрясением. Ничего такого, что помешает ему через два дня по‑прежнему задираться и хвастаться. Позвольте представить: лейтенант Эстергази, прибыл для прохождения службы. Прошу, так сказать, любить его и жаловать.
Вопиющее нарушение процедуры представления командованию: непосредственному начальству лейтенант должен был рапортовать сам, однако в течение нескольких секунд Тремонт был настолько ошеломлен, что простил приятелю это мелкое издевательство, тем более, что лицо Эстергази оставалось совершенно каменным.
— Что вы можете сказать в свое оправдание? — только и спросил он.
Лейтенант стоял настолько «смирно», насколько мог.
— Только одно, капитан, съер. Я не был уверен, что это сработает.
— Не могу поверить, чтобы у вас не было иного выхода!
Краун, отошедший чуть за спину Эстергази, прикрыл кулаком усмехающийся рот.
— Никак нет, съер. На карту была поставлена моя честь офицера и боевой дух моей эскадрильи. Шельмы не слетаны, и первый шаг здесь чрезвычайно важен. Мы не могли позволить себе на первом же шаге обзавестись репутацией эскадрильи, которая пропускает прочих... вперед.
— Ладно! — рявкнул Тремонт. — Свободны!
— Съер?
— Я сказал — вы свободны, лейтенант! Идите и занимайтесь своей эскадрильей! Потрудитесь только в следующий раз — насколько я знаю Гросса, он вам этот следующий раз предоставит! — избрать для утверждения своего статуса более дипломатичные способы!
Краун, придержав Эстергази за локоть, отомкнул наручники.
— Слушаюсь, съер!
— Вольно!
Лейтенант растворился одномоментно, как выключенная голограмма. Разве что характерного звука не последовало, с каким на его месте схлопнулся вакуум. Тремонт выглядел удрученным.
— Какая злая судьба распределила мне эту... девичью грозу?
— Винсент, — хмыкнул Краун, — вы бы посмотрели запись, а? Тореро и бык. Перед вами только что стоял комэск, который оказался более авторитетным . В подтверждение всех ваших теорий.
— Эстергази, — выдохнул Тремонт. — В каждом из них спит черт. Я летал с Харальдом! Таки да, за штурвалом они теряют всякую скромность.
— Ну так вы не станете отрицать, что летать они умеют... ласково? В любом случае: разве Эстергази — ваша главная забота? Выдержанный парень, достаточно умный, чтобы... лишнего ума не показывать. На самом деле могло быть много хуже, не переведи он стычку в разряд «один на один». Не офицер даже — чистая идея офицера. Можно сказать — платоновская.
— Эта ваша «платоновская идея» при своих благоприятных обстоятельствах моментально поднимется до моего места. Но вы правы, Ланс. В результате вашей... невинной шутки... я имею теперь две эскадрильи па ножах. Будьте любезны, попросите Синклера присоединиться к нам.
* * *
...и бесстрастье ‑
слово не для вин, а
страсть — не слово для веселья.
Башня Рован
Магне, пребывая в превосходном настроении, хлопотал на коленях под соседней койкой: опытным путем определенное место, куда гарантированно не доставала камера слежения. Все мы были тут стажерами когда‑то. Из‑под койки призывно булькало, а стопочки‑наперстки Шельмы с привычной ловкостью укрывали в ладонях. Восторженный рев, вызванный скорым освобождением комэска, уже отгремел, Улле Ренн пробрался между койками в угол к Рубену. В одной руке он держал командирский считыватель, в другой — пачку армейских консервов фирмы «Сэхримнир», как привычно шутили во флоте, многоразового использования.