В приемной первого секретаря горкома их встретила Валя, когда-то служившая секретарем у погибшего Павла Сергеевича Якушева. В ту пору это была озорная девчонка с кудряшками и бойкой остроязычной речью. Теперь никто Валечкой ее не называл и обращались к ней почтительно, именуя Валентиной Никитичной. Была она по-прежнему стройной и привлекательной, но в эти суровые дни в углах ее рта и под глазами появились скорбные складки. Зубкова она хорошо знала и, поздоровавшись, кратко сказала, взглянув на часы:
- Проходите, Михаил Николаевич. Товарищ Бородин вас уже ждет. О товарище, что с вами, докладывать?
- Не надо, Валентина Никитична, - скупо ответил Зубков. - Мы по одному и тому же вопросу.
Зубков растворил дверь, с порога спросил "можно" и твердыми шагами пошел по ковровой дорожке. За ним на три шага позади - испытывавший некоторую робость Дронов. Зубков хотел его представить, но Тимофей Поликарпович сделал отвергающий жест.
- Зачем же? Ведь я в городе человек не чужой. А тогдашнего драчуна Ваню Дронова кто же не знал в Новочеркасске. Так что первый секретарь горкома не имел права в этом смысле быть исключением.
- Он всегда лишь за справедливое дело дрался, - заметил Зубков.
- Помолчи, в адвокатах не нуждаюсь, - усмехнулся Бородин. - Ну, давайте знакомиться, инженер Дронов?
- Откуда же вы все-таки меня знаете, Тимофей Поликарпович? - удивленно пожал плечами Дронов. - Мы же ни разу не виделись.
Под нависшими бровями острые глаза первого секретаря насмешливо вздрогнули:
- Мало ли что не виделись. Я ваше уголовное дело закрывал.
- Какое еще? - пожал плечами Дронов. - Не понимаю.
- Дело об убийстве рецидивиста Хохлова, терроризировавшего всю аксайскую окраину.
- Ах, это, - смутился Дронов и для чего-то посмотрел на свои огромные кулаки.
Тимофей Поликарпович и Зубков рассмеялись.
- Могучие кулаки, могучие, - одобрил Бородин.
- Так ведь они никогда против Советской власти не работали, - покраснел под его внимательным взглядом бывший герой окраины.
С лица у первого секретаря сбежала улыбка.
- Вот и надо, чтобы они теперь поработали опять во имя Советской власти, - сказал Тимофей Поликарпович и горестно вздохнул: - Не мы, большевики, придумали это жестокое время, но нам его расхлебывать. Видите, что творится в нашем городском партийном доме. А ведь нашему Новочеркасску со времен Платова иноземцы никогда так не угрожали.
Из репродуктора, стоявшего на столе, хрипловатый голос стал объявлять воздушную тревогу. Где-то поблизости нестройно забухали зенитки. Сквозь широкое окно стало видно, как в иссиня-ясном небе одинокий, серебристо поблескивающий "юнкере" окружают облачка разрывов, как все плотнее и плотнее становится их кольцо. Зоркие глаза Тимофея Поликарповича прищурились, преодолевая режущий блеск неба, он бросился на балкон и восторженно закричал:
- Горит, черт его побери! Честное слово, горит. Значит, мы можем!
Стоя за его спиной, Зубков и Дронов увидели, как, накренившись на крыло, несется к земле потерявший управление фашистский разведчик, как пушится за ним в сверкающем небе дымный шлейф.
- Значит, мы можем! - повторил первый секретарь. - На то мы и люди русские. - Но вдруг он осекся и горько вздохнул, возвращаясь к письменному столу. - Бить-то бьем, да только всегда надо помнить, что они взамен одному сбитому два, а то и три пришлют. Ну, да ладно. Так на чем мы остановились? - И он вопрошающе поднял глаза на своих собеседников, совсем как учитель на учеников.
- На том, что даже при Платове никогда такого не было, - мрачно напомнил Зубков, - чтобы враг подходил к нашему городу.
- Верно, - вздохнул Бородин. - Бумаги жжем, архив сегодня увозим из города. Три дня должны продержаться из последних сил.
- А потом? - осторожно спросил Зубков. - Придут подкрепления?
- Потом? - Тимофей Поликарпович рассерженным взглядом уставился на него: - Ты хочешь знать, что будет потом? Потом мы оставим Новочеркасск.
- Сдадим?
- Если хочешь, то сдадим. В сводках Совинформбюро принято писать "оставили". Будем и мы придерживаться такой деликатной формулировки, хотя от этого нисколько не легче. "Сдали" - это из лексикона паникеров либо пораженцев. - Он встал, расправил плечи и вышел из-за стола. - Вот я и подвел базу для нашей встречи. Грустный и тяжелый будет этот разговор. Вы сидите. Приподнимаются, когда награды получают. А нам они в ближайшем времени не светят. Скорее, к шрамам готовиться надо.
- Ничего, - неожиданно пробасил Дронов. - Шрамы тоже украшают воинов.
- Ук-ра-шают, - нарастяжку повторил за ним Бородин с видом начальника, недовольного тем, что его перебивает нижестоящий, которому полагается только слушать и повиноваться.
Дронов это ощутил, но взгляд, как стыдливый, робкий в присутствии начальства человек, не потупил.
- Так вот, - продолжал Тимофей Поликарпович. - Вы несколько удивлены, увидав меня в кабинете вашего секретаря горкома? Что попишешь, на войне как на войне. Французы не сделали ошибку, породив такое крылатое выражение. В настоящее время ваш первый секретарь, вероятно, примеряет форму полкового комиссара, потому что мобилизован в армию. Что же касается меня, то я тоже комиссар, однако без формы. Четыре дня назад меня утвердили в роли руководителя подполья. Новочеркасск также входит в мое ведение. Секретарь обкома партии просил передать вам обоим, товарищи, что и вы также назначаетесь в Новочеркасскую подпольную организацию. Оба. Вы, Михаил Николаевич, ее главным руководителем, а вы, Дронов, одним из его помощников. Если по серьезным причинам есть отводы, прошу заявить сразу.
Посетители переглянулись и пожали плечами.
- Отводов не будет, - поглядев на Дронова, заявил Зубков. - Расскажите, с чего начинать и как действовать.
- Вот это уже речь не мальчика, а мужа, - сдержанно улыбнулся Бородин. - Но как и с чего начинать, эту весьма сложную науку передаст вам человек, с которым вы встретитесь завтра в десять утра и не в здании НКВД, разумеется, что на Московской улице, а в Александровском саду, ныне саду имени Благоя Попова, на третьей скамейке справа от входа со стороны Почтовой улицы. Он вас спросит: "Когда у Быкова день рождения? Сегодня или завтра?" Вы ответите: "Нет, на той неделе". Вам, Дронов, предварительно могу сказать, придется менять место службы. Завод Никольского обойдется теперь и без вас, потому что никто не будет его ругать за невыполнение плана. Вам же придется в кузнечном цехе устроить небольшой дебош и перейти с понижением на должность железнодорожного машиниста. Будете ездить на "кукушке", сначала помощником машиниста, потом машинистом. Делом этим, надеюсь, овладеете быстро. Вы, разумеется, понимаете, насколько важно следить за перевозками противника, информировать о скоплении эшелонов, о характере грузов. Между прочим, чтобы быть поконкретнее, должен сказать, что местожительство вам тоже лучше сменить. Придется жить не на Мастеровом спуске, а на железнодорожной окраине, и притом в полуподвальном помещении.
- Не слишком-то радостная перспективка, - почесал затылок Дронов. - А что же я Липочке своей скажу и сынишке, который уже начинает понимать мироздание. Ведь они к простору привыкли, и Советская власть нас никогда не обижала, а тут в подвал забираться изволь.
Тимофей Поликарпович усмехнулся:
- Над этим я уже долго голову ломал, но так и не нашел пока ответа. У вас на плечах тоже ведь голова, товарищ Дронов, поломайте и вы ее вместе с нами. Словом, выкрутитесь как-нибудь, и тут я вам не помощник, тем более что будет у вас руководитель, которого вы завтра увидите.
- Легко сказать, - покорно вздохнул Дронов. - Не Гитлер же и не тот новый комендант, которого он пришлет в оккупацию нами править, станет моим советником.
- Ладно, ладно, - проворчал Тимофей Поликарпович. - Считаем, что с этим вопросом покончено. А теперь о главном. То, что вы от меня услышите, ни в какие записные книжки не заносить. Вы знаете, какое главное оружие у партизан?
- Ну не пушка же и не танк, разумеется, - усмехнулся Зубков.
- Вероятно, пистолет, нож, а иногда и граната, - предположил Дронов.
- Ох, какие же вы наивные, - вздохнул Бородин. - Ни то, ни другое, ни третье. Подумайте получше… Память.
Посетители удивленно переглянулись, и Зубков первым вымолвил:
- Не понимаем.
- Экие вы недогадливые, - покачал головой Тимофей Поликарпович. - Подпольщик должен обладать на все молниеносной реакцией. С лета понимать. - Густые брови над переносьем первого секретаря многозначительно сдвинулись.
У Зубкова добродушная ухмылка перекосила губы:
- А вы-то обладаете этой самой молниеносной реакцией?