- Землица не сырая, товарищ лейтенант! - И Белоус запрыгал на одной ноге, другою стремясь попасть в штанину.
- Товарищ капитан, - сказал Воронков. - Сейчас Зуенка направляю на ремонт землянки санинструктора.
- Давай, давай.
- Товарищ лейтенант! - сказал Яремчук. - Дозвольте и мне… на подсобу Зуенку. Вдвох быстрей склепаем.
- Согласен.
- Ротный, не забудь: к двенадцати ноль-ноль на НП. Как штык!
- Не забуду, товарищ капитан.
- Я тоже туда… Но сперва провожу Свету… Пошли?
Она кивнула, и Воронкову почудилось, что кивнула не Колотилину, а ему, прощаясь. Персонально? Зачем, к чему? Он в этом не нуждается - чтоб персонально. Он ей симпатизирует, не больше того. Больше быть не может, потому что была Оксана. А для него, пожалуй, и есть. Есть Оксана, живет, тревожит, зовет к себе, как будто никакого капитана медицинской службы Ривина и не существовало на свете. А может, и Ривин погиб тогда при бомбежке госпиталя? Все может быть.
Он посмотрел вслед уходившим Свете Лядовой и капитану Колотилину. Они спускались по чуть намеченной в травах стежке, впереди санинструкторша, позади комбат, закрывая ее своей широкоплечей, массивной фигурой. Но на поворотах Лядова словно выныривала из-за него, и Воронкову накоротке виделась со спины юная, симпатичная женщина, быть может - девушка. Ну что тебе, девушка, делать на войне среди крови и страданий, среди сурового быта и сурового мужичья?
Когда ветки волчьей ягоды сомкнулись за Лядовой и Колотилиным, лейтенант Воронков отвернулся и начал неумело бинтовать голень. Дмитро Белоус немедля вмешался:
- Товарищ лейтенант, ну не так же… Разрешите!
Однако и он забинтовал не лучшим образом. Впрочем, оглядел дело рук своих с удовольствием:
- Дуже гарно! В переводе: очень хорошо! А, товарищ лейтенант?
- Замечательно. Спасибо, Дмитро.
Оделись, обулись, скатали шинели и плащ-палатки: курорт на сегодня кончился. А поваляться бы еще на солнечной полянке - нехудо! Теплынь размаривает, нагретые сосны и травы дурманят, навевают сонливость. И тишина вокруг небывалая - лесная, болотная, довоенная. Жужжат мухи, стригут смолистый, переливающийся воздух бабочки, стрекозы, неведомая пичуга попискивает в кустарнике. А над всем этим - летнее, с выцветшей синевой, без единого облачка, небо, и в небе том висит немецкая "рама", высматривает, вынюхивает сверху: что тут у вас на земле и не пора ли шарахнуть по этой солнечной поляночке из дальнобойных?
Зуенок и Яремчук, прихватив припасенные загодя топор, молоток, гвозди, стекло, отправились в землянку санинструкторши, остальных Воронков услал в расположение, - там тоже есть делишки: убрать в землянке, почистить оружие, простирнуть носовые платки, подворотнички, портянки, подежурить в траншее, а удастся, и вздремнуть на нарах до обеда. Сам пошагал по ходу сообщения, по траншее: хозяин обходит дозором свои владения - что и как. И конечно, понаблюдал за немцами - что и как? Нормально. Тихо, безлюдно. Оборона будто вымерла.
Он мельком подумал: настанет же время, когда передний край обороны действительно будет безлюдным. Грянет мир, и здесь будут появляться разве что экскурсии: мирные люди захотят в поучение себе оглядеть места, где обитали люди воевавшие. Да и сами бывшие военные тоже смогут навестить клочок земли, где они были молоды, смелы и честны и где хоронили своих товарищей, еще более молодых, смелых и честных. Ах, Воронков, Воронков, не зря же ты окончил десятилетку почти отличником: по всем предметам "отлично", лишь по физике и химии "хорошо", - грамотный, стало быть, можешь философствовать или умствовать, что одно и то же.
Комбата на наблюдательном пункте еще не было. Так сказать, взамен - неизменный и незаменимый Хайруллин и рябоватый телефонист-армянин с аппаратом. Ординарец лихо пристукнул задниками сапог, козырнул, вкрадчиво спросил:
- Перекусить не желаете, товарищ лейтенант?
- Что-то не хочется…
- Ну? Пожалеете! - загадочно сказал Хайруллин.
- А что у тебя?
- Жареная конина! Вчера опять лошадь убило. Так я запас себе сделал, я же свиную тушенку не ем…
- Почему? - Воронков спросил, а потом скумекал: неуместный, обидный вопрос.
- Я же татарин! Правоверный мусульманин… Так хотите конины? Сооружу бутерброд, чаек есть…
- Давай, Галимзян! - азартно, даже с воодушевлением воскликнул Воронков. - До обеда еще далеко!
- Даю, лейтенант.
Через пяток минут Воронков уминал жареную конину, распластанную на пшеничной пайке, запивая сладким теплым чаем. Вкуснотища! Вот подфартило, так подфартило!
Хайруллин меж тем был щедрым до конца, спросивши:
- А ты, Ромео, желаешь?
Связист-армянин только чмокнул толстыми темными губами. Хайруллин сказал:
- Ясно. - И сварганил такой роскошный бутерброд и телефонисту. - Рубай, Ромео!
Ромео зарубал. А Воронков уже дорубал и потому спросил телефониста:
- Тебя отчего так зовут?
- Как?
- Ну, Ромео…
- Родители нарекли… А что плохо звучит - Ромео Мурадян?
- Неплохо звучит… Но я подумал… - Воронков замялся. - Подумал: товарищи прозвали… как влюбленного… шутят…
- Товарищи шутят над моим длинным носом. Говорят: у тебя руль! А вообще, товарищ лейтенант, у нас в Ереване полно этих Ромео. И Джульетт! Любим красивые имена! Полным-полно Аид, Сюзанн, Вальтеров, Гамлетов, Альфредов, Сильв, Робертов, Виолетт… и так далее, товарищ лейтенант!
- М-да, красиво, - озадаченно произнес Воронков.
- Еще как! На селе, правда, попроще. Сурен, Саркис, Самвел, Арташес, Аветис, Мартирос, Карапет, Вартан…
- Да ты кончишь сегодня? - спросил Хайруллин.
- Обязательно! Акоп, Хачатур, Анют, Вазген, Гурген, Арутюн, Геворг, Гарегин, Погос, Арам… да я сам по отчеству Арамович.
- Значит, Ромео Арамович?
- Угадали, товарищ лейтенант! А женские имена у нас на селе такие: Ануш, Грануш, Татевик, Варсеник, Лусик…
- Стоп! Приехали! - сказал Хайруллин. - До вечера не управишься… Хотя самые красивые имена - татарские. Послушай, лейтенант: Ахмет, Газиз, Азат, Абдулла, Ахман, Мансур, Нутулла, Рашит, Ахат… А Галимзян - как звучит?
- Здорово, - сказал Ромео Арамович.
- А женские имена? Музыка! Ильтани, Айша, Лябиба, Сайма, Фания… Ну?
- Музыка, - сказал Ромео Арамович.
- Хвалишь? Очень уж стараешься…
- Не бойся, Галимзян, добавки не попрошу…
- А я и не дам. Для гостей берегу… И для себя!
Ординарец и должен быть таким - не забывать про себя. Гости гостями, а ординарские интересы не трожь! Воронков знавал кое-кого из этой области, из той бражки - на ходу подметки отрывали. Хайруллину до горлопанов, до хапуг далековато, да и характер у него иной. Мужик в принципе нормальный. Вот бутербродом угостил, сладким чаем. И даже вначале говорил: "вы" и "товарищ лейтенант". Надолго его, правда, не хватило, да пес с ней, с ординарской невежливостью. Основное - хлебосолен, для вечно голодного лейтенанта Воронкова это существенно. Когда в животе сосет так, что впору сосать лапу!
Но основное же - как Галимзян воевал и воюет. Коль имеет ранение, значит, чего-то стоит. Ранить, конечно, может и труса, но по наблюдениям Воронкова, как правило, осколок либо пуля доставались тем, кто был первым. И Воронков бывал первым, другой разговор, что проку от его ранений мало. Однако проливал кровь - щедро, этого не отнимешь. Братья-славяне поговаривают, будто за ранения не одни нашивки, но а ордена будут положены. Вашими бы устами мед пить…
Комбат опаздывал. Но и минометчик с пулеметчиком не явились в срок. Капитана Колотилина Воронков сразу же извинил: начальство, забот полон рот, а коллег сразу же осудил: разгильдяйство, разве можно не явиться вовремя? Часы показывали: двенадцать тридцать. Начальство, как известно, не опаздывает, а задерживается. Поэтому жди.
Хайруллин в укрытии гремел термосом и котелками. Ромео Мурадян поклевывал длинным хищным носом у полевого телефона. Воронков не знал, куда себя девать. На НП батальона он не хозяин, а гость. Гостю же до прихода задержавшегося хозяина положено отдыхать. По этикету? Да вроде бы.
Он намеревался пойти в укрытие к Хайруллину, прилечь или присесть на что-либо, но зазуммерил телефон. Ромео Мурадян вздрогнул, прижал трубку к уху и вдруг занервничал, забормотал что-то, жестом приглашая Воронкова взять трубку.
- Кто? - шепотом спросил лейтенант.
- Командир полка! - Связист прикрыл трубку ладонью. - Требует комбата. Что ответить? Может, вы?
- Я?
- Ну да. Кто ж еще?
Воронков прокашлялся и, приняв у телефониста трубку, представился. Подполковник поздоровался, спросил, где Колотилин и что здесь делает Воронков.
- Проверяет оборону, - сказал Воронков первое пришедшее на ум. - Я прибыл на совещание… на рекогносцировку…
- С кем, о чем совещаться?
Воронков довольно невнятно объяснил. Подполковник недовольно попыхтел и приказал: когда Колотилин появится, пусть немедленно позвонит ему.
- Будет выполнено!
- До свидания…
В трубке щелкнуло, свистнуло - как удар бича. Телефонист с облегчением положил трубку, вытер взмокший лоб:
- Ф-фу! А ты, дурочка, боялась…
- Что? - спросил Воронков.
- Да это я так, товарищ лейтенант! Есть солдатская байка про девку… Вот я и говорю себе: а ты, дурочка, боялась. Не съел же нас командир полка!
- Он строгий, - заметил Воронков.
- Потому и боюсь с ним разговаривать! Хотя что мне? Я - рядовой телефонист, а есть командиры, офицера…
- Есть, Ромео Арамович, есть!