- Представь, до сих пор перед нею отчитываюсь. Мама есть мама. А для нее я все еще ребенок, которого надо учить, наставлять, предостерегать от ошибок. Думаешь, у меня все всегда хорошо? Что ты! Всякое бывает: то с женой поссоримся, то на службе неприятности, то еще что-нибудь… Приходится отчитываться. И я ни разу об этом не пожалел. И уж тем более никогда ничего не скрывал от нее, не приукрашивал.
Чеботарев присел на краешек стула, облокотился на стол.
- Ты вот обиделся на майора, а напрасно. Сколько вас у него? Вся застава! И за каждого он несет персональную ответственность. Думаешь, это очень просто?.. И потом, давай уж так, честно: сам ведь натворил, Боев тебя ничего такого делать не заставлял? Тогда чего же обижаться, впадать в амбицию? Конечно, тебе сейчас досадно: ругают, а не хвалят, кому это приятно? Но ты попробуй поставь себя на его место…
Как и прежде, в канцелярии, Сапрыкин тяжело переступил с ноги на ногу, вздохнул; последние слова Чеботарева так и остались без ответа, будто не произвели на солдата никакого впечатления. Но уже одно то, что Сапрыкин вобрал их в себя - замполит мог об этом судить по реакции солдата, по тому, что он справился с первой вспышкой гнева, усмирил явно мешавший ему порыв, - уже одно это радовало Чеботарева, вызывало у него удовлетворение. С равнодушным, покорным обстоятельствам Сапрыкиным ему действительно говорить было бы не о чем. И не для чего.
Чеботарев еще слишком хорошо помнил тот день, когда Сапрыкин с подначкой спросил, служил ли Чеботарев срочную? "От приказа и до приказа, - сообщил ему лейтенант. - А что? Если бы не служил, вы бы на меня по-другому смотрели, так, что ли?" - "Не в том дело, товарищ лейтенант, - смутился Сапрыкин. - Просто я подумал, откуда вы так хорошо знаете технику". - "Вы несколько преувеличиваете мои познания, Сапрыкин, - поскромничал замполит. - В технике я далеко не специалист". - "Все бы были такими же "не специалистами", - усомнился Сапрыкин. - Точно вам говорю". - "И я не шучу. Верите, когда я впервые попал на заставу, то на прожектор смотрел так, как, наверно, верующий смотрит на божество. Да-да, не удивляйтесь! Я ведь вырос в деревне, кроме трактора, другой техники до армии не знал. А на границе - и вертолеты, и корабли, и бронетранспортеры, и приборы ночного видения, и рации, и радиолокаторы, и даже аэросани, словом, все.
Представляете, как я всему удивлялся? Но больше всего, помнится, меня поразил прожектор, хотя ничего сверхсложного в нем, как вы знаете, нет. Я все думал: откуда в нем берется такая мощь, что даже ночью видишь, как днем, до последней травинки? - Замполит мечтательно полуприкрыл глаза, перевел дыхание. - Как-то, уже к концу первого года службы, заставу подняли по тревоге. Темнота, дождь напропалую хлещет, всюду грязища - сапог не вытащишь… Мы все вымокли насквозь, уже из сил выбились, и все напрасно: нет нарушителя, пропал, исчез! Знаем, что тут он, рядом, а где - не найти: собака-то по дождю след не брала! Потом начальник заставы вызвал апээмку, дали луч по направлению… Стало светлым-светло и даже вроде теплее. А через полчаса или меньше поиск свернули: обнаружили нарушителя, под лучом деться ему было некуда. Я тогда - верите? - готов был расцеловать прожектор, как настоящего друга, выручившего из беды.
Что-то представилось, будто он живой, будто все понимает и чувствует…"
Примерно такой состоялся у них разговор тогда, и Чеботарев хорошо помнил, что слушал его Сапрыкин открыв рот. Сколько же минуло с тех пор? Месяца два, три?.. А теперь вон как все обернулось…
- В общем, так, - вновь нарушил молчание замполит. - Считай, Володя, что предыдущего разговора у нас с тобой не было. Если захочешь… если сочтешь нужным, придешь ко мне сам. Но единственное я тебе сейчас скажу - не как офицер подчиненному, а как товарищ: когда-нибудь ты пожалеешь, что пошел на поводу упрямства и… и трусости. Поверь, это очень ненадежные спутники, тебе с ними просто не по пути…
Заметив, что впадает в назидательный тон, досадуя на себя за это, Чеботарев тем не менее договорил:
- Я не зря, не только ради красного словца упомянул про полководца, проигравшего сражение, - помните? Для любого человека, и для нас с вами тоже, каждый день - маленькое сражение с самим собой: с собственной неправдой, бессилием, с неумением, просто с ленью. Уметь побеждать свои слабости тоже нужно мужество, и немалое.
- Но, товарищ лейтенант!.. - взмолился было Сапрыкин, однако замполит остановил его:
- Не спешите, Сапрыкин. Принять правильное решение, и принять не сгоряча, а осознанно, пусть даже себе во вред, - тоже маленькая победа над собой.
- Но вы хоть мне верите? - с надеждой спросил Сапрыкин.
- Верю, - твердо, хотя и не сразу ответил замполит. - Иначе не стал бы так долго разговаривать с вами, тратить время. Желаю успеха. - Сказал и с тем вышел.
Вскоре внизу слабо хлопнула входная дверь, мерзло, с повизгиванием, проскрипел под ногами снег, и все смолкло. Но не успел Сапрыкин еще перевести дух, как в ленинскую комнату протиснулся Гвоздев. На рукаве у него алела повязка с надписью "Дежурный по заставе", сбоку на поясе болтался штык-нож.
Прямо с порога Гвоздев спросил сочувственно:
- Что, Володя, вкатили?
Сапрыкин зябко повел плечами, будто поежился от холода. Гвоздев все ждал ответа.
- Никто мне не вкатывал.
- А чего же такой кислый?
- Радоваться, что ли? С чего? Сам себя наказал.
- Во даешь! А ты здесь при чем? - удивился Гвоздев. - Без тебя же произошло, значит, не виноват. И не переживай. Все равно отыщем этого "любителя" покататься, а уж с ним, будь спокоен, мы поговорим.
Сапрыкин болезненно поморщился, отвернулся к окну, потом через силу выдавил:
- Не надо искать. Ни к чему.
- Привет, ни к чему! - Гвоздев поддернул на рукаве повязку. - По-твоему, так все и оставить? А завтра этот обормот и другую машину угробит?
Избегая настырного, всепроникающего взгляда младшего сержанта, Сапрыкин сказал заметно просевшим голосом:
- Ребята не виноваты. Так получилось…
- Сам, что ли? - Гвоздев вплотную приблизился к водителю: не верил.
Сапрыкин вздохнул.
- Пойду к майору. Пусть наказывает. А я так не могу…
Однако Гвоздев его не пустил.
- Иди-ка ты лучше спать, отбой давно сыграли. А к майору пока лучше не суйся. Утром начальник автотракторной службы майор Кулик приезжает, железки будет шерстить. Боеву сейчас и без тебя забот хватает.
Лицо Гвоздева было хмурым, а взгляд, обжегший Сапрыкина, незнакомым, злым.
4
Не успев приехать, майор Кулик сразу прошел в канцелярию. Посвященный начальником отряда в суть происшествия, Кулик хотел знать детали. Прямо с дороги, не раздеваясь, наскоро поздоровавшись с офицерами заставы, он сразу потребовал провести его к гаражу.
Какая-то упрямая, заранее решенная мысль ясно читалась на его лице. Боев понимал: еще бы, под выходной день оторвать человека от семьи, вместо отдыха направить на границу, совсем не за праздным делом, да еще в непогоду, - кому такое придется по душе?.. То, что у самого у него давно уже не было положенных выходных, Боеву даже не приходило в голову. Всегда, сколько он себя помнил на службе в войсках, Боев привык распоряжаться собой так, как того требовала граница, и не находил в этом ничего странного, противоестественного.
Внезапно, как озарение, уже по дороге к гаражу, Боеву вспомнилось: немногим меньше года назад, весной, при обработке контрольно-следовой полосы из-за какой-то сущей ерунды встал на прикол заставский трактор-профилировщик. Все сроки инженерно-технического оборудования границы прошли, в отделе службы отряда от Боева требовали отчета, а что он мог туда сообщить? Что нечем восстанавливать КСП? Несерьезно. Смешно… Так и не дождавшись, несмотря на многочисленные просьбы, этой сущей ерунды для профилировщика, Боев вынужден был пожаловаться начальнику отряда на технарей, и майор Кулик получил нагоняй за нерасторопность. Зато трактор ожил в тот же день - почему Боев и запомнил столь отчетливо давний эпизод, примерил его на гостя: не эта ли застарелая обида собрала тугую складку над переносьем Кулика?
После вчерашнего дня пурга слегка успокоилась. Лишь временами густо, внахлест, секли выбеленные снегом дорожки волны колючей крупки. Кулик ежился: обжигающий снег попадал и за воротник. В наметенных сугробах, после того как Кулик по ним проходил, оставались глубокие, как норы, следы. Кулик сетовал, ни к кому конкретно не обращая свой упрек, но метя явно в Боева:
- Можно было бы хоть откидать снег лопатами! Так и под крышу заметет - не заметите.
Боев по опыту знал: в таких случаях благоразумнее отмолчаться, не подливать масла в огонь. Все равно Кулик не поверит, сочтет лишь за оправдание, что и без всяких понуканий, по собственной воле солдаты боролись со стихией, как могли, да не сумели справиться с непрестанно валящим снегом, и вместо полезной работы получался мартышкин труд, нелепое переливание из пустого в порожнее.
Хоздвор заставы был более или менее прибран от снега, по обе стороны от дверей складских помещений тянулись похожие на брустверы, плотно утрамбованные валы.
- В котором машина? - спросил Кулик, указывая пальцем в перчатке на боксы.
Открыли крайние слева ворота; в темную глубину пропахшего бензином бокса хлынул дневной свет.
Увидев ту картину, которую увидеть и ожидал, потому что за минувшую ночь прожектор никак не мог превратиться из разбитого в новый, начальник инженерно-технической службы отряда зацокал языком, закивал головой в новенькой искрящейся дымчато-голубым мехом шапке-ушанке. Почему-то именно шапка больше всего привлекала внимание Боева, словно она сама по себе служила укором, была прямой противоположностью видавшей виды шапке начальника заставы.