Размышлять над этим долго не приходилось. На сроем скальном пути Терек перемалывал машину, как жернова зерно.
Когда был пройден перевал и преодолено грозное Дарьяльское ущелье, машины пошли быстро. Я торжествовал победу. Обгоняя клокочущий Терек, автоколонны зеленым водопадом неслись к Орджоникидзе. И вдруг моя машина рванулась к отвесному берегу. Отдав всю силу рукам, я старался повернуть ее от бездны, но было непонятно, почему она рвется только в одну сторону.
Остановить "интер" удалось не доезжая до гранитного обрыва только пять - семь сантиметров. Причиной было слетевшее переднее колесо (срезало футорки). Колесо прыгнуло в Терек… Чтобы шофер при подобной аварии на Военно-Грузинской дороге остался жив-здоров, - такое в нашем полку случилось только один раз.
Когда подъехал помпотех, я открыл дверцу, чтобы впустить его, а сам хотел встать на противоположную подножку машины. И лишь открыл вторую дверцу - дунул порывистый ущельный ветер и сбросил мою подушку в Терек.
- Да черт с ней! - выдавил помпотех. - Что ты провожаешь ее глазами? Моли бога, что сам туда не угодил!
И действительно, было не до подушки. Но сердце все-таки заныло.
Раза два подушка мелькнула и скрылась в пенистых волнах Терека.
* * *
Остановились мы в Орджоникидзе, на лугу, на самом берегу Терека, хотя он здесь уже не бежит, как в горах, а словно постарел и идет шагом. Здесь впервые за всю войну я лег спать без подушки. Но не спалось, будто товарища потерял!
"Вот, - подумал я тогда, - своя судьба есть не только у человека, а у всего. Была она и у тети-Пашиной подушки. Видно, суждено ей в Тереке захлебнуться!"
Я смотрел в бездну неба: кавказские звезды, словно серебряные заклепки, держали его высоко над землей.
- Эй, Демьянов! - крикнул Сашка Иванов (я узнал его по голосу, но смолчал: разговаривать не хотелось). - Ты что, спящим прикинулся? - уже сердито крикнул он. - Бери, вот она. А то опять в Терек брошу!
Я приподнялся, а Сашка бросил в мою кабину что-то тяжелое и мокрое.
- Спасибом не отделаешься, - заявил он. - Подушку твою спас. Еле ожила. Искусственное дыхание ей делать пришлось.
Я вскочил, не веря его словам, зажег фары, сгреб какую-то мокрятину - и под фары! Она - подушка! А Сашка стал объяснять:
- Поехал я машину мыть в Терек. Смотрю, два валуна спокойно лежат, а один - дышит. Ногой стукнул - мягкий валун! Потянул - и понял: это твоя, "барская". Мы, стало быть, на машинах, а она вплавь за нами. Ну, увидела наш полк на берегу и причалила. Что ж, она, думаешь, свою часть не знает?!
Я даже поцеловал и Сашку, и подушку. Как можно все-таки и к вещам привыкнуть! Но эта подушка уже не была вещью. Она была больше, чем вещь! О ней знал весь 28-й автополк. И не только он!..
* * *
Однажды у нас ночевали шоферы из другого автополка, а наш батальон был в рейсе. Подушку на этот раз я оставил дома, в батальоне, больному малярией Сашке Иванову, чтобы он снова посмотрел "домашние сны". Когда Сашка куда-то отлучился, один из ночлежников автополка, уже наслушавшись от моего друга о чудесном свойстве подушки, покидая гостеприимный дом, захватил с собой и мою "барскую".
Об исчезновении подушки Сашка узнал не сразу, а когда понял, в чем дело, доложил старшине. Тот позвонил в четвертый батальон нашего полка, который был дома в полном составе, и за "студебеккерами" чужого автополка, которые были с грузом, полетели два "форда" с вооруженными солдатами-шоферами. Догнали похитителя на озере Севан. Подушку отобрали, а воришка был круто наказан нашими и своими шоферами. Да еще его же командир дал воришке пять суток строгого, сказав:
- За это время, наверное, отцветут твои "васильки" под глазами, тогда и выйдешь, не будешь полк позорить своим видиком.
Обо всем этом я узнал, возвратившись из рейса, и "барскую" уже не оставлял никому.
Как-то раз, когда я был в наряде, на подушке спал писарь Горшков. Проснувшись, он заявил:
- Вот это сон на "барской" подушке видел! Всю родню она мне показала! Чай дома пил. А потом в горнице спал. Мы под самой Волгой живем. А Лена и говорит: "Поедешь в полк, оставь нам эту подушку". Я ведь с этой подушкой дома во сне был. "Оставь, - говорит жена, - этот пуховичок. Я новую наволочку сошью - и война кончится!" А я отвечаю: "Нельзя, Ленка, это солдатская подушка! Мы на ней своих домашних во сне видим".
Услыхав рассказ писаря, старшина пробурчал:
- От переодевания наволочки война не кончится. Я вот Демьянову не так давно десятую выдал, а конца войне не видно. (Война, между прочим, кончилась, когда старшина выдал мне восемнадцатую наволочку.)
Вечером писарь, затянувшись шипучим дымом елецкой махорки, предложил:
- Ребята, давайте подушку, именуемую ныне "барской", переименуем в "солдатскую". Ну какая она "барская"? Не звучит!
Предложение всем понравилось. Писарь Горшков что-то поколдовал над бумагой и объявил экстренное собрание пятой роты. Но собрался почти весь батальон.
Горшков стал читать:
- "Учитывая то, что подушка, именуемая "барской", служит не барам, а нам, солдатам, доблестным шоферам - водителям особо трудных дорог, что на этой подушке мы спим по очереди и видим мирные сны, встречаемся со своими родными и людьми нам близкими; учитывая и то, что подушка не раз была подложена под головы тяжелораненых на разных фронтовых дорогах и различных фронтах, и за другие заслуги перед нашей солдатской братией… -
Тут Горшков откашлялся, покрутил правый рукой левый опаленный ус и продолжал:
- …Учитывая и то, что волей злого Дарьяльского ветра она очутилась в Тереке и, борясь со смертью до последней пушинки, пустилась вплавь догонять родную ей роту (с чем блестяще и справилась), а также другие заслуги перед воинами, - переименовать ранее именуемую подушку "барская" в "солдатскую"! Это вполне отвечает букве и смыслу нашей действительности".
Далее следовала приписка:
"Если кто-либо назовет эту подушку старым именем "барская", тот подвергается внеочередному наряду.
1944 год, 1 марта, Закавказский фронт".
Горшков вскинул руку.
- Кто за?
Лес рук был ответом.
- Против? Никого! Воздержался? Один!.. Петров, что вы хотите сказать?
- Я хотел добавить еще одно слово: не просто "солдатская", а "солдатская гвардейская подушка"!
- Молодец, Петров! Кто за поправку? Единогласно!
Писарь улыбнулся и подал лист старшине.
- Подпишите, товарищ старшина. Думаю, что и командир роты подпишет. Но я понесу ему на подпись тогда, когда у него настроение распогодится. Подпишет! - уверенно сказал Горшков. - А сейчас он злой ходит: курить бросил…
- По случаю переименования подушки, - сказал я, - старшина должен ей выдать новую наволочку.
Старшина кхекнул и пошел за наволочкой.