Больше всего удивила Клоса огромная куча хвороста снаружи, перед дверью. Он обошел ее и, поднявшись на цыпочки, заглянул в окно. Внутри никого не было видно. Но, внимательнее присмотревшись, можно было заметить ступеньки ведущей в подвал лестницы. С обратной стороны пристройки он увидел небольшое подвальное окошко. Клос наклонился и сразу же заметил Писарского, который оживленно рассказывал что-то мужчине в грязном фартуке. Под потолком на крюке была подвешена огромная свиная туша, которую этот мужчина, видимо, обрабатывал.
10
Эдвард сообщил ротмистру, какая фамилия неоднократно повторялась на листке бумаги, оброненном обер-лейтенантом Клосом.
- Ты не ошибся? - усомнился ротмистр.
- Нет. Я своими глазами прочитал: "Латошек", пан ротмистр. Больше всего, - сказал Эдуард, - меня беспокоит вот что… Помните, когда вошел Писарский, я сказал о нем, что он "король контрабандистов", а потом он сам начал говорить о памятнике неизвестному контрабандисту. Помните? Иоланта даже не среагировала на это.
- Не понимаю. На что она должна была среагировать?
- Это выражение оккупантов, пан ротмистр. Иоланта должна была спросить, что оно означает. А если не спросила, значит, она его не знает.
- Не слишком ли ты подозрителен? Они там, в Лондоне, знают о нас все, поскольку получают точную информацию.
- Я офицер контрразведки и не всегда должен верить на слово. Между прочим, пан ротмистр не обратил внимания на их разговор во время завтрака?
- Чей разговор? О чем ты говоришь?
- Извините, пан ротмистр, я не докладываю, а только мыслю вслух… Когда старик Пшетоцкий разговаривал с Иолантой, он что-то вспоминал о знакомстве с ее отцом. Сначала он рассказал, как они в Юрате, заговорившись, потеряли из виду восьмилетнюю Иоланту. Даже обратились за помощью к полиции, чтобы разыскать ее. Иоланта долго не могла этого вспомнить, но потом все-таки вспомнила и даже добавила какие-то подробности. Тогда Пшетоцкий ударил себя по лбу, кляня свой склероз, и сказал, что это было не в Юрате и потерялась не Иоланта, а какая-то Бася Козеловская.
- Может быть, она не хотела возражать старику?
- Все может быть, - ответил Эдвард. - Если бы не это, то дал бы голову на отсечение, что видел ее на варшавских теннисных кортах…
- Она же подтвердила, что была там.
- Да, это верно, - проговорил Эдвард. - Но сам я до войны никогда не был в Варшаве. Это значит, что я видел ее там уже во время войны, года полтора назад. А в это время, как известно, все варшавские теннисные корты заняли немцы и вход туда полякам был запрещен. Так почему же она утверждает, что ни разу не приезжала в Польшу, тогда как я точно видел ее в Варшаве?
- А если это была какая-нибудь другая девушка, похожая на Иоланту? - усомнился ротмистр. Подозрение Эдварда начинало беспокоить и его.
- Не кажется ли вам, пан ротмистр, что слишком много этих "может быть"?
- Но какие у тебя основания для подозрений? Она назвала пароль курьера из Лондона, предъявила половинку долларового банкнота, ты сам сверил его со своей половинкой. Привезла нам деньги. Кажется, все в порядке.
- Если бы я был уверен! - вздохнул Эдвард.
- У тебя есть еще какие-нибудь сомнения, которыми ты хотел бы со мной поделиться?
- Я и сам не понимаю. Ума не приложу, что к чему. Это только мое предчувствие, пан ротмистр. Я надеюсь, что вы скажете мне что-нибудь определенное. У меня нет конкретных доводов. Я работал в старой "двуйке", видимо, вам известно, что еще перед войной, в Гамбурге…
- Известно, говори по существу.
- Одна собака за версту чует другую. Как только я увидел этого немца, то интуитивно почувствовал, что он из наших.
- Из наших? - не понял ротмистр. - Поляк?
- Нет, нет, я не о том. Он из армейской контрразведки, из абвера. Видите ли, пан ротмистр, мне кажется, он умышленно обронил те машинописные листы с фамилией Латошека, чтобы я их прочитал.
- Какую цель он преследовал?
- Не знаю, - ответил Эдвард. - У меня есть кое-какие предположения. Пан ротмистр, я отвечаю за вашу безопасность…
- Поменьше обо мне, - прервал его ротмистр. - Если эти бумаги инженера Латошека так важны, то они не должны попасть в руки немцев.
- Так точно, пан ротмистр. Мы даже не можем передать их Иоланте, пока не убедимся, что она действительно курьер из Лондона.
- Верно, пан поручик. Но эти бумаги еще не в ваших руках. Они у Пшетоцкого, однако и это мы знаем не наверняка. Хотя он не отрицал этого, когда Зося обратилась к нему. Попытаюсь вытянуть из старика все, что ему известно о документах зятя.
- И еще одно, пан ротмистр, - это осадное положение. Для чего этот немец создал условия, связывающие наши действия? Хочет помешать нам выполнить задание? И наконец, если речь идет о нашей безопасности, то пан ротмистр может быть спокойным. Если что, сегодня в полночь подам условный световой сигнал с западной стороны крыши дома и через час в Пшетоке будет около двухсот наших людей.
- До полуночи все должно решиться, - проговорил ротмистр. Он даже представить себе не мог, что подобное решение принял и обер-лейтенант Ганс Клос.
- Разрешите, пан ротмистр, предложить вам план, хотя и весьма рискованный. Прошу вашего согласия.
- Докладывай, что это за план, - бросил ротмистр. - Только поторопись, у нас мало времени.
11
В конторке Пшетоцкого Клос не обнаружил ничего интересного, хотя тщательно обследовал пол, просмотрел ворох бумаг в скоросшивателях, проверил все шкафы и ящики. Бумаги были аккуратно подшиты и пронумерованы. Старик вел свое хозяйство с необыкновенной педантичностью.
Пришлось немного повозиться с замком письменного стола. Однако там, кроме старой пишущей машинки "Ундервуд", арифмометра, двух стопок бумаги и нескольких пустых картонных папок, ничего существенного не оказалось. После некоторого раздумья Клос решил спровоцировать мелкую кражу - папку и несколько листов бумаги спрятал за пазуху. Безуспешно искал он какой-нибудь тайник в столе. Заперев стол, он вышел на лестницу.
Еще раз проанализировал данные. Все сходилось. Теперь оставалось только завладеть документами Латошека и при первой же возможности переправить их в Центр, а также отыскать немецкого агента, который, видимо, уже прибыл в Пшетоку, но пока не дал о себе знать.
За стеной послышался скрип пружин кресла: видимо, старик Пшетоцкий еще не спал. Кто-то негромко постучал к нему в спальню.
- Войдите, - отозвался Пшетоцкий.
- Что-то стало у вас здесь свободнее, вельможный пан, - послышался приглушенный голос Маевского. - Ах да, вы же вынесли отсюда свою экзотическую пальму!
- Зима, пальма должна находиться в оранжерее. Но, видимо, пан Маевский пришел поговорить со мной не о пальмах и агавах. Прошу садиться. Я зол на вас. Первый раз в жизни не могу спокойно отдохнуть после обеда, так вы разозлили меня.
- Отдохнете. До ужина еще много времени. А у меня к вам дело. Мы знакомы, пан Тадеуш, уже много лет, всегда доверяли друг другу, хотя имели разные политические взгляды.
- Какие взгляды? Да у вас не было никаких взглядов! Могилу вы копали Польше. Польша для вас была разменной монетой, дорогой мой.
- Я не намерен с вами спорить, пан Тадеуш, - ответил Маевский.
- А кто позволил вам втягивать в это дело Зосю? Разве так поступают настоящие шляхтичи? Она еще ребенок, а вы, вместо того чтобы прийти ко мне и сказать, дорогой мой…
- Зося вполне взрослая девушка. Она уже полгода как состоит в подпольной организации. Вы не можете ей запретить служить отечеству.
- Не вам учить Пшетоцких, как служить отечеству!
- Я взываю к вашему патриотизму и гражданскому долгу, пан Тадеуш. Может быть, и вы присоединитесь к нашей борьбе.
- А что вы намереваетесь делать с этими бумагами? - с иронией спросил Пшетоцкий. - Может быть, в Карчмисках, в кузнице, собираетесь строить самолеты? Или продадите кому-нибудь?
- Пану Пшетоцкому не следовало бы забывать, что он разговаривает с комендантом округа Армии Крайовой, - с упреком ответил ротмистр.
- Знаю, с кем говорю! У вас паршивая конспирация, коль о ней известно каждому ребенку. Вы, пан Маевский, не ответили на мой вопрос.
- Документы будут переправлены в распоряжение нашего правительства в Лондоне.
- Почтой? - сыронизировал старик.
- Их доставит специальный курьер.
- Так… - протянул старик, - значит, снова предлагается дружба из Лондона. Как я сразу не догадался? Стало быть, Иоланта… Так вот что я вам скажу, пан Маевский, с адвокатом Генриком Кшеминьским, отцом Иоланты, я дружил до тридцать седьмого года, пока он, старый растяпа, не проиграл мой процесс. С тех пор мы не встречались и, видимо, никогда не встретимся.
- Это меня не интересует, - прервал ротмистр. - Так как же с документами?
- Как и должно быть. После войны передам их законному владельцу, инженеру Латошеку. Может, он отблагодарит меня за это. Если придут большевики, то он будет известным человеком, ибо всегда был красным. А если умрет или погибнет, то документы своего отца получит моя внучка.
- Документы Латошека разыскивают немцы, они могут отобрать их у вас. Спрашиваю в последний раз, пан Пшетоцкий, передадите ли вы эти документы представителям АК - законной власти Польши?