- Подожди, подожди, дай вспомнить! Не Конопицкая ли?
- Пан Тадеуш, как всегда, попадает в десятку.
- Конопицкого я хорошо знал, царство ему небесное. Его земли прилегали к моим.
- Умнейший был человек!
- Что вы, пан Маевский, - возразил старик, - он добродушный был, но оригинал. Припоминаю, как-то приехал он ко мне в Пшетоку еще задолго до войны и начали мы о чем-то спорить… Я потом приказал Яну открыть все окна в доме, чтобы побыстрее проветрить…
Клос чуть не поперхнулся. Если бы это случилось, присутствующие догадались бы, что немецкий офицер понимает по-польски. На счастье, рассказ старика подействовал и на Маевского - он так и подскочил:
- Пан Тадеуш! Как можно?
Укоризненно посмотрев на Пшетоцкого, он окинул недоверчивым взглядом Клоса и попытался перевести разговор на другую тему. Старик, почувствовав это, решил не рассказывать больше о своих давних спорах с покойным соседом, и это успокоило Клоса.
- Хорошо, хорошо. Но тогда мне не хотели верить, а я все-таки оказался прав, - проворчал Пшетоцкий.
- Зачем вспоминать о прошлом? - примирительно спросил Маевский. - Зачем возвращаться к старому?
- Поляк задним умом крепок, - никак не мог остановиться Пшетоцкий. - А нужно было…
- К чему нам теперь вспоминать старые ссоры? - Маевский старался успокоить старика, как мог.
- Старые, не старые… А кто еще четыре года назад попрекал меня "народной демократией"? Россия большевистская или небольшевистская, но она всегда Россия, помилуй бог. Если бы тогда послушали меня, то сейчас у нас этого не было бы, - многозначительно заключил старик Пшетоцкий, укоризненно посмотрев на Клоса, который сидел с невозмутимым видом.
Клос взял кофейник и стал осторожно наливать себе кофе, стараясь не пролить ни капли на белоснежную скатерть.
- Дедушка, - включилась в разговор Зося, - он может догадаться, что речь идет о нем.
- Ты, девочка моя, не мешайся. Что ты можешь знать? - раздраженно ответил старик. Он понемногу начал успокаиваться, видимо поняв неуместность своих рассказов о прошлом, о каких-то предвоенных спорах. Он с усердием принялся поддакивать Маевскому, когда тот начал что-то говорить о разведении породистых лошадей.
На другом конце стола Эдвард, наклонившись к Иоланте, спросил:
- Не играла ли пани перед войной в теннис на варшавских кортах?
- Играла, но не часто и не помню, было это на варшавских кортах или на каких-то других. Я плохо знаю Варшаву. А почему вас это интересует?
- Кажется, я вас где-то встречал. Ваше лицо и глаза нельзя забыть.
- Это комплимент? - спросила Иоланта и, обратившись к Зосе, заметила: - Твой Эдвард опасный мужчина, присматривай за ним.
Клос внимательно приглядывался к этой паре. Иоланта улыбалась, но только одними губами, глаза ее оставались холодными, настороженными, серьезными. Манера Эдварда задавать вопросы загадочным и безразличным тоном беспокоила Клоса, только он не мог понять почему. Клос уже намеревался встать и выйти из-за стола, решив, что дальнейшее присутствие среди игнорировавших его собеседников ничего полезного не может дать, а только возбудит подозрение, когда Эдвард внезапно обратился к нему:
- Господин обер-лейтенант давно в Польше?
Молодой человек говорил по-немецки свободно, но не так, как поляки, которые учились этому языку в школе или университете. Его немецкий отличался австрийским акцентом. Клос был уверен в одном: Эдвард или имел хорошего преподавателя и феноменальную слуховую память, или несколько лет прожил в той местности Германии, где немцы говорят с австрийским акцентом. А может быть, немецкий - его родной язык?
- Несколько недель, - ответил Клос, обрадовавшись случаю, чтобы остаться за столом. Сначала ему хотелось спросить собеседника, где тот так хорошо научился немецкому, но после некоторого колебания разведчик передумал.
- А до этого где служили? - непринужденно продолжал Эдвард. - Если, конечно, это не военная тайна.
- Во Франции и в России, а до Польши - в Югославии, - солгал Клос. - Но в Югославии пробыл всего лишь несколько недель, - быстро добавил он, чтобы предвосхитить мысль собеседника о том, что немец, знающий язык сербов и хорватов, может понимать и по-польски.
Клос внимательно следил за движениями и взглядом Эдварда. Ему был знаком такой тип людей, их манера задавать вопросы, как будто бы не значащие, с иронией, с такими оговорками, как: "Если, конечно, это не военная тайна". Именно этим способом добываются иногда ответы на самые щекотливые вопросы. Клос сам прекрасно владел подобным методом и неоднократно использовал его в своей практике. Наконец, это чистое произношение с австрийским акцентом… Может быть, Эдвард тот самый человек, которому Клос при необходимости должен помочь? Или исполнитель сразу двух неизвестных ролей? "Может быть, он из разведки"? - подумал Клос, и ему захотелось продолжить разговор.
- Видимо, пану известно, как это бывает в армии, - сказал Клос. - Перебрасывают тебя с места на место, и не знаешь, где будешь завтра. Иногда, - добавил он доверительно, - человек даже не догадывается, зачем ему приказано быть в том или ином месте. Завидую вашей спокойной жизни здесь.
- Спокойной? - удивился Эдвард. - Не сказал бы…
- Вы говорите о… - Клос помедлил, как это делают воспитанные немецкие офицеры, боясь оскорбить чувства хозяина дома употреблением нежелательных слов, - о партизанах? Друзья меня предостерегали, что в этих местах действуют партизаны, но, как я вижу, они ошибались. Во всяком случае, сейчас здесь спокойно.
- В этом доме вы всегда можете быть спокойны, - ответил Эдвард и посмотрел на часы. - Дом пана Пшетоцкого отличается гостеприимством.
Клос, поняв его намек, встал:
- Благодарю за беседу. Должен проверить, чем занимаются мои солдаты.
Обер-лейтенант вышел во внутренний двор и пересек его, направляясь к другому флигелю, где расквартировались его подчиненные. Клосу было безразлично, чем они занимаются. Он полагал, что они, как всегда, играют в карты. Выйдя на середину двора, он заметил фигуру человека, быстро удалявшегося от боковых дверей флигеля, в котором жил Пшетоцкий, в сторону видневшейся вдали деревни.
У Клоса было острое зрение - даже с такого расстояния он узнал Яна, камердинера Пшетоцкого.
7
После ухода Клоса Пшетоцкий несколько минут сидел молча. Он не сразу понял, что присутствующие ожидают, когда он поднимется и выйдет из-за стола.
- Пан ротмистр, - произнес старик, вставая, - это, может быть, не мое дело, но я хочу высказать свое мнение: лично я против того, чтобы вы вмешивали девушек в вашу конспиративную деятельность. Она не для них.
- Если бы вы знали, какие они отличные подпольщицы! - ответил Маевский.
- Вот как, - проворчал старик, - они должны воевать, а вы - заниматься политикой?..
- Пани сменила пароль? - посмотрел Маевский на Иоланту, когда за стариком закрылась дверь. - Не хотели бы вы поговорить со мной о деле?
- Я должна убедиться, что говорю с доверенным лицом.
- Бохун, - ответил Маевский, - ротмистр Бохун. А это, - он показал рукой на Эдварда, - поручик Журав. Зося, - обратился Бохун к девушке, которая сидела и как будто бы не слушала их, - будь любезна, выйди в коридор и, если появится немец, дашь знать.
- Есть, - отчеканила девушка, как солдат, готовый выполнить приказ.
Когда Зося вышла, Иоланта подала руку ротмистру.
- Ягода, - сказала она, - курьер из Лондона.
- Теперь нам нужно убедиться, - проговорил молчавший до этого Эдвард, который, казалось, любовался только ее стройными ножками, - имеем ли мы дело с нашим доверенным представителем из Лондона.
- Разумеется. - Девушка открыла небольшой изящный портсигар, вынула сигареты, нажала шпилькой кнопку. Из плоского тайника вытащила половину долларового банкнота. - Этого достаточно? - спросила она.
Ротмистр вопросительно смотрел на Эдварда, который, подойдя к окну, скрупулезно соединял две половинки банкнота.
- Все в порядке, - проговорил наконец Эдвард. - Только беспокоит меня этот немецкий офицер. Может быть, за вами, пани Иоланта, следили?
- Меня он также беспокоит, - ответила она. - Но я не заметила, чтобы за мной следили. Видимо, вы догадываетесь, что я приехала не только к вам. Вы - последняя инстанция, может даже самая важная, а до этого у меня были дела в Кракове, Варшаве и Радоме. Если бы было что-то подозрительное… Меня там охраняли.
- Разумеется, - сказал ротмистр. - А у вас есть что-либо для нас или…
- Сейчас, - ответила Иоланта. - Прошу вас, панове, на минуточку отвернуться.
Когда они отвернулись к окну, Иоланта быстрым движением расстегнула юбку, сняла с себя широкий, чем-то наполненный пояс. Мгновенно вынула из него несколько холщовых мешочков. - Все в порядке, прошу вас, панове, - проговорила она.
- Мне сразу показалось, что пани не по возрасту полновата в талии, - сказал Эдвард. - А теперь вы снова приобрели изящную фигуру.
Девушка ответила на комплимент очаровательной улыбкой.
- Прошу все это пересчитать и написать расписку, - обратилась она к ротмистру, который вынимал из холщовых мешочков долларовые банкноты и золотые двадцатидолларовые монеты.