Утром в понедельник терпение изменило мне, и сразу же, придя в казарму, я спросил, все ли в порядке с возвращением Бартоничека. Ответ, что все нормально, поднял мое настроение. "Значит, повезло", - подумал я.
Однако через несколько дней после этого Бартоничек оказался в камере предварительного заключения в связи с подозрением в соучастии в краже и покушении на здоровье людей.
Известие мгновенно разнеслось по воинской части. Людская фантазия придавала ему все большие масштабы.
В полдень ко мне зашел подполковник Томашек.
- Тебя ждут неприятности, - бросил он, едва коснувшись стула. - Сейчас общественное мнение возвело Бартоничека до шефа банды, которая по ночам грабила банковские сейфы и похищала предметы старины из замков. Говорят, банда была так хорошо организована, что ее шефу всегда удавалось вернуться на свое место еще до подъема. К вечеру, видимо, люди договорятся до того, что командир роты Логницкий и ты имели свою долю в дележе краденого. - Он сказал об этом с улыбкой, только морщинки в уголках губ свидетельствовали о том, что происшествие доставляет ему много забот.
- Я разговаривал с Логницким, и он рассказал мне, как все было. Мне нужно только уяснить одну-единственную вещь. Была ли в этом деле протекция или нет? - добавил Томашек.
- В чем?
- Я имею в виду, что ты весьма усердствовал, чтобы добиться для Бартоничека внеочередного увольнения, - сказал он, и улыбка исчезла с его лица.
Мне пришло в голову, что я вправе обидеться, резко оборвать подполковника и спросить, как он вообще может обо мне такое думать и задавать мне такой вопрос. Однако я вовремя сообразил, что поступить так в отношении этого пожилого человека было бы с моей стороны несправедливо и неблагодарно. Поэтому я только решился сказать:
- В самом деле, не было.
- Я рад, - сказал он, и мне показалось, что хотя морщины с его лица полностью и не исчезли, они все же чуть-чуть разгладились. Казалось, этот вопрос больше не интересует подполковника Томашека.
- Чтобы ты хорошо понял, почему я тогда стал помогать тебе с переездом, - сказал Томашек без всякого перехода. - Всю жизнь я привык работать вот этими руками, - он вытянул передо мной свои руки, большие, как лопаты. - На фабрике, а потом в армии. Во многих воинских частях и на военном ремонтном заводе. Затем меня уговорили занять нынешнюю должность. Говорят, у меня большой опыт партийной работы, и молодежь могла бы у меня кое-чему поучиться. На длинные заседания и совещания я не ходил и не хожу сейчас. А работа мне нравится, потому что это работа с людьми. И с ответственными лицами, и с фиглярами, которые думают, что можно прожигать жизнь, а порой и с шалопаями. Но руки все равно скучают по делу.
Видимо, Томашек рассудил, что очень долго говорит о себе, и сменил тему разговора:
- Этому батальону не везет с политработниками. Ни один из них здесь долго не задерживался. Поработав год, как правило, все уходят на повышение.
Я заверил подполковника Томашека, что мне быстрое повышение по службе, видимо, не грозит. Тем более что я так неудачно начал. Сидя напротив этого опытного политработника, я невольно перенимал его спокойствие и уверенность.
- Все мы начинаем каждый новый день как бы заново, - заметил Томашек, - потому что он только на первый взгляд похож на прошедший. На самом деле новый день несет нам новые проблемы и ситуации, над которыми следует снова и снова задуматься. Кто этого не понял и думает, что проскочит за счет своего опыта, здорово ошибается.
Вот уж никогда бы не подумал, что в нем сидит философ.
- Я давно собирался сказать тебе, - продолжал он, - что мне не по душе политработники, которые постоянно прячутся за спину своих командиров. Это, конечно, удобная позиция, но ни к чему доброму она не приведет.
- Ну я ведь… только вначале, пока присматривался.
- Это не следует затягивать надолго. Индра Вуреш - хороший командир. С размахом. Умеет обобщать, не разменивается по мелочам. Это все качества, которые отличают хорошего командира дивизии. И я даю голову на отсечение, что в скором времени он им станет. Однако в батальоне эти качества могут оказаться и во вред. Индра вряд ли сможет измениться.
Но из этого не стоит делать слишком большой трагедии. То, чего ему не хватает, должен дополнить ты. Ну а если ты будешь прятаться за его спину, то это не пойдет на пользу ни тебе, ни ему. Не говоря уж о батальоне.
Зазвонил телефон, и я получил команду прибыть через два часа к командиру полка.
- Не буду тебя задерживать, - сказал подполковник Томашек. - К тому же, может, тебе надо что-нибудь обдумать.
Я ответил, что мне ничего не надо обдумывать. Я скажу, как все было на самом деле. Просто я ошибся в человеке.
- Откуда ты знаешь, что ошибся? - спросил Томашек.
Его вопрос удивил меня.
- То, что он попал в камеру предварительного заключения, говорит само за себя.
- Кроме этого, мы пока больше ничего не знаем. Так зачем же спешить с приговором? - И уже в дверях он спросил: - А о том, что сегодня, в роте поручика Логницкого собрание членов Социалистического союза молодежи, ты знаешь?
- Да, знаю. На повестке дня вопрос об участии союзной молодежи в культурно-массовой работе в роте.
- Ты там будешь? - спросил Томашек.
- Нет. Туда пойдет инструктор по культурно-массовой работе из дивизии и кто-то из полкового комитета ССМ. Я не люблю, когда на собраниях больше руководящих работников из вышестоящих органов, чем самих членов союза.
- Ты думаешь, что сегодня речь пойдет о культурно-массовой работе? - задал он еще один вопрос, но, не дожидаясь ответа, скрылся за дверью.
Через два часа я вместе с поручиком Логницким докладывал командиру полка об обстоятельствах, связанных с внеочередным увольнением Бартоничека. На беседе присутствовал и командир батальона, делавший вид, что этот вопрос его вообще не касается.
Я счел необходимым сразу же заявить, что внеочередное увольнение Бартоничека - это мое и только мое дело, а командир, роты, в сущности, был против.
Следовательно, всю полноту ответственности, вытекающую из этого, должен нести я.
Командир полка дружески смотрел на меня, видимо одобряя то, что я не собираюсь выкручиваться.
Сложнее всего оказалось хотя бы как-то логично объяснить присутствующим, что толкнуло меня на этот поступок.
- У меня появилось ощущение, что это увольнение очень много значит для Бартоничека и речь идет не только о встрече с девушкой. Просто я поверил, что эта поездка для него очень важна.
- Но почему? Что вас привело к этому? Нерадивый солдат, не интересующийся службой и даже не объяснявший причин, получает с вашей помощью внеочередное увольнение. Вы поверили ему. Насколько мне известно, мы все не слишком-то доверчивы. А вам вдруг приходит в голову не считаться с тем, какой это солдат. Поверили… Хотя в библии, если я не ошибаюсь, записано, что вера кого-то исцелила. А ваша вера в солдата, который ее совсем не заслужил, привела невинного человека в больницу!
- У меня создалось впечатление, что Бартоничек находится на важном жизненном перекрестке и требуется подать ему руку помощи, - сказал я, но мне было ясно, что эти слова звучат неубедительно. Поэтому я решил продолжить: - К тому же я не думаю, что он нерадивый солдат, не проявляющий интереса к службе. Я видел, как он работает с машинами.
Командир полка повернулся к Логницкому:
- А что вы думаете об этом, товарищ поручик?
Логницкий смутился и, уставившись в пол, произнес:
- Я думаю, что в этом деле не обошлось без посторонней помощи.
- Очень тебе благодарен, - сказал я с обидой.
- Если хочешь знать, - впервые нарушил молчание майор Чернох, заместитель командира полка по политической части, - мне сначала тоже пришло в голову что-то подобное. Теперь я очень хочу понять, что тебя заставило это сделать. Пока что мне это не удалось.
Его слова внесли в беседу более спокойный тон.
Было ясно, что все ждут, какую позицию займет Индра.
Он занял далеко не самую лучшую, заявив, что для начинающего политработника я вхожу в дела быстро и что он доволен моей работой. Наверное, он хотел показать мне, что поддерживает меня и готов отплатить мне за то, что в некоторых случаях я безоговорочно вставал на его сторону и даже - если признаться откровенно - когда он не был прав. Его заявление в этот момент прозвучало не совсем к месту. Все это поняли, и он сам, кажется, тоже. С нехорошим чувством разошлись мы после беседы.
На собрание ССМ в роту поручика Логницкого я попал перед самым началом. Оба представителя уже заняли места в президиуме. Я устроился на стуле в углу клуба и решительно отверг приглашение пройти в президиум.
В докладе была дана оценка участия членов ССМ в культурно-массовой работе в роте. Довольно кратко, но конкретно и критически. Это послужило хорошей основой для оживленной дискуссии. Первые двое выступавших в прениях - поручик из дивизии и член полкового комитета ССМ - дали высокую оценку этой работе и высказали ряд предложений по ее улучшению.
Затем выступил замполит роты четарж Петрачек, который, кроме увлечения баскетболом, не особенно популярным в роте, был страстным читателем, наводившим страх на библиотекаря. Благодаря его усилиям, в роте активно функционировал кружок книголюбов. Теперь Петрачек пытался сагитировать для работы в кружке новых членов ССМ, но у меня не создалось впечатления, что его призыв встретили с большим энтузиазмом.