Хлопец возвращался с оладьями за пазухой и только вынырнул из-за угла вокзального здания, как увидел, что всю их компанию ведут по перрону гитлеровские жандармы. Тарас немедленно развернулся на сто восемьдесят градусов и дал деру. И тут-то, пробегая мимо базарчика, он влип в глупейшую историю - его спутали с каким-то хлопцем, стянувшим у тетки корзинку с яблоками. Кончилось тем, что Тараса присудили к шести месяцам заключения и посадили в ровенскую тюрьму. Снова из огня да в полымя. Но все-таки тюрьму - криминал, как ее тут называли - не сравнить с концлагерем. На работу гоняли редко, заключенные были с этих краев и получали передачи из дому. Кое-что перепадало и Тарасу - в камере любили слушать его байки. Он не досидел своего срока потому, что в тюрьме началась чистка, и молодых арестантов, осужденных за мелкие провинности, отправляли на работу в Германию. Тут снова всплыл на свет божий сохранившийся в деле отпускной билет Тараса. Врачиха на бирже труда взглянула на запись в четвертой графе и возмутилась: "Куда вы суете этого? Заразит всех остальных. У него же туберкулез в открытой форме". Тарас оказался на свободе.
Все дальнейшее происходило на глазах у Богдана.
* * *
Рассказ Тараса произвел на сотника огромное впечатление, однако он с самого начала усомнился в его правдивости. Сперва Богдан недоверчиво оглядывался на хлопца, говорил строго: "Брешешь!", "Не верю!", - а когда его разобрало и он начал давиться смехом, то уже не возражал, а только повторял восхищенно: "Вот брехун, так брехун, таких я еще не видывал", "А чтоб ты пропал, холера, а не хлопец!"
Тараса начинали раздражать и недоверчивость сотника, и его глуповатый смех. Смеяться можно сколько угодно, но и посочувствовать не мешало бы. Как-никак он рассказал ему о самом несчастливом и тяжелом годе своей жизни.
- Ну, хорошо, - сказал он досадливо. - Ты мне не веришь, думаешь, что я байки рассказываю. Так? Теперь представь, что вместо тебя в вагоне был кто-то другой, но все произошло точно так же, и вот я встретил тебя и рассказываю, что со мной случилось. Поверишь?
Сотник резко повернулся, растерянно, с веселым изумлением взглянул на хлопца, затряс головой:
- Нет! Не поверил бы! Как сон…
- Ага! - торжествующе воскликнул Тарас. - В том-то и дело. Сказал бы - байка! Ты потребовал, чтобы я говорил правду, я рассказал правду. Ну а ты хочешь верь, хочешь не верь.
Минуты две шли молча. Вдруг сотник снова остановился, со смущенной и лукавой улыбкой посмотрел на спутника.
- Все-таки ты трошки прибрехнул, друже Карась… Признайся!
- Ни капельки. Как на исповеди.
- Тогда скажи, как ты мог разобрать то, что написал доктор красными чернилами?
- А я и не разбирал, - удивился Тарас такому вопросу.
- О-о! - Богдан радостно ткнул пальцем в грудь хлопца. - Не разобрал, а написал… Молодец, что признался! А я себе думаю: ну, может быть, по-немецки он немножко понимает, так ведь доктора пишут на этой… на латыни. Я знаю…
Тарас понял, в чем дело, протяжно свистнул, развел руками и от души рассмеялся:
- Ну, сотник, ты меня удивил. Латинский алфавит знает каждый ученик пятого класса. С этого начинается изучение иностранных языков. Дай мне бумагу, карандаш, и я тебе любое слово напишу латинскими буквами.
- Это ты правду говоришь, - уныло согласился Богдан. - У поляков тоже латинский алфавит. - И тут же спохватился, хитренько блеснул глазами. - А все-таки скажи, как ты разобрал, какую болезнь написал доктор? Ведь они наши болезни по-своему называют.
- Снова за рыбу гроши… - рассердился Тарас и закричал, как будто перед ним был не сотник УПА, от которого во многом зависела его дальнейшая судьба, а тупоголовый ученик: - Не разбирал я, говорю тебе! Не знаю я латыни, не изучал. И какая болезнь, не понял. Я скопировал запись, ну, вроде как бы срисовал ее. Сперва на бумаге попробовал, а потом уже на бланке. Понял?
Помрачневший Богдан кивнул головой.
- Ну, слава богу, - насмешливо заключил Тарас. - Дошло, наконец, и до тебя…
Тронулись. Сотник молчал, думал о чем-то. Судя по всему, он не обиделся и, возможно, даже не заметил того, что Тарас кричал на него, как на мальчишку. Что касается Тараса, то он опомнился и был недоволен собой, справедливо рассудив, что с Богданом ему не следует разговаривать, как равный с равным. Тарас даже не мог понять, как это у него получилось. Очевидно, чувство невольного превосходства над смелым, но малограмотным деревенским парнем возникло у него постепенно, незаметно, и лишь сейчас неожиданно обнаружило себя. Нет, с сотником УПА нужно вести себя осторожненько.
- Ты сколько учился в гимназии? - спросил Богдан недовольно.
- У нас гимназий нет, средние школы считаются, - кротко пояснил Тарас. - Восьмой класс закончил… - И мягко, незаметно перешел на уважительное "вы". - А вы сколько?
- Я? Четыре зимы в польскую школу ходил, - с внезапным ожесточением ответил сотник. - Вот и все! Думаешь, при Польше нам, украинцам, легко было учиться? Как бы не так! Чтобы меня выучить, отец должен был бы все поле продать, да и то бы не хватило. А нас у отца было четверо…
- Ну, конечно, я вас понимаю… - продолжал пружинить Тарас. - Условия не позволяли.
- Это не то. что у вас! - не мог успокоиться Богдан. - У вас детей в школу за уши тянут. И - бесплатно!
"Вот оно, в чем дело… - пронеслось в голове Тараса. - Богдан самолюбив до крайности. Слушая мой рассказ, он как бы примеривал мои поступки к себе: смог бы он все так придумать и сделать, или нет? Смог бы… Кроме одного - заполнить четвертую графу, подделав почерк под почерк врача. Потому что для него даже сама мысль о возможности такой подделки исключалась. А для какого-то сопляка - "совета" эта операция оказалась проще пареной репы. Вот тут-то и заело сотника. Грамота, видать, у него самое больное место. И Тарас решил использовать это обстоятельство в целях политико-воспитательной работы.
- Да, да, - охотно согласился он. - У нас, в Советском Союзе, даже дураков учиться заставляют. Хочешь не хочешь, а учись! Ничего не поделаешь. Такой закон для всех - всеобщее, обязательное, бесплатное семилетнее образование. - Хлопец насмешливо хмыкнул, вроде даже удивляясь такой нелепой системе, и подлил масла в огонь: - Если бы не война, так это мне в институт пришлось бы поступать.
Богдан сердито, недоверчиво, завистливо зыркнул на него.
- В институт?.. Ишь, какой прыткий!
- Так заставили бы, - простодушно заявил Тарас. - Думаете, по своей охоте… Я ведь не очень-то брался за учение. Ленивый.
Это, кажется, доконало Богдана. Помолчав, он спросил с угрюмой подозрительностью:
- Комсомолец?
- Как? - вроде не понял хлопец.
- В комсомоле состоял?
- Н-не… Я политики не люблю, не касаюсь.
- Вот это и хорошо! - сурово одобрил Богдан. - Чтобы у меня в сотне никакой политики и агитации, Слышишь?
- Не сомневайтесь, - успокоил его Тарас. - Держать язык за зубами я умею.
- А то я вас, восточников, знаю… - продолжал сотник. - Вы все там национально несознательные. Забыли, какого вы корня, рода. Есть у меня один такой… Как напьется, так и начинает: "Дружба народов, все нации равны…" Может, и ты так считаешь?
- Пьяный чего не скажет…
- Эге! Что у трезвого на уме…
- Насчет этого будьте покойны, пан сотник, - торопливо сказал Тарас. - Я капли в рот не беру. Какбаптистский проповедник…
- Не крути! Я тебя про нации спрашиваю.
Тарас понял, что его загоняют в угол. Нужно было отвечать. Он озадаченно, глуповато хлопая ресницами, поглядел на Богдана.
- Насчет нации? Да?
- Ага. Как, по-твоему, все нации равны?
- Н-не! - отрицательно замотал головой Тарас, тяжело вздохнул и продолжал: - Какое может быть равенство? Я в Германии был, там мне все хорошо растолковали насчет наций: немец - человек, а украинец, поляк или, скажем, русский - это тупая скотина. Ведь недаром они за одного убитого немца расстреливают десять, а то и двадцать наших… Вот какой немец дорогой! Как можно равнять?
Сотник остановился, внимательно, оценивающе оглядел своими яростными серыми глазами неказистую фигуру спутника, видимо, стараясь составить о нем новое, более верное представление.
- Снова крутишь? Дурачком прикидываешься? Я тебе не бауэр, меня не обманешь.
Тарас растерянно и виновато пожал плечами.
- Скажите, если что не так, пан сотник. Может, я что ляпнул языком, не подумав. Каждый человек может ошибаться…
Неожиданно плотно сжатые губы Богдана задрожали в улыбке, глаза подобрели, но он тут же справился с собой, сказал жестко:
- Ты хороший штукарь. Я тебя насквозь вижу. Понял? Так вот, слушай. Забудь про свой комсомол, дружбу народов и все, что тебе Советы в голову напихали. Ты - сознательный украинец, борец за самостийну Украину, стрелец УПА. Родом ты будешь не из Полтавской области, а откуда-нибудь с Волыни. Ну хотя бы с самого Ровно. И чтобы никакая собака не знала, что ты восточник, совет. Так тебе лучше будет… Понял?
- Как прикажете, пан сотник…
- Не пан сотник, а - друже сотенный, друже Богдан. Так меня надо называть, друже Карась. Молитвы знаешь?
- Отче наш… Хватит?
- Научу еще… - смягчился Богдан. - Меня ты не бойся. Говори все, что думаешь. Но только с глазу на глаз. Меня ваша большевистская агитация не берет… С остальными - ни слова.
- Ясно, друже Богдан. Можно вопрос задать?
- Говори.
- С кем будем воевать?
- С немцами и поляками.
- А поляки что? - удивился Тарас. - Они за немцев разве?
Лицо Богдана порозовело от прилива крови, на лбу вздулась вена. Он снова почувствовал в словах хлопца подвох, насмешку,