- А вы кто? - спросил я.
- Пленные мы! - просто ответил один из них.
- Оттуда? - удивился я спокойному ответу.
- Да нет, нас уже полгода за собой таскают. Мы в засаду попали. Командира нашего сразу убили. А мы и выстрелить не успели, на нас автоматы наставили…
- А родом откуда? - спросил Лева.
- Я из Рязанской области, Олег меня звать, фамилия Новых. Напишите про нас, чтоб мать с отцом знали, что живы.
- И про меня тоже, - тут же попросил второй. - Паша Просиненок из Почепского района Брянской области.
- Ну и как вам, плохо? - сделав видимое усилие, спросила Ксения. Я ее поддерживал под руку. Мне казалось, что даже среди пожарищ это выглядело вполне нормальным.
- Сначала побили нас, в подвале держали… Мы боялись, что нас кастрируют. Были такие случаи в начале войны. Но ничего, терпеть можно. Обзывают всякими словами. Заставляют работать на них, ну, боеприпасы таскать, посуду мыть, здесь окопы рыли. Во - мозоли кровавые.
- А кормят как? - спросил я, стараясь найти на лицах следы голода.
- Как кормят… А что у них есть - то и нам дают. Мяса много. В полку так не давали.
- Значит, жизнью довольны и бежать не собираетесь? - мрачно спросил я приспособленцев.
- А куда? - философски рассудил Паша Почепский. - Если они не поймают, значит, попадем к нашим. А наши начнут разбираться, еще под суд отдадут, скажут: дезертиры. Нам ведь еще по полгода дослуживать до дембеля.
- Справок, что были в плену, пока не дают! - весело добавил Олег. - Да и какая разница, где перекантоваться: там или здесь? Война несправедливая, вы сами, журналисты, об этом пишете. Вы ведь из газеты, верно? Не-е, с телевидения - камера у вас.
Паша поправил свой грязный бушлат, вытер рукавом черный лоб, решительно попросил:
- Снимите нас. Пусть родичи увидят!
Они стали по стойке "смирно", выпятили животы и помахали руками в объектив.
Потом мы сели на уцелевшую скамейку возле уцелевшей стены, я достал оставшиеся сигареты, и мы все впятером закурили. Справа от нас шла стрельба; там, на окраине села, закрепились наши бойцы и теперь держали оборону. В небе что-то глухо разорвалось, будто прозвучал недалекий гром - и в облаках повисла гирлянда из семи огней, потом мы различили гул улетающего самолета. Пощипывал мороз, что-то накатило, вспомнилось, мимолетно, от Рождества, от Нового года, бесшабашного прошлого, со снежками и шампанским… Огни медленно плыли на парашютах, заливая поле битвы серым безжизненным светом. Ветер относил это созвездие, тени удлинялись и медленно затухали.
- Домой бы сейчас, - не сказал - простонал Паша.
Олег безнадежно вздохнул.
- Первый месяц к нам вообще как к скотам относились, - прорвало вдруг Пашу. - Без пинка или тычки ни одного дня не проходило. Держали в подвале, потом в яме, кричали, что русские солдаты - трусы, они воюют против женщин и детей… Несколько раз обещали расстрелять как военных преступников.
- А я им сказал один раз, что у них весь народ бандитский, - вспомнил Олег. - Так они меня целый час ногами кантовали, пока я не признал свою ошибку и не извинился перед великим народом… Вот такие дела…
- Потом самые злобные куда-то исчезли, может, удрали или их наши поубивали… - добавил Паша, судорожно высасывая последние капли никотина из сигареты. - А сейчас вроде как свои уже стали. Привыкли к нам.
Я не удержался от вопроса:
- Что - и ни разу о побеге не думали?
- Когда мы хотели убежать - нас тогда сильно охраняли. Потом уже привыкли, слышали, что пленных обменивают…
- Ну а сейчас чего ждете? Вон она, свобода, - триста метров прямо, - баранье долготерпение ребят вывело меня из себя. - Хотите - прямо сейчас выведу вас? А то сидите - сопли распустили…
- Такой крутой - да? - презрительно ухмыльнулся Олег. - Ты журналист, тебе чо, житуха не дорога? Свобода, ха! На кой черт мне такая свобода с дырой во лбу? Подождем со всеми заложничками, пусть нас освободят. Вон сколько федералов нагнали… Нам теперь некуда торопиться.
Тут и Паша поддержал:
- Ты, мужик, видно, человек неопытный, гражданский, войны толком не видел, а хочешь учить нас…
- Я бывший офицер спецназа, - решил я внести ясность. - И отвечаю за каждое свое слово.
- В таком случае я - космонавт номер один, а Паша - номер два, - продолжал ухмыляться Олег. Вероятно, он считал, что косая сажень в его плечах позволит ему раскатать меня по стене, возле которой мы прятались от выстрелов. Он даже потрепал меня по плечу.
Отлупить наших военнопленных в тылу врага - это было бы слишком экстравагантным поступком. На их счастье, из темноты вынырнул Шамиль. Вероятно, он слышал последние слова и пытался понять суть нашего разговора, но как истый восточный человек сделал вид, что ничего не слышал. Иначе зачем тогда нужно подслушивание?
- Это что за посиделки? - спросил он грубо. Над нами как раз вновь зависло "созвездие", сброшенное с самолета. Я увидел вблизи глаза Раззаева, злые, скорее даже зловещие, и еще - фатальную неизбежность в их черной глубокой бездне. "Он скоро умрет, и умрет нехорошо", - отчетливо и ясно, будто стал ясновидящим, понял я.
- Вы почему бездельничаете? Почему не на окопах? Все пошли за мной!
Не задавая вопросов, все потянулись за ним. Позади нас неслышной походкой вышагивал пакистанец Алихан. Он конвоировал нас…
Смерть ходила и рыскала над нами. И вовсе не количество мин, пуль, снарядов были эквивалентны ее дьявольской силе. Смерть накапливала свою энергию, выбирая вместе с Судьбой нужных ей людей, кому-то уже сыграв предупредительные "звоночки", а кого-то, возможно из-за нехватки времени, и без этого внеся в похоронные скрижали.
Смерть была вечной противоположностью времени. Время не сжималось, не растягивалось, оно шло своим чередом. А в полутора километрах или в трех, где расположился командный пункт, принималось решение о судьбе блокированного села. Полевой командир Салман Радуев, зажатый в угол, тоже просчитывал варианты и тоже надеялся повлиять на Судьбу, которая давно уже определила жертвы - великую дань Смерти. И случилось это раньше, намного раньше сегодняшнего дня. Но даже тем, кто назвал себя смертниками, отдавшись воле Аллаха, хотелось, чтобы время не исчезало в Смерти…
Возбужденный Шамиль рыскал среди обломков, его заместители клацали зубами и затворами, пытались загнать ошалевших заложников под полуразваленные стены дома, где их можно было подвергнуть или счету, или наказанию.
Внезапно загрохотало со всех флангов и сторон, Шамиль рванулся, исчез в темноте, над нашими головами, затмевая созвездия люстр, промчались жгучие ракеты. Опять разорвалась земля, трещина поглотила мой слух, разум, я катался по огненной земле, пытаясь спастись от огня, очнувшись, я понял, что все привиделось, что наступает время малого Апокалипсиса, что белоснежные кобылицы с ногами - молниями от стратосферы - предвестницы хаоса и божьего суда, непременно поскачут, вздымая полынь, калган, сникший камыш, траву-мураву в единое перекати-поле, в клубок летнего зноя, убегающее пространство. Огонь проскакал мимо, меня не задел…
Я полз до тех пор, пока не провалился. Очнулся я на дне Вселенной. Резкий голос с акцентом что-то надрывно вещал над моим ухом, вот-вот разорвется барабанная перепонка…
Я перевернулся на спину, ощутив резкую боль в плече. Шамиль, это был он, склонился надо мной. Он взял меня на руки и понес, я засмеялся, до того картина напоминала полотнище "И. Грозный сделал что-то не то с сыном". Все остальное я помнил отчетливо. Он перевязал меня, заметив, что рана скользящая. Я сказал, что даже это меня не пугает - до сих пор полдюжины мельчайших осколков совершают им только известный круговорот в моем теле.
Вдруг все стихло - будто разом упали все свистящие, гудящие, лопающиеся железки, несущие для меня смерть. Стены окопа навязчиво пахли могилой, сырая земля у самого лица, и еще метр семьдесят выше головы, я оперся здоровой рукой, где не резала боль, в глазах помутнело, пролетел облачный неболетун, сбросил созвездие дымных огней, временный свет отразился на наших лицах; Шамиль ждал, что скажу я в ответ на его благодеяние: как же, он меня перевязал.
- Где Циркус? - спросил я.
- Он ушел, я его отпустил.
- А Ксения?
- Там! - неопределенно махнул он рукой.
- Что ты хочешь? - с трудом выразил я свое полное равнодушие к происходящему.
- Хочу познакомить тебя с женщинами. Телевизионщику, сам понимаешь, показывать их было нельзя, ну а для тебя, как это говорите вы, журналисты, эксклюзивчик…
- А Ксению можно позвать на этот эксклюзивчик?
- Зачем? Ты ведь журналист, только для тебя встреча…
- Ты что-то недоговариваешь, Шамиль.
- Я не знаю, где эта чертова девчонка, - вдруг резко отреагировал Раззаев. - Я не могу уследить за всеми. На одних ментов только три человека пришлось выделить, ждут момента, чтобы улизнуть. Я сказал: стрелять на поражение… Я не знаю, где она…
- Веди, - сказал я устало.
И они тут же появились. Вынырнули из хаоса разрушений, из дыма, гари и пожарищ - хрупкие фигуры, в коротких китайских пуховиках, измазанных в серой глине, с автоматами, донельзя усталые, поникшие. А может, мне так показалось. Молодые обе, лет по двадцать пять… Одна из них - сильно чернявая, была в платке, вторая - в коричневой вязаной шапочке, спущенной почти до подбородка. Они смотрели на меня, словно ждали команды "фас", "апорт" или "служи"…
- Задавай вопросы! - сказал Шома.
Бывает же такое. Я ожидал увидеть прожженных полубаб, полумужиков в штанах и полумаске. Но мне едва подала знак рукой худенькая женщина в платке, надвинутом на самые глаза, ее винтовка лежала на свежем обломке, она ждала, когда я начну задавать ей вопросы.