Он снова толкнул своего врага на игровой автомат, но тоже не удержался на ногах. Лопнуло цветное стекло, оголенный барабан начал вращаться под какофонию булькающих звуков, в бешеном ритме замигали разноцветные лампочки. Баргиш пытался ударить коленом, крутил во все стороны головой, как молотом, а Сергей, зверея, с рычанием и криком вцепился ему в волосы и бил лицом Баргиша по панели. Удар! Еще удар! На пол посыпались осколки стекла, выпачканные в крови…
- Крови моей захотел?! - кричал Сергей. - Крови захотел?!
Расталкивая парней в кожанках, Ольга кинулась к дерущимся.
- Это не он! - закричала она. - Отпусти его! Это не он стрелял!
Она вцепилась Сергею в плечо, пытаясь оторвать от слабеющего тела. Баргиш схватил кусок стекла, сжал его, как нож, выкинул вперед руку, целясь Сергею под ребро.
- Сереженька! - в ужасе кричала Ольга. - Это не он был!
Неимоверным усилием ей удалось оттащить Сергея от Баргиша. Растрепанный, вымазанный в крови, в куртке с оторванным рукавом, Сергей стоял посреди зала и, чуть согнувшись, тяжело дышал.
- Ты его… - пробормотал он, - ты его просто выгораживаешь… Не надо жалеть убийцу…
Баргиш с трудом поднялся на ноги. Покачиваясь, он оперся рукой о разбитый автомат, вытер окровавленное лицо и распухшие губы рукавом пиджака.
- Подыскивай себе место на кладбище, Рябцев, - произнес он, глядя на Сергея исподлобья, заплывшими глазами. - Тебе уже не жить на этом свете… Ты хоть понял, на кого руку поднял, ишак?
- Это не он, - пролепетала Ольга, прижимаясь к руке Сергея и мелко дрожа. - Я ошиблась… Тот был толстый, плешивый…
- Поздно, девушка, - сказал Баргиш, срывая со своей шеи бабочку и кидая ее под ноги. - Поздно… За ошибки платить надо…
- Только еще встань когда-нибудь на моем пути! - пригрозил Сергей и вскинул кулак выше головы. - По стенке размажу! Тварь…
- Иди, иди, - усмехнулся Баргиш. - Ты уже не жилец на этом свете. И твоя угроза - визг свиньи, которую собираются резать. И твой Новиков никогда из тюрьмы не выйдет. Мамой клянусь.
Сергей повернулся и, растолкав парней в кожанках, вышел с Ольгой на улицу. Ольга едва поспевала за ним. Ноги ее не слушались. Она вся тряслась, всхлипывала и покусывала губы.
- Сереженька… Сереженька… - шептала она, озираясь на темные двери клуба. - Надо куда-то уехать… Далеко-далеко… И никогда сюда не возвращаться…
- Он у меня еще поплачет кровавыми слезами, - проговорил Сергей, садясь в машину и с силой захлопывая дверцу.
ГЛАВА 15
"Беда одна. Это только кажется, что каждый день на голову сваливаются новые несчастья. Одна беда случилась со мной. Одна болячка, которая ноет, ноет, и все тело от нее болит и страдает…"
- Готовь своему Сергею сама, - говорит мама, демонстративно покидая кухню. - Я вам в кухарки не нанималась.
- Хорошо, мама, - едва слышно отвечает Ольга.
Ксюша из-за спины бабушки смотрит на Ольгу обиженно, хмурит бровки и с отчаянной преданностью прижимает к себе плюшевого мишку.
- Доченька, подойди ко мне, - просит Ольга, опускаясь на корточки и протягивая руки.
Ксюша поглядывает на бабушку: разрешит или нет? Ольга униженно смотрит на дочь, достает из кармана плюшевого волчонка в черной кожанке, с глазками-пуговицами.
- Смотри, какой смешной зверек, - говорит Ольга, протягивая игрушку дочери.
Ксюша делает шаг вперед и с опаской рассматривает волчонка.
- Не смешной, - деловито произносит она.
- Почему же?
- Он злой!
"Беда одна… Только одна. Только одна…"
У Сергея снова стали кровоточить раны. К двум старым добавилась новая. Но по сравнению с пулевыми она пустяковая: осколок стекла лишь слегка надрезал кожу, и оттуда при надавливании сочится сукровица. Ольга меняет повязки несколько раз в день. Сначала смазывает раны зеленкой, потом прикладывает к ним стерильные марлевые салфетки и закрепляет их пластырем - крест-накрест.
По телевизору показывают репортаж откуда-то из южных регионов. Ольга замечает, как меняется лицо Сергея, становится жестким, как заостряются черты. Его руки невольно сжимаются в кулаки.
- Бить их надо, - произносит он, не разжимая зубов. - Мочить с утра до вечера, всех без разбору и всюду, где бы они ни были. Размазывать, месить, резать, рвать, чтобы ни одного на земле не осталось. Всех, под корень…
Ольга замирает посреди комнаты, с испугом смотрит на Сергея.
- Что с тобой? - спрашивает.
- Ничего. Со мной как раз ничего.
- Ты очень изменился.
- Тебе так кажется. Я таким был всегда. Но теперь пришло время, когда надо действовать.
- А жить когда, Сережа? - тихо спрашивает она. - Когда растить детей, сажать сады, строить дома, любить? Если ты будешь только рвать и резать, разве у меня будет нормальная жизнь?
- Подождешь! - зло отвечает он. - Ты эгоистка. Ты думаешь только о своем благополучии. А на страну тебе наплевать!
Она хочет выйти из комнаты, чтобы прекратить этот ужасный разговор, но не выдерживает, оборачивается:
- Да! Я эгоистка! И мне наплевать на страну. Она как-нибудь без меня справится. А вот мой ребенок без моей заботы и любви вырастет обделенным. И я без твоей любви быстро постарею, высохну и стану злой и склочной старухой. И мы даже оглянуться не успеем, как жизнь кончится…
Не сдержав слез, она быстро выходит из комнаты.
Потом они долго не разговаривают. Сергей лежит на диване и делает вид, что смотрит телевизор. Ольга ходит по комнате, поливает цветы, вытирает пыль, переставляет с места на место предметы. Она не может даже минуту провести без движения. Ей кажется, что если она сядет в кресло и замрет, то у нее разорвется сердце.
За окнами сумрачно. День будто обгрызен со всех сторон. Не день, а калека: солнца нет, голубого неба нет, лишь мрачные тучи. Ольга незаметно относит в прихожую сумку с продуктами. Сергей замечает, что она куда-то собирается.
- Ты куда? - спрашивает он.
- По делам, - уклончиво отвечает Ольга, надевая колючий свитер с высоким воротником.
- А конкретнее можно?
- Я ответила тебе конкретно, - холодно отвечает Ольга.
- Мне кажется, раньше ты была со мной более откровенной, - замечает Сергей.
- Раньше… - как эхо повторяет Ольга, подходит к окну, за которым раскачиваются под порывами ветра голые деревья и катится по безлюдному двору ржавое погнутое ведро без дна. - Раньше много чего было…
"Одна у меня беда", - мысленно повторяет она.
Она выходит в прихожую, останавливается у вешалки и некоторое время стоит неподвижно, прислушиваясь, как мама гремит на кухне посудой. Потом берет стул, приставляет к книжному стеллажу, тянется к самой верхней полке, где стоит потертый, выцветший строй классики: "Война и мир", "Преступление и наказание", "Дом с мезонином"… Теперь Ольга торопится. Она снимает несколько книг, просовывает в брешь руку и достает тяжелый газетный сверток, пронзительно пахнущий оружейной смазкой.