ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ЖИВЫМИ
Среди книг о войне всегда привлекают внимание произведения, написанные по собственным впечатлениям, на основе воспоминаний, конкретных событий и фактов. К ним относятся записки Григория Ивановича Василенко, ветерана Великой Отечественной, подкупающие первозданностъю увиденного и пережитого, яркостью и правдой. Когда я читал их, то как будто вновь оказался на Северо - Западном фронте, в гиблых местах новгородских лесов.
Автор как бы обозревает войну с тех "вышек", которые он сам лично занимал на фронте. Эти "вышки" берут начало на дне солдатского окопа и поднимаются всего лишь до командного пункта командира роты. Кажется, не высоко, но с них‑то и охватывается вся подлинность войны, какой виделась и ощущалась она людьми переднего края.
Иван Стаднюк.
1
Поезд отошел от безлюдного перрона глубокой ночью.
Я расположился за столиком у окна. Мне хорошо было видно, как в черном небе скрещиваются лучи прожекторов и вспыхивают разрывы зенитных снарядов. Напротив, повернувшись спиною к окну, сидел Петр Сидоренко и под стук колес подпевал другим курсантам, затянувшим удалую русскую песню. Всего четыре месяца назад мы окончили среднюю школу и поступили в оружейно - техническое училище. Только четыре месяца прошло, а кажется но это было!
Перед отправкой на вокзал старший политрук читал нашей команде сводку Совинформбюро. В ней сообщалось, что в течение прошлой ночи положение на Западном фронте резко ухудшилось: немецко - фашистские танки и мотопехота прорвали нашу оборону; советские войска оказывают врагу героическое сопротивление, наносят ему тяжелые потери, но вынуждены отходить.
Старший политрук предупредил, что нам, вероятно, придется вступить в бой немедленно. А мы и без того были готовы к этому. И каждый, пожалуй, решил про себя показать в лучшем виде, на что способны курсанты военного училища…
И вот поезд наш прибыл в Москву, на Курский вокзал. Здесь курсантскую команду разбили на несколько групп. Мы с Петром оказались в той, котррой было приказано следовать на Бахметьевскую, в институт инженеров железнодорожного транспорта. Там формировалась новая дивизия: ей предстояло оборонять ближние подступы к столице.
Капитан, принявший нас в одной из институтских аудиторий, искренне обрадовался нашему появлению, сказал, что дивизии очень нужны опытные оружейники, и незамедлительно распределил всех по полкам.
- В ваш полк, - обратился он ко мне и Петру, - можно проехать трамваем, а потом троллейбусом. Держите курс на Воробьевы горы…
Так началась наша служба в действующей армии.
Полк занимал оборону в районе киностудии "Мосфильм". Здась, на краю и по склонам глубокого оврага, бойцы рыли окопы поглубже, строили блиндажи покрепче, воздвигали дзоты.
Мы с Петром Сидоренко под началом старшего оружейного мастера Чулкова с рассвета и до позднего вечера ходили из роты в роту, проверяли исправность винтовок и пулеметов, если надо, тут же ремонтировали их. Чулков до хрипоты ругался, если у кого‑то из бойцов обнаруживалось на оружии хотя бы пятнышко ржавчины. Доставалось от него командирам взводов и даже рог. Я пытался утихомирить его.
- Ты чего? - оборвал меня Чулков. - Думаешь, осадное положение - это, мол, одно, а ржавчина на винтовке -
другое? Нет, брат! Наплевательское отношение к оружию в нынешней обстановке - преступление. Понял?
- Понял, товарищ старшина.
На ночь мы не всегда возвращались в нашу оружейную мастерскую, на Серпуховку. Ночевали в покинутой даче, чтобы пораньше с утра возобновить работу в ротах. С наступлением темноты одна за другой следовали воздушные тревоги. Дача содрогалась от пальбы стоявшей поблизости зенитной батареи.
Чулков и Петр Сидоренко засыпали быстро, я долго ворочался на голом столе со стопкой книг под головой. Перебирал в памяти всю свою недолгую жизнь, близких мне людей и даже соседей по квартире.
Из соседей чаще других вспоминался старый рабочий Прокофий Иванович. В последние предвоенные годы он стал прихварывать и вышел на пенею, но как только началась война, опять вернулся на завод и считался там незаменимым наладчиком станков. В свободное от заводских забот время он сидел обычно на лавочке под своим окном - читал газету либо беседовал с нами, подростками. У Прокофия Ивановича всегда находилось что‑то важное для нас. Он умел говорить с мальчишками, как никто другой.
- Все отступаем, - сокрушался Прокофий Иванович. - А почему? Не знаете?.. И я не знаю. Только бы окрепнуть чуток - сразу буду проситься на фронт…
Мы с Петром решили: если уж Прокофий Иванович на фронт собирается, то нам и подавно сидеть дома негоже. Настойчивые наши просьбы призвать нас в действующую армию были отклонены, потому что ни мне, ни Петру не исполнилось еще восемнадцати. Но в военное училище нас направили.
2
В конце октября 1941 года обстановка на Западном фронте с каждым днем накалялась: враг стоял у ворот Москвы. А в нашей дивизии на удивление всем начались строевые занятия. Мы с Петром в составе одного из батальонов тоже старались, как в училище на плацу, держать равнение в шеренге, тверже и шире шагать с винтовками наперевес.
Когда пришли в этот батальон проверять оружие, Чулков представил нас комбату как курсантов.
- Курсанты? - обрадовался капитан. - Становитесь в строй. Мне как раз не хватает двоих.
Мы довольно робко попытались объяснить, что нам приказано проверить оружие и возвратиться в полк, но комбат напомнил, что устав обязывает каждого выполнять последнее приказание. Чулкову не хотелось отпускать нас. Но как он ни доказывал, что оружейники должны заниматься своим делом, нам пришлось все же стать в строй.
После двух часов занятий капитан объявил нашей шеренге благодарность и разлучил меня с Петром: обоих назначил правофланговыми. А через трое суток, еще затемно, мы в составе того же батальона шагали по безлюдным, незнакомым улицам столицы. Куда и зачем шли, что нам предстоит делать, никто не знал.
- Сегодня же праздник, - шепнул мне сосед по шеренге, - годовщина Октября! Наверно, как всегда, на Красной площади парад будет.
Я усомнился в этом.
Накануне вечером мы слушали по радио доклад И. В.Сталина на торжественном заседании Моссовета, посвященном 24–й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции. Запомнились заключительные слова доклада: "Наше дело правое, - победа будет за нами!" Бойцы и командиры долго аплодировали. Кто‑то уже тогда заикнулся насчет парада, на что Чулков ответил сердито: "Какой парад? Вы что?.. Немец же рядом… Немцам надо бой дать. И, такой, чтобы они навсегда запомнили. Это и будет лучшим нашим парадом…".
Чулкова не было с нами в строю. Он вернулся в оружейную мастерскую и, наверное, ждал там нашего возвращения. А мы все ближе подходили к Красной площади.
Потом колонна остановилась. Объявили, что парад состоится, и мы примем в нем участие. Командиры проинструктировали нас, как надо отвечать на приветствие командующего парадом, как держаться в строю, проходя церемониальным маршем.
Долго кружили, прежде чем заняли свое место среди других частей, уже построившихся на Красной площади. Здесь царила торжественная тишина, ее прервал лишь перезвон курантов. В ответ на поздравления принимавшего парад по колоннам прокатилось мощное "ура!"
Стоявший впереди меня Петр был выше ростом и шире в плечах. Из‑за него я никак не мог разглядеть Сталина, произносившего речь с трибуны Мавзолея. А тут еще пошел густой, пушистый снег. От этого, вероятно, и слышимость снизилась. Я схватывал лишь отдельные слова и фразы. Наиболее отчетливо услышал: "Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков - Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!"
Откуда‑то на площадь донеслась канонада праздничного салюта. Торжественно загремел оркестр. И, повинуясь протяжным командам, войска начали походный марш. Прошел перед Мавзолеем В. И.Ленина и наш сводный батальон.
Потрясенный событиями этого утра, я опомнился только в расположении своего полка, в траншее, тянувшейся вдоль заснеженного оврага. Рядом оказался начальник нашей оружейной мастерской старший техник - лейтенант Кравчук. Он шумно радовался тому, что во время парада к Москве не прорвался ни один вражеский самолет.
- Значит, умеем воевать, - констатировал Чулков.
Петр Сидоренко попытался было напомнить старшему мастеру его вчерашние прогнозы, но тут же услышал:
- Отставить разговорчики…
3
Конец ноября выдался холодным. В морозном тумане к фронту подтягивались резервы: пехота, артиллерия, изредка танки.
Снялся со своих позиций на Воробьевых горах и наш полк - он тоже стал выдвигаться ближе к переднему краю, в район Красной Поляны. Вместе со старшиной Чулковым и теперь уже старшим сержантом Петром Сидоренко (нам обоим присвоили это звание) я шагал в огромных валенках вслед за санями, на которых лежали ящики с патронами, гранатами, бутылками с горючей смесью, ручной пулемет и несколько винтовок.
У меня и Петра за плечами - карабины, у Чулкова на ремне кобура с пистолетом, через плечо - пухлая полевая
сумка с инструментом и всякой всячиной, необходимой оружейнику. Содержимое этой сумки не раз выручало нас. Чулков, правда, ворчал, но ни в чем нам не отказывал, нужный инструмент у него всегда находился.