- Сам не выберешься, - сказал Мацци, когда еще один катер с лязгом ударился о корпус. - Посмотри-ка туда.
Они повернули головы к койкам и, обхватив руками колени, наблюдали, как другие солдаты третьей роты занимаются своими прозаическими делами.
- Я только знаю, - сказал Мацци, - что никогда не ожидал чего-либо подобного, когда записывался в армию в старом, грязном Бронксе перед войной. Откуда я мог знать, что разразится эта война, будь она проклята? Ответь мне.
- Ответь лучше ты, - возразил Тиллс. - Ведь ты разбираешься в этом лучше всех здесь.
- Я знаю только, что старую третью роту всегда надувают. Всегда. И могу тебе сказать, кто в этом виноват. Старый Раскоряка Стейн, вот кто. Сначала он засовывает нас отдельно от нашей части на этот корабль, где мы не знаем ни души. Потом ставит на четвертое место в очереди на высадку с этого собачьего транспорта. Вот что я могу тебе сказать: все этот старый Раскоряка Стейн!
- Но есть места похуже четвертого, - заметил Тиллс. - Во всяком случае, мы не седьмые и не восьмые. Хорошо хоть он не всунул нас на восьмое место.
- Ну уж это не его заслуга. Важно, что он не поставил нас на первое. Посмотри на этого сукиного сына: хочет показать, что он свой парень. - Мацци кивнул головой в другую сторону, где капитан Стейн, его заместитель и четыре командира взводов, сидя на корточках, склонили головы над разложенной на палубе картой.
- Итак, вы видите, господа, где именно мы будем находиться, - сказал капитан Стейн. Оторвав взгляд от карандаша, он вопросительно поглядел на офицеров. - Разумеется, будут проводники либо от армии, либо от морской пехоты, которые помогут нам добраться туда с наименьшими трудностями и в кратчайшее время. Рубеж обороны - нынешний рубеж - проходит, как я показал, здесь. - Он показал на карте карандашом. - Отсюда около тринадцати километров. Нам предстоит совершить форсированный марш с полной полевой выкладкой на расстояние около десяти километров. - Стейн встал, другие офицеры тоже встали. - Вопросы есть, господа?
- Да, сэр, - сказал второй лейтенант Уайт, командир первого взвода. - У меня есть один вопрос, сэр. Будет ли определенное распоряжение о порядке размещения после прибытия на место? Поскольку Блейн, командир второго взвода, и я, вероятно, пойдем в голове, я хотел бы знать об этом, сэр.
- Я думаю, когда прибудем, придется подождать и посмотреть, что там за местность. Не так ли, Уайт? - сказал Стейн и поднял мясистую правую руку, чтобы поправить очки с толстыми линзами, через которые он смотрел на Уайта.
- Так точно, сэр, - ответил Уайт.
- Есть еще вопросы, господа? - спросил Стейн. - Блейн? Калп? - Он оглядел офицеров.
- Нет, сэр, - ответил Блейн.
- Тогда все, господа, - сказал Стейн и добавил: - Пока. - Потом нагнулся, сложил карту, а когда выпрямился, за толстыми линзами играла мягкая улыбка. Это означало конец официальной части, и теперь каждый мог чувствовать себя свободно.
- Ну как дела, Билл? - спросил Стейн молодого Уайта и дружески похлопал его по спине. - Как себя чувствуете?
- Немного волнуюсь, Джим, - улыбнулся Уайт.
- А вы, Том? - обратился он к Блейну.
- Отлично, Джим.
- Вот и хорошо. А теперь, я думаю, лучше вам всем посмотреть, что делают ваши ребята, не правда ли? - сказал Стейн.
Командиры взводов удалились. Стейн, оставшийся со своим заместителем, проводил их взглядом.
- По-моему, они все хорошие ребята, правда, Джордж?
- Да, Джим, я тоже так думаю, - согласился Бэнд.
- Вы заметили, как все воспринимают Калп и Гор?
- Конечно, Джим, ведь они служат у нас дольше, чем молодежь.
Стейн снял очки, тщательно протер их большим носовым платком и снова водрузил на нос. Он то и дело поправлял их пальцами правой руки.
- Я думаю, пройдет еще около часа, - сказал он в раздумье, - самое большее - час с четвертью.
- Надеюсь, что до того нас не разбомбят с воздуха, - заметил Бэнд.
- Я тоже надеюсь. - Большие, добрые карие глаза Стейна улыбнулись из-за очков.
Какими бы ни были критические замечания рядового Мацци - справедливыми или несправедливыми, в одном Мацци был прав: именно капитан Стейн приказал офицерам третьей роты находиться в это утро в трюме с солдатами. Стейн (солдаты звали его Раскорякой) считал, что в такой день офицеры должны быть со своими солдатами, делить с ними трудности и опасности, а не торчать наверху, в командирском помещении, где они отсиживались большую часть перехода. Стейн так и приказал своим подчиненным. Хотя никто из них не проявил особой радости, однако ни один офицер, даже Бэнд, не высказал и недовольства. Стейн был убежден, что это поможет поднять моральный дух солдат. Глядя на тесный, пропахший потом лабиринт из коек и труб, где спокойно, без суеты трудились солдаты, проверяя и осматривая снаряжение, он все больше убеждался в правильности своего решения. До армии Стейн был младшим партнером известной крупной юридической конторы в Кливленде, шутя прошел в колледже курс подготовки офицеров резерва и был призван за год с лишним до войны. Он провел шесть месяцев в подразделении национальной гвардии, а затем получил назначение в эту кадровую дивизию в качестве командира роты в чине первого лейтенанта: его обошел по службе один старый капитан, который прибыл в часть раньше Стейна и помешал ему на какое-то время получить чин капитана. Уязвленный Стейн все сетовал: "Боже мой, что скажет отец?" - потому что его отец был майором во время первой мировой войны.
Снова поправив очки, он обратился к своему первому сержанту по фамилии Уэлш , который действительно был уэльского происхождения. Уэлш все время, пока шел инструктаж, стоял поблизости с насмешливым видом, что не укрылось от глаз Стейна.
- По-моему, наше подразделение выглядит довольно подготовленным, довольно сплоченным, не правда ли, сержант? - сказал он, придав голосу некоторую властность.
Уэлш ухмыльнулся.
- Да, для кучки разгильдяев, которым вскоре предстоит получить пулю в зад, оно выглядит неплохо, - ответил он.
Это был высокий мускулистый мужчина лет за тридцать, весь облик которого выдавал уэльское происхождение: смуглое лицо и черные волосы, иссиня-черные щеки и подбородок, дикие черные глаза и выражение мрачного предчувствия, никогда не сходившее с его лица, даже когда он, как теперь, ухмылялся.
Стейн ничего не ответил, но и не отвел взгляда. Он почувствовал себя неловко и был уверен, что это замешательство отразилось на его лице. По мнению Стейна, Уэлш был ненормальный, сумасшедший, настоящий псих, и Стейн никогда его не понимал. Уэлш не испытывал уважения ни к чему и ни к кому. Впрочем, все это было не столь важно. Стейн смотрел сквозь пальцы на его грубые выходки, потому что Уэлш очень хорошо справлялся со своими обязанностями.
- Я вполне сознаю свою ответственность за них, - сказал он.
- Да? - только и сказал Уэлш, продолжая ухмыляться.
Стейн заметил, что Бэнд смотрит на Уэлша с открытой неприязнью, и мысленно отметил, что надо уговорить с Бэндом. Бэнд должен понять, что представляет собой Уэлш. Стейн продолжал смотреть на Уэлша, а тот в свою очередь упорно глядел на него, ухмыляясь, и Стейн, который раньше намеренно не отвел взгляда, теперь чувствовал себя в глупом положении, оказавшись втянутым в старую детскую потешную игру в "гляделки": кто первый отведет глаза. Это было глупо и нелепо. Он раздраженно придумывал какой-то выход, чтобы, не теряя достоинства, прервать эту детскую игру.
Как раз в это время один солдат роты прошел мимо, направляясь к трапу. Стейн с облегчением повернулся к нему и резко произнес:
- Хэлло, Долл! Как дела? Все в порядке?
- Так точно, сэр, - ответил Долл. Он остановился и отдал честь, немного встревоженный. Он всегда чувствовал себя неловко при офицерах.
Стейн ответил на приветствие.
- Вольно, - пробормотал он и улыбнулся одними глазами. - Немного волнуешься?
- Нет, сэр, - очень серьезно ответил Долл.
- Молодец. - Стейн кивнул, отпуская его.
Долл снова отдал честь и пошел к выходу. Стейн опять повернулся к Уэлшу и Бэнду; глупая игра прекратилась, как он считал, без ущерба для его самолюбия. Уэлш все еще стоял, пренебрежительно ухмыляясь, имея теперь глупый и хитрый, мелочно торжествующий вид. "Он и в самом деле ненормальный, ребячества в нем хоть отбавляй", - подумал Стейн и нарочно подмигнул Уэлшу.
- Пойдем, Бэнд, - резко бросил он, сдерживая раздражение. - Посмотрим, что там делается.
Долл, пройдя через водонепроницаемую дверь, повернул направо, в передний трюм. Он все еще искал пистолет. Покинув Тиллса и Мацци, он совершил длинный путь на корму, обошел всю заднюю часть корабля на своей палубе и начал задумываться над тем, не слишком ли он торопится в своих поисках. Беда была в том, что он не знал, сколько времени в его распоряжении.
Что имел в виду Раскоряка Стейн, когда остановил его и спросил, не волнуется ли он? Что бы это значило? Неужели Раскоряка знает, что он охотится за пистолетом? Так ли? Или просто хотел узнать, не трусит ли он, Долл, а может, еще что-нибудь?
В душе Долла росли гнев и обида. Взбешенный, он шагнул через овальную дверь в передний трюм осмотреть свое следующее "охотничье угодье". Оно было очень мало по сравнению с уже обследованным пространством. Когда Долл отправился на поиски, он надеялся, что, если просто бродить, внимательно и настороженно всюду поглядывая, в конце концов представится подходящий момент, создадутся нужные условия, и он сумеет ими воспользоваться. Но этого не случилось, и теперь он был в отчаянии, понимая, что его поджимает время.