- Ждать недолго, вот они. И Зыков… Ах, сукин сын!..
Синицын и Сарьян подняли глаза. В небе показался "Дуглас" в сопровождении истребителя лейтенанта Зыкова - того самого, что обещал "не дурить". Увы, самолет лейтенанта Зыкова был похож на задорную девчонку, которая пристает к бесчувственному увальню. Он кружился вокруг "Дугласа", почти задевая его крыльями, уходил, возвращался, выделывал пируэты - одним словом, все это отнюдь не походило на почетный эскорт, высланный навстречу союзникам.
- Пять суток ареста! - разразился Комаров. - Десять! Щенок!
Тем временем Зыков приземлился на хвосте у "Дугласа". Высунувшись из кабины, он бросил на генерала полуумоляющий-полувосхищенный взгляд. Комаров погрозил ему кулаком и быстрым шагом направился к трапу, на котором уже показался Марселэн в сопровождении Кастора.
"На этот раз уже настоящий контакт, - думал Марселэн. - Этот генерал - наш генерал. Этот полковник - наш полковник. И капитан с оттопырившимся - несомненно, от словаря - карманом тоже будет иметь к нам какое-то отношение. Наша авантюра переходит в область реальности, она перестает быть авантюрой".
- Честь имею, господин генерал, - произнес он.
- Я счастлив пожать вашу руку, - ответил Комаров по-французски.
Синицын и Сарьян в свою очередь тоже обменялись рукопожатиями с Марселэном.
- Лейтенант Кастор, наш переводчик…
Затем, обернувшись, Марселэн указал широким жестом на своих товарищей, стоявших около "Дугласа".
- А это группа "Нормандия".
"Нормандия" - так назвали они свою группу. В качестве эмблемы они взяли герб Вильгельма Завоевателя: два леопарда на алом фоне. А эскадрильям дали названия трех больших городов: Руан, Гавр и Шербур. Это принесло капитану Сарьяну новые непреодолимые затруднения, поскольку он не мог правильно произнести ни одного из этих названий. Но Кастор его утешил:
- Ничего, - сказал он ему, - важно, что это леопарды, они кусаются!
Пятнадцать летчиков выстроились рядом с "Дугласом". Генерал Комаров говорил с паузами, чтобы Кастор мог переводить.
- Надеюсь, это не затянется, - шепнул Шардон Бенуа. - Я замерзаю.
Бенуа ничего не ответил, у него не было настроения шутить. Замечание Шардона ему не понравилось, хотя он тоже ненавидел приказы, официальные речи и лозунги. Рядом с ним стоял Перье, с застывшим лицом, словно Жанна д’Арк, услышавшая Голоса. В обычное время его вид вызвал бы у Бенуа желание выкинуть какую-нибудь глупость - из тех дурацких фокусов, которые во французской армии можно было выкидывать, если имеешь на своем счету немало "мессершмитов". Но здесь, как ни странно, у него такого желания не появилось.
- От имени советского командования, - говорил Комаров, - я приветствую летчиков сражающейся Франции.
"Вперед, за то-то и за то-то!" - подумал Бенуа.
Но Комаров продолжал, сделав паузу, чтобы Кастор успел перевести:
- Ночью мне сообщили о том, как вы одеты. Поэтому вместо того, чтобы приготовить для вас речь, я приказал приготовить экипировку. Вольно!
- Вольно! - заорал Кастор. - И пошевеливайтесь!
В нескольких метрах от них, здесь же, на летном поле, остановился грузовичок. Солдат, который его привел, оказался девушкой. Две другие девушки, в кузове, приглашали французов подойти, размахивая сапогами и полушубками на козьем меху. Они называли предметы одежды по-русски и громко хохотали. Началась настоя-щая свалка!
- Как видите, переводчиков не требуется, господин майор, - сказал Кастор Марселэну.
Тот молча улыбнулся. Синицын и Сарьян смеялись от всей души. Лейтенант Зыков, видя общее оживление, счел ситуацию благоприятной. Выйдя из тени грузовичка, он направился к Марселэну с летным комбинезоном и унтами в руках. Не заметив предостерегающего знака Синицына, смущения Сарьяна и яростного взгляда Комарова, он протянул свои подарки французскому майору. Потом, повернувшись к Комарову, застыл в безупречной стойке "смирно".
- Товарищ генерал, разрешите мне преподнести майору Марселэну комбинезон и унты. Мой личный подарок.
- Ах ты!.. - побагровел Комаров и вдруг рассмеялся. - Позвольте представить вам лейтенанта Зыкова. Одиннадцать сбитых машин. И пять суток ареста за лихачество.
- Товарищ генерал, - жалобно взмолился Зыков, - ради франко-советской дружбы…
- А, бандит!.. Хорошо. Ради франко-советской дружбы’скину трое суток! Но двое отсидишь.
Зыков делал достойные похвалы усилия сохранить пристыженный и смущенный вид. Искорки в глазах Кастора убедили его, что это ему не удалось. А Комаров тем временем говорил Марселэну:
- Это ради вас.
Кастор перевел и добавил:
- Личный подарок!
Марселэн переложил из правой руки в левую обмундирование, переданное ему Зыковым. Затем он дружески пожал лейтенанту руку.
- Спасибо, унты великолепны!
Зыков стиснул протянутую, ему руку, улыбнулся, что-то быстро пробормотал, еще раз пожал руку французу, отдал честь генералу и отправился под арест, который, видимо, не был слишком уж суровым наказанием.
- Что он сказал? - спросйл Марселэн.
- Русский обычай, - ответил Кастор. - Он сказал: от всего сердца.
Ажиотаж около грузовичка достиг своего апогея. "Мы похожи на толпу женщин в универсальном магазине в день получки", - думал Вильмон. Впрочем, это вовсе не мешало ему, подобно товарищам, примерять сапоги и ушанки. Рядом с ним Буасси примерил уже семь полушубков, когда русская девушка-солдат решительно накинула ему на плечи еще один.
- Полушубок, - сказала она.
- По-лю-шю-бок? - повторил Буасси.
- Да! - подтвердила восхищенная девушка. ч- Ну вот, - сказал Буасси, - по крайней мере я буду знать одно русское слово.
И он оставил себе полушубок.
Доктор щеголял в полушубке, способном упрятать троих таких, как он.
- Ты похож на медведя, - заметил Казаль.
- Да, вы правы, но на ученого медведя! Вы улавливаете эту тонкость?
Вилъмон примерял шапки. Он выбрал одну, которая ему понравилсь, но в это время к нему подошла девушка-солдат. Решительным движением она сдвинула шапку на его голове чуть набок.
- Вот так! - сказала она по-русски.
Вильмон не понял, что она сказала, но это и не имело значения-. Он вытащил из кармана два значка Свободной Франции. Один - чтобы приколоть на шапку, другой - подарить девушке. Она покраснела и наградила его ослепительной улыбкой. Девушка отошла, и Вильмон увидел, что старшина эскадрильи Лирон пытается придать своей шапке такой же крен, как у него. Он подошел к нему и спросил:
- На кого я похож?
Лирон, оглядев его полушубок, шапку и сапоги, ответил:
- На русского.
Вильмон вспомнил вопрос, который он задавал. себе, слушая речь генерала. Он уже знал первую часть ответа. Лирон невольно подсказал ему вторую. Простота Комарова его подкупила, и он вспомнил слова Марсе-лэна: "Там, куда мы отправляемся, лицо командира имеет большое значение". Лицо генерала тоже много значит, особенно когда выпадет случай на него посмотреть. Лицо Комарова ему нравилось. Вильмон всегда ненавидел высокопарность, и сейчас ему было очень неприятно думать, что - хотят они того или нет - для этой охваченной войной страны, оккупированной почти до самой Волги, с заводами, вывезенными на восток, с партизанами в тех районах, которые в учебниках географии называли Европейской Россией, - хотят они того или нет - для нее они олицетворяют Францию. Как это трудно - нести на своих плечах тяжесть ответственности за родину! Как это волнует!
- Бенуа, - обратился он к товарищу, - ты не задумывался над тем, что для всех этих людей мы представляем Францию?
- Я думал об этом, - ответил Бенуа. - Нелегкая работка!
Майор Марселэн надел подаренный Зыковым комбинезон. Он очень хорошо знал, что ему нужно делать. Он понимал связанный с этим риск, но в то же время и оценивал его необходимость.
Русские были очень приятны, просто очаровательны. Но французы пока походили на группу туристов, которых возят из города в город, из гостиницы в гостиницу. Майор Марселэн считал необходимым определить их намерения более точно. С этой мыслью он подошел к самолету Зыкова и осмотрел его с самым живым интересом.
- Ваш "як" похож на наш "девуатин", - заметил он. - Мне бы хотелось ознакомиться с ним по-настоящему… Вы позволите, господин генерал?
Генерал Комаров позволил. Точнее, он приказал капитану Сарьяну объяснить французу все, что тому могло показаться неясным в управлении самолетом. Еще точнее - он улыбнулся Марселэну совсем мальчишеской улыбкой, улыбкой заговорщика. А капитан Сарьян оставался невозмутим. Взобравшись на крыло, он закрыл фонарь над устроившимся в кабине Марселэном. Затем обернулся к Комарову;
- Мне кажется, он разбирается, но..*
- Пошел, - приказал генерал.
Сарьян побледнел.
- Но если…
- Хватит, - сказал Комаров. - Завтра за все "если" будешь отвечать ты, а сегодня - я!
И не допускающим возражения тоном повторил:
- Пошел!
Марсёлэн вырулил к старту и оторвался от дорожки. Он был совершенно спокоен. "Вы показали нам себя. Отлично! Вы нам понравились. Теперь мы покажем, чего стоим мы. То, что я сделаю, будет сделано не ради хвастовства, а просто потому, что я командир. Если я разобьюсь, будет новый командир. И я знаю, так или иначе, но он сделает то же, что и я. Для того чтобы 0. хорошо вместе сражаться, нужно хорошо знать друг друга, - я сейчас познакомлю вас с нами".