- Эти слова мне дед Андрей прилепил. Давно они уж со мной держатся. И кличка - не кличка. И присказка - не присказка. Чего-то посередке. Раньше-то, говорят, эти слова торговые люди сказывали - сгоряча, когда чего-то не выйдет. А уж при новой-то власти другие присловья пошли… Да и кто знает, может, и у беса душа есть, если поскрести его хорошенько. Или понимать надо по-другому. Это душа, которую бес почаще на испытания водит.
- Жив дед-от?
- Помер недавно. Он в сторожке, на отшибе, жил. Мать написала, что в село кобель его пришел. Под окошком сел и воет. Сперва перепугал всех. Думали, волк После уж разглядели и догадались, что попусту он бы в село не поперся. На другой день пошли в сторожку, а дед мертвый в сенях лежит. Могильный крест себе рубил. Гроб-то у него заранее был сготовлен, а над крестом кончился. Схоронили деда, и кобель куда-то пропал. То ли волки загрызли, то ли околел где-то. Он уж тоже стар был… Тяжело дед жил, а смертью, выходит, легкой умер. Отмолил, видать, грехи-то.
Федор призадумался, перестал орудовать ложкой.
Захар тронул его за плечо - осторожно, как будят ребенка:
- Не дразни начальство-то. Иди к замполиту.
Свой котелок, однако, Федор выскреб до последней перловой крупицы.
Замполит Яков Ильич сидел в палатке на чурбане, в новом белом полушубке, с новыми погонами, туго перетянутый новой портупеей, - нарядный, будто сейчас выходить на строевой смотр. При свете "летучей мыши" он вчитывался в текст бумаги и что-то правил красным карандашом, вероятно, оттачивал слог свежего "Боевого листка".
- Разрешите, товарищ майор? - В треугольнике раздвинутых палаточных шлиц показался Федор.
- Отчего же не разрешить? Очень даже разрешаю, - дружелюбно встретил его Яков Ильич. Поднялся, пожал руку, указал сесть на соседний чурбан.
"Ругать, похоже, не будет, - подумал Федор, согретый теплом майорского приема. - Ну а послушать политинформацию - так это мы запросто". Он приготовился внимать замполитово слово, - приготовился с некоторой скрытой иронией, ибо было в Якове Ильиче нечто забавно-веселительное. Есть люди, которые сами придуряться не могут и с ними не попридуряешься, а есть и другие: те и сами ваньку повалять не прочь, и тебе в том не запретят. Замполит, по Федоровым прикидкам, был из других.
Яков Ильич запрягал медленно:
- За форсирование Днепра и за отличие в последних боях ты, Завьялов, награжден орденом Красной Звезды. Это почетная награда Родины. Она должна сильнее пробуждать твою ненависть к врагу… Сейчас наступление Красной Армии развернулось на всех фронтах. Еще несколько героических усилий, и выйдем к границам Советского Союза. Мы должны быть еще более решительными в борьбе с врагом.
Федор по-простецки кивнул головой: так-так… Круглое, почти безбровое лицо замполита с серыми глазками и толстыми губами, которые от значительности речи вытягивались вперед, выражало казенную серьезность. На высокие слова Яков Ильич особенно нажимал и при этом сильнее сдавливал в коротких пальцах красный карандаш. Он и не скрывал своей ораторской манерности, а как бы призывал войти в его должностное положение и подчиниться слушанию официальных слов.
"Как по газете дует", - с потаенной усмешкой подумал Федор. Подумал - и вспомнил сельского комсомольского вожака Кольку Дронова, который тоже был горазд на фразистые речи, начитавшись политброшюрок Бывало, загудит, загудит в избе-читальне про партию, про Ленина, про товарища Сталина, руками машет, один лозунг другим лозунгом перекрывает, и не понять, чего у него от сердца идет, чего у него от должности перепало. Убили, правда, вожака-то. В сорок втором. Где-то на Кавказе.
- …Наше подразделение ждут ответственные задачи, и боевой дух наших воинов должен быть…
"Чего-то замполит больно долго распинается. Может, дело на кого стряпают. Доносительской бумаги не хватает, - опасливо промелькнуло в мозгу Федора. - Стелет и стелет".
- Я к тебе, Завьялов, давно присматриваюсь. Смелый боец. Награжден орденом. Пользуешься авторитетом… Одним словом, давай вступай в партию!
"Ах вот оно что! Вот он куда загнул", - с облегчением уяснил Федор смысл замполитова маневра.
- Дело это серьезное. Но командование на тебя надеется. Парторг батальонный "за". Я в тебя как в будущего коммуниста верю. Рекомендации тебе дадим. - Вся манерность в этот момент с Якова Ильича сползла. Он открыто и поощрительно смотрел в глаза Федору. - Чего помалкиваешь? Вот бумага. Я тебе помогу. Продиктую.
- Так ведь году еще нету, как из тюрьмы я. У меня сроку на три войны хватит, гражданин замполит, - ввернул Федор, надеясь последними словами отбить у майора всякую охоту агитации.
Но Яков Ильич над "гражданином" только искренне рассмеялся, тугими ремнями портупеи от удовольствия щелкнул себя по груди.
- От тюрьмы, Завьялов, да от сумы… А еще в народе говорят: за одного битого двух небитых дают. Мы сейчас большой партийный набор производим. Нам особенно молодежь нужна. Вот тебе лист - пиши!
Замполит оказался настырен. Федор даже опешил и не знал, как выкрутиться. Хотелось и замполита не обидеть, и под диктовку не писать.
- Не имею права я к вам в партию вступать, - наконец, понизив голос, слукавил он. - В Бога я верую, а с верой мне, товарищ майор, в коммунисты нельзя.
- Можно, - тихо, почти шепотом возразил неумолимый Яков Ильич. - Ты своей верой не кичись. И на показ ее не выставляй. Не тот с Богом, товарищ Завьялов, который икону облобызать готов, а тот, кто живет по-божески. Я тебе вот наглядность приведу. В ткацком цеху у меня разные бабы работали. Одни в русскую церковь ходили, другие - в татарскую мечеть. Были и те, которые вроде сектантов, на дому чернокнижничали, шептались… Ответь мне, дорогой товарищ Завьялов, одному они Богу молились или разным?
Федор дернул плечами, к заковыристому вопросу был не готов.
- То-то и оно! - сдавил красный карандаш Яков Ильич. - Люди на земле как были язычниками, так и остались. Бог для них не един.
- Кем были?
- Язычниками. Богов раньше много напридумывали. Их и сейчас хватает… Так что ты, товарищ Завьялов, своего Бога при себе береги. Пусть твоя вера небесной совестью будет. А партийный билет - совесть мирская. По земле шагай с земной совестью. С той, которая у партии есть. А на небесах разворачивай совесть небесную. Сколько их, кто челом в церкви бьет, а за церковью живут нехристями… Ты в таких не верь и примеру их не поддавайся. - Яков Ильич мягко улыбнулся: - Я, может, и сам в душе без Бога шагу не ступлю. Но спины перед попом гнуть не стану. Совесть вышняя совести земной не помеха.
Федор недоверчиво разглядывал замполита: "Бороду бы ему да рясу - и вылитый поп. Только евангелие у него другое…" Замполит, в свою очередь, впрямую глядел на него. По-серьезному. Лишь мягкая складочка у губ выражала что-то заговорщицкое.
Яков Ильич и впрямь не криводушничал. Сын фабричного инженера и текстильщицы, он воспитывался в модности революционного безбожия. Но как-то раз, еще мальчишкой, заплутал в лесу, угодил в рамень и чуть не умер от страха. Обливаясь слезьми и охрипнув от ауканья, он метался из стороны в сторону. Но повсюду - только хвойные дебри. Вот уже ночь близится. Холодища - в одной рубашонке. Голод нутро выворачивает. Он взвыл, обхватил голову руками. Приготовился умирать… Тут и произойди с ним чудодействие. Закрыл глаза, а перед ним не темнота - лук со стрелою. Тетива натянулась - и стрела вырвалась. Он обомлел и, как лунатик, побрел в ту сторону, куда указала стрела. Всю дорогу он молвил: "Спаси, Господи! Спаси меня, Господи!" И вышел из темной чащи. Ни отцу, ни матери он того случая не описал, но в своего Бога пожизненно поверил.
- Икона да крест, Завьялов, не каждому надобны. Для кого-то и здесь креста хватает. - И Яков Ильич постучал себе толстым пальцем по лбу, под обрез шапки, на которой краснела пятиконечная звезда.
В душу Федора пришло смятение: то ли шутом прикидывается замполит и хитро ведет красную пропаганду, то ли истинно нашел он двух богов: одного на земле, а другого на небе - и смудрился приравнять их. Да какой же он шут, если Федор собственными глазами видел, как Яков Ильич, уцепясь за бревно разбитого плота, перебирался через Днепр, а выскочив из ледяной воды, заорал, как оглашенный: "Коммунисты, вперед!" - и, не оглядываясь назад - бежит за ним кто или не бежит, - бросился вперед с пистолетом в руке. Федор видел не раз, как солдаты без нажима писали заявление на прием в коммунисты. Вон и Вася Ломов, дубина, в школе-то, почитай, на одни "колы" учился, писать толком не умеет, по складам читает, ему бы только железо молотом плющить, а туда же - накорябал перед боем: "Если убьют, считайте меня партийцем…" И ведь крещен! Напутную материну иконку рядом с красноармейской книжкой носит…