Прибежавший к посту Ильин увидел далеко впереди на узкой просеке трех всадников. Взглянув на них в бинокль, он сразу узнал двух молодых парней, ночью провожавших его и Серебрякова в партизанский штаб. Третий, в матросском бушлате и ухарски сдвинутой на затылок ушанке, был ему незнаком.
Ильин быстро пошел навстречу всадникам, чтобы остановить и под каким-нибудь благовидным предлогом не допустить в расположение десантников. Но, завидев Ильина, партизаны поскакали ему навстречу. Особенно в восторге был парень в бушлате. Спешившись на ходу, он бросился обнимать Ильина.
- Эх, мать честная, услышал, москвичи прибыли! Как же, думаю, не повидать земляков? А?! Не услышать живого слова, как там наши-то живут? Вот уговорил хлопцев вас разыскать! Место примерно знали. Так и помчались сюда…
Ильин всячески старался отвлечь гостей от шалаша, но попытки его были тщетны. Пока он обнимался с парнем в бушлате, двое других заметили людей и устремились к ним. Навстречу бежал Серебряков. Он тоже пытался задержать партизан, но те, ничего не подозревая, приветливо махали руками остальным десантникам, которые все еще стояли с оружием наготове.
Увидев Серебрякова, парень в бушлате кинулся к нему, но, заметив в петлице врача "шпалу", словно опомнившись, сделал шаг назад, энергично поправил съехавшую на затылок ушанку и, придав лицу серьезное выражение, четко отрапортовал:
- Товарищ капитан! Докладывает краснофлотец Черноморского… Иван Катышков! В октябре прошлого года попал в окружение под Одессой. Всю зиму пробирался к фронту, но… тут застрял. Теперь подрывник партизанского отряда "За правое дело". Родом сам из Москвы, столицы нашей Родины!
Пока Серебряков поневоле принимал "рапорт" у сиявшего от радости Катышкова, высокий партизан в казачьей фуражке с пышным золотистым чубом уже сердечно жал руки остальным десантникам. Теперь Ильин старался хотя бы "дирижировать" встречей…
Но вот восторженный Катышков устремился к шалашу. Увидев Рихарда в белоснежной сорочке, элегантных подтяжках и с автоматом в руке, он кинулся к нему.
- Папаша, привет! Партизанить, земляк, будем? А?! Фрицев колошматить!
Оказавшись в объятиях Катышкова, Рихард неловко жестикулировал, издавал какие-то невнятные звуки, улыбался, всячески стараясь выразить партизану свое благорасположение.
- Ого, папаша!.. - продолжал Катышков тоном бывалого воина. - Это "хозяйство" тут придется малость того… сбросить! - И парень по-приятельски слегка хлопнул Рихарда по животу. - Небось, в ресторанчике или в пивном шалмане директором был?
Рихарда Краммера с его приверженностью к строжайшему соблюдению субординации этот жест обескуражил. Он стоял с растерянным видом, то и дело повторяя:
- Корошо! Корошо!
А Катышков, завидев высокого Майера, бросился к нему.
- У-у, мать честная, вот так каланча, будь здоров! Этот прямо с земли рукой будет срывать телеграфные провода!.. - И Катышков потряс руку великана, которому едва достигал до груди. Обычно флегматичный Майер был глубоко тронут сердечностью партизана. Он улыбался, одобрительно кивал головой и взволнованно приговаривал:
- Гут, гут, гу-ут!
- Видали? - обратился Катышков к дружкам. - Без году неделя в партизанах, а уж хвастает, что выучился калякать по-немецки: "гут", "фарштейн", "капут"… Эге, браток, и мы не лыком шиты… В Москве-то где живешь? Может быть, нашенский, с Марьиной Рощи? Во район! - и он энергично вытянул руку с оттопыренным большим пальцем. - А что, нет?
Майер, не поняв ни слова, продолжал улыбаться и одобрительно кивать головой. Ильин же и Серебряков, стараясь отвлечь внимание нежданных гостей, стали угощать их немецкими сигаретами. Все еще не замечая поведения "москвичей", партизаны охотно брали сигареты и удивлялись, что они так быстро раздобыли трофеи. А тут еще партизан в казачьей фуражке заметил висевшие в шалаше немецкие френчи с крестами и погонами. Выполняя приказ Краммера готовиться к отправке на задание, Майер успел уже отутюжить френчи и развесить их на самодельных вешалках-палочках.
- Тю-у, Ванька! - окликнул партизан Катышкова. - Поди погляди, фрицев-то сколько они уже нарубали!
Катышков подбежал к шалашу, заглянул внутрь, но вдруг замер, вобрав голову в плечи, и произнес:
- Полундра! Оружие наготове… Сниматься с якоря… Ясно?
- Чего, чего? - тревожным шепотом спросил чубатый.
- Влипли, говорю… Не видишь, что ли?
Теперь уже сами партизаны, стараясь не выдать возникших подозрений, старались скорее выбраться из "ловушки". Катышков взглянул на часы и деловито сказал:
- Загостились мы, братцы! Опаздываем…
- Верно, верно… Пора отчаливать, - заторопился и партизан с золотистым чубом.
Ильин и Серебряков, всячески стараясь, чтобы партизаны не почувствовали себя нежеланными гостями, наперебой уговаривали их повременить с отъездом, но гости, раскланиваясь и пятясь от людей, которых по какому-то наваждению приняли за москвичей, едва добравшись до своих коней, рванули с места галопом.
Немецкие товарищи не поняли истинной причины столь поспешного отъезда гостей, но Ильин и Серебряков догадывались, и это их беспокоило. Надо было что-то предпринять, чтобы предупредить распространение слухов о необычном составе группы.
В шалаше возобновилась работа. Майер гладил свою шинель с погонами гауптмана. Сменившийся с поста Фриц Вильке чистил оружие, а Фридрих убирал в рюкзак пачки сигарет, которые приготовил для партизан…
- Каковы гости? - спросил Отто, обращаясь ко всем сразу.
- Симпатичные ребята! - добродушно ответил Майер.
- Не зря говорят, что у русских душа нараспашку! - заметил Фридрих.
- Душевный народ! - вставил Фриц, обычно молчавший, когда разговор вели старшие.
- И как это печально, что наши соотечественники принесли им столько горя, - задумчиво произнес Отто.
Наступила пауза. Лица собеседников помрачнели, никто не смотрел в глаза друг другу. И только Майер почему-то продолжал сдержанно улыбаться. Желая отвлечь товарищей от грустных мыслей, он шепотом сказал, предварительно бросив настороженный взгляд на выход:
- А вы видели, какое лицо было у нашего Рихарда, когда партизан хлопнул его по животу? Я думал, друзья, не выдержу, лопну от смеха! Наш шеф так вытаращил глаза, словно на него свалился потолок! - И Майер попытался изобразить Рихарда, но не выдержал, добродушно рассмеялся. Засмеялись и остальные. В этот момент в шалаш своей размеренной походкой вошел Рихард.
Моментально каждый углубился в свое занятие, воцарилась полнейшая тишина, будто разговоров и смеха не было и в помине.
Рихард неторопливо щелкнул зажигалкой, зажег бумажку и стал раскуривать трубку. Выпустив несколько густых клубов дыма и не отрывая глаз от трубки, он наконец нарушил тягостное молчание.
- Что ж вы не смеетесь? Ведь смешно как будто?
Все поняли, что Рихард слышал разговор, но никто не решался проронить хотя бы слово в ответ. Обведя всех холодным взглядом и несколько раз затянувшись так, что трубка заклокотала, Рихард саркастически добавил:
- А-а! Это я, видимо, помешал?! Что ж, извините… Чувствуя себя виновником щекотливой ситуации, Майер отважился:
- Прошу прощения, но… мы просто так. Русские парни - веселые…
- А кто говорит, что они грустные? - прервал его Рихард. - Но имейте в виду, от такого "веселья" всем нам может стать тошно! Расползется слух, что из Москвы прибыли десантники-немцы, да еще в нацистской форме, станет этот слух достоянием наших "братьев" из гестапо, вот тогда будет по-настоящему весело! Это, надеюсь, вы понимаете? Или думаете, сюда нас послали отсиживаться в лесу и получать от партизан шпек и шнапс?!
Десантники уже стояли навытяжку и молча смотрели Рихарду в глаза. Не сказав больше ни слова, он вышел из шалаша, заложив руки в карманы и дымя трубкой.
- Прав, - вздохнув, проговорил Отто.
- Кто отрицает? - отозвался Майер, словно хотел оправдаться.
Рихард прогуливался с Ильиным в стороне от шалаша. У Алексея возник план действий. Он его изложил Рихарду.
- Завтра рано утром надо переменить место, а я и врач вновь отправимся к партизанам. Уладим, товарищ Рихард. Не беспокойтесь…
Солнце заходило, когда на взмыленных конях примчались в отряд Катышков и его друзья. Вспотевшие, с взволнованными лицами, вбежали они в штабную землянку.
- Командир тут? - едва переводя дыхание, спросил Катышков Скоршинина. Глянув свысока на запарившихся партизан, он лениво и сухо ответил:
- Нет его. А что надо?
- Шо, у лагере нету или у штабе? - переспросил белобрысый парень в фуражке.
- Ушел с бойцами на задание, - нехотя добавил Скоршинин и нетерпеливо переспросил: - А что случилось?
Партизаны разочарованно переглянулись.
- Ладно. Нет так нет, - сказал Катышков, подходя к столу, за которым сидел Скоршинин. - Так, значит, кого вы, товарищ начальник штаба, тут утром принимали?
- Как кого? - недоумевал Скоршинин. - Ты про десантников, что ли?
Катышков зло усмехнулся. Сняв ушанку, он вытер изнанкой вспотевшее лицо и шею:
- Жорка! Вася! Слыхали? Начальник штаба говорит "десантников"! Умора!
Катышков, как, впрочем, и многие в отряде, недолюбливал начальника штаба. Не нравилось ему, что Скоршинин вечно важничает, всех поучает своим птичьим голоском. И разговаривает с людьми так, будто все они олухи царя небесного и только он один умник. Теперь он не мог отказать себе в удовольствии продемонстрировать Скоршинину свое возмущение за допущенный им промах.
Скоршинину не нравился тон, которым партизан позволял себе разговаривать с ним, но, все еще не понимая, из-за чего парни всполошились, сдержался.
- Ты толком говорить можешь или нет?