Антонов возвращался к товарищам и думал о том, как же теперь установить связь с подпольщиками, как выяснить судьбу Люды, как установить связь с доктором и Антониной Ивановной? Антонов не сомневался в том, что фашисты пустили в ход все средства и силы для поимки диверсантов, что сейчас повсеместно проводятся облавы. Послать, как обычно, в райцентр деда Игната, а тем более Катюшу: в этих условиях было бы очень рискованно… Но другого решения он пока не находил.
С этими мыслями Антонов возвращался к товарищам и еще издали заметил, что среди партизан царит необычное оживление. Он ускорил шаг и увидел каких-то незнакомых людей. Велика была его радость, когда в одном из них, человеке в пальто ц шляпе, он узнал доктора Морозова.
Долго они молча обнимались, жали друг другу руки. Наконец Морозов, в обычной для него манере, прервал, как он выразился, "мужские нежности", и громко, перекрывая общий говор, сказал:
- А наша Люда, товагищи, погибла… Погибла, как подлинная гегоиня!
Обнажив головы, партизаны выслушали рассказ доктора о последних минутах жизни этой, казалось бы, ничем не примечательной советской девушки. Плотно прижав ладони к лицу, всхлипывала Катюша Приходько. Украдкой вытирала слезы Антонина Ивановна. Что-то шепотом причитала ее мать, прижимая к себе девочку, в больших черных глазах которой застыл испуг. Опустив голову, стоял в стороне и старик-мельник.
- А как фамилия Люды? Откуда она родом? - нарушив тягостное молчание, спросил один из разведчиков.
- К сожалению, товагищи, этого никто из нас на знает. У немцев она числилась под фамилией Лукьянен-ко, но мне она однажды дала понять, что ее настоящая - Листопад. Из Белогуссии… И, кажется, из какого-то села Кгаснопольского гайона… Газумеется, не думал я тогда, что встгечусь с вами и что эта запуганная, замкнутая девушка станет подпольщицей…
- Скажи на милость, - как бы рассуждая вслух, произнес дед Игнат, - откель такие люди народились?! Что наш Григорий Бугримович, что эта дивчинка… Да-а! Сильна советская держава, ой как сильна! Таких людей не одолеешь… Не-е! Не сломить их герману, нипочем не сломить…
Возмездие
Легендарный командир партизанского соединения Сидор Артемович Ковпак - человек бывалый, умудренный жизненным и военным опытом, требовательный и нередко суровый, но всегда глубоко человечный и доступный. К партизанам и особенно к местному населению, которое волей судьбы осталось на захваченной гитлеровцами территории, он относился в высшей степени чутко и бережно.
- У каждому дили трэба пидходить з умом! - говорил Ковпак молодым партизанам. - Або думаете, шо раз у тебе оружие да повсюду ворог, значит, можно вести себя як взбреде? Ну-ка, встань на ногу тех людин, до которых ты, будто приведение, ничью заявився! Даже у мирное время бувало, ежели кто ничью постучит в хату, так и то не зараз ему дверь отворят. Хотя кругом полно и суседей, и милиция есть, и вроде бы нема основания бояться… А тут война!
И в самом деле: стоит хатенка на отшибе села или хутора, почти у самого леса. Стоит сиротливо и таинственно, едва заметная в безлунную ночь, словно погасший маяк в морских просторах. Из лесной чащи выходят люди. Не случайно они оказались здесь. Останавливаясь и оглядываясь, все время прислушиваясь, идут они к хатенке. Что ждет их там, никому неведомо, но они идут… Оружие наготове. Непроглядная тьма, зловещая тишина. Есть там немцы или их наймиты-полицаи, пришельцы из леса могут только гадать. Опыт подсказывает, что можно напороться и на засаду. Бывало так не раз. Но идти надо! И люди из леса, крадучись, направляются к хатенке.
Наконец они добрались до нее. По-прежнему тихо. Собаки, видимо, нет. Это плюс. Значительный! Стоит одной шавке гавкнуть - вмиг проснется целая псарня. Всей округе тогда станет ясно, что появились чужие… И если поблизости есть немцы или полицаи, то сразу поднимут тревогу. В небо полетят осветительные ракеты. И это уже минус. Большой минус! Врагов надо застичь врасплох. Такова одна из основных "заповедей" партизанской войны.
И пришедшие из леса тихонько стучатся в окно хатенки. Делают это так, чтобы себя обезопасить, по мере возможности, конечно. Случалось, что на стук снаружи из хаты отвечали очередью из автомата или гранатой… Однажды и на повторный стук не ответили. Молчание насторожило притаившегося у простенка партизана-разведчика. Он осторожно протянул руку, чтобы постучать в третий раз. В то же мгновение острый топор проломил стекло и отрубил партизану кисть…
Ежесекундно приходится быть начеку. Неожиданностей полно!
Однако на первый стук, как правило, из хаты не откликаются. Выжидают. Приходят в себя. Обдумывают.
Для пришельца из леса это тягостные секунды. Возможно, там, в хате, кто-то уже оттягивает затвор обреза или автомата, вынимает чеку из гранаты или… Или, быть может, там нет недругов, а ее обитатели, услышав стук, замерли? Разумеется, они встревожены и от страха не решаются сразу откликнуться, притворяются спящими. Хотя прекрасно понимают, что оттяжка бесполезна. Для них эти секунды еще тягостнее. Ведь к ним пришли! К ним стучатся… А кто?!
Но вот после повторного стука доносится приглушенный дрожащий женский голос. Мужчин в селении раз-два и обчелся, а если и окажутся в хатенке, то обычно предпочитают отмолчаться. Ответить и открыть дверь выпадает на долю женщины. И в этом деле война выработала своеобразную тактику. Ее приняли на вооружение местные жители…
- Хто-о там?
- Свои…
"Свои!.." Но так отвечают все: и прорывающиеся из окружения воины, и бежавшие из плена или неволи люди, и прихвостни оккупантов. Переспрашивать бессмысленно. Это понимают и те, кто в хате, и те, кто стучится. Открыть дверь все равно придется: излишняя заминка только усиливает подозрительность, а затем уже может последовать применение силы…
И вот гремит отодвигающийся засов, скрипит дверь. С той и с другой стороны порога - люди в крайнем напряжении. Если и теперь не раздался выстрел, то первый вопрос задает пришелец.
- Немцы есть?
В кромешной тьме, дрожащая от страха женщина - ей и лютый холод сейчас нипочем, - молчит, дыхание не может перевести, а не то чтобы произнести слово… На пороге незнакомый человек. С оружием. За его спиной, наверное, еще такие же… А если это полицаи?! За ними водится прикидываться партизанами, чтобы вызвать на откровенный разговор… Клюнешь на их удочку - беды не миновать. Спалят хату, а там и… Да что там? И вовсе тогда капут!
Капут… Это русское слово стало как никогда популярным среди населения оккупированных гитлеровцами стран. Его знают даже младенцы. Вслед за первым освоенным словом "ма-ма" они лепечут "ка-пут"… Быть может, потому, что этим словом их пугали оккупанты, допытываясь у родителей: "Где партизанен? Гофори! Или киндер капут!"
У немцев это слово тоже стало весьма популярным. Злорадно, с издевкой, произносили его оккупанты каждый раз, когда жестоко казнили советских людей; и с мольбой о пощаде, воздев руки к небу, они же бормотали "Гитлер капут!", когда обезоруженные, с глазу на глаз, представали перед народными мстителями.
Наконец зажглась от тлевших в печи угольков лучинка, и хозяйка получила возможность украдкой разглядеть незваных гостей. Лица незнакомые… Кто они? Зачем пришли? Этого не узнать, сколько ни разглядывай. И страх не покидает женщину.
В хате, как будто никого нет. Закопченная и ободранная по краям печь, почерневший от времени голый стол, вдоль которого тянется прислоненная к стене, покосившаяся лавка, да едва заметная между свисающими домоткаными рушниками иконка. В остальной части хаты темно и пусто. Впрочем, по мере того, как разгорается лучинка, из-за угла печи вырисовываются дощатые нары и на них, накрытые одеялом из разноцветных поблекших лоскутов, макушки ребячьих голов.
Детишки наверняка проснулись, лишь прикидываются спящими. В эти минуты их сердечки тревожно колотятся. У этой детворы тоже есть опыт. И тоже жизненный! Видели и пережили немало. Вот и сверлят их головки страшные мысли: "Зачем пришли? Что за люди? Вдруг да убыот? Или спалят?"
Больших усилий, огромного напряжения, стоит им не шевелиться. Замерли… Ждут. "Чем все кончится? Не уведут ли мамку? Или коровку последнюю угонют? Как тогда поросенка забили, а потом прирезали и телку…"
Ни на минуту Ковпак не забывал о страданиях народа, неустанно напоминал подчиненным, что под пятой оккупантов наши люди от мала до велика живут в постоянном страхе, что каждый день приносит им новые беды и что именно партизаны призваны защищать их.
- Не обижайте, хлопцы, народ! - напутствовал он уходивших на задание разведчиков. - Ему и без того лихо достается от фашистов. А люди - наша опора, как и мы для них - надежда! Запомните это!
Слова Сидора Артемовича давно уже стали законом для народных мстителей. И если доходил до него слух о малейшей провинности партизан перед местными жителями, то виновники неминуемо несли строгое наказание. Не щадил он при этом ни самых прославленных подрывников или разведчиков, ни заслуженных командиров. Бывали случаи, когда Ковпак прощал провинившегося. Подобный случай произошел, когда Сидор Артемович поддался уговору партизан-пушкарей, которые пришли заступиться за провинившегося ротного старшину. Он пошел пушкарям навстречу. Кстати, Ковпак никогда не считал зазорным прислушиваться к голосу рядовых партизан, понимал, что им подчас виднее.
- За то, шо вы вступились за людину, колы верите в него, - заключил Сидор Артемович тогда разговор с пушкарями, - цэ дило доброе. Тильки жизь така штука, шо скильки не крути и не верти, а истина все равно всплыве, як масло на воде… То ж закон такий! Так шо зараз не будэмо, хлопцы, загадывать. Поживем-поба-чим…