Всё это и сбило с толку врагов. Когда же они узнали, что их жертвой оказался Максум, то страшно огорчились. Главарь даже упрашивал следователя передать Максуму его, главаря, искренние извинения и пожелания долгих лет жизни. Следователь, разумеется, и не подумал выполнять просьбу бандита. Более того, он всячески старался скрыть всю эту трагикомическую историю. Однако она непостижимым образом выползла из тюремной камеры, и пошла гулять по округе молва об истинных обстоятельствах Максумова ранения, расцвеченная ярко-ядовитыми красками домысла. И хотя, казалось бы, какая разница, отчего Максум пулю в ногу получил? Факт ведь: ранен, пострадал за правое дело. Но людям почему-то было весело. Аския-базы в чайханах изощрялись в остроумии, каждый встречный считал своим долгом расспросить Максума о состоянии его раны, прикрывая ладонью улыбку; даже детишки, позабыв об уважении к старшим, осмеливались посмеиваться над Максумом. Издали, правда. "Дядя Максум! - крикнут. - Подари пулю", - и бегом, кто куда.
И со временем так уж вышло, что Максума перестали принимать всерьёз. Сколько раз бывало, обсуждая кандидатуры на должность бригадира, кто-нибудь из колхозников крикнет: "А что, если Максума, а?" Ник го на это не возражает, нет. Просто прокатится лёгкий смешок, и больше уж не упоминают его имени.
В такие минуты Максум сатанел от тихой ярости. Знал бы кто, до чего же он жаждал стать бригадиром! На председательское место он не метил, нет. Знал свои возможности, да и хлопотна должность раиса. Райком жмёт: "Давай, давай!", обком опять же нажимает: "Давай план. Любой ценой - план давай!"
Конечно, и раис из него вышел бы не хуже других. Может, даже и лучше. Беспартийность проклятая мешает. Но почему не доверить ему, Максуму, бригаду? Уж он показал бы, как надо работать!
Бригадирами становились кто хотел и кто не хотел. А Максума обходили. Считали, что способен он махать кетменём. Всего лишь.
Шли годы. Максум стал угрюмым, желчным. А тут ещё недуг его скрутил. Пожелтел весь да так и остался. Остряки опять веселили народ в чайхане. "Наш Максум, по всему видать, решил переехать в Японию-страну… Ха- ха-ха!"
Совсем одичал Максум. Забыл уж, когда активистом был. Стал брюзжать: то не так, то не этак. Обзавёлся обидной кличкой "Всё-не-так" - озлился на весь белый свет. Работать стал с прохладцей. Стали его больше занимать религиозные догматы, старинные обычаи - и как раз именно те, против которых новая жизнь войной ополчилась.
Несуразно сложилась у Максума жизнь. И чем больше он дичал, тем нетерпимее становился в домашнем кругу. Племянницу свою Мухаббат старик и любил и ненавидел. Завидовал уж больно ей. У всех на виду, все без неё просто жить не могут. Мухаббат то поручить, Мухаббат - это. Кого на звено поставить? Мухаббат, конечно!..
Когда же племянница, после отъезда Джамалитдина-ака на фронт, стала бригадиром, Максум-всё-не-так вдруг как-то особенно отчётливо осознал, что племяннице его уже девятнадцать лет, засиделась в девках. Замуж ей надобно, вот что. Поморочил ей голову учителишка - и поминай как звали! И не пара он ей. Дехканин из него липовый. Всё в книжках читает. Пустяковый человек. Вот выдаст он, Максум, замуж племянницу - и всё станет на место. Дети пойдут, домашние хлопоты - семейная жизнь. Не до бригадирства ей будет. Да и в самом деле, какой из женщины бригадир! Смех да и только.
Несколько дней Максум лелеял и холил мысль - выдать замуж Мухаббат. Подходящего жениха облюбовал, хромого магазинщика Мирабида. Конечно, лучше бы выдать племянницу за человека в годах, серьёзного, знающего жизнь. Но это уж, пожалуй, чересчур. Даже палку надо гнуть умеючи, не то переломится. А Мирабид - в самый раз: не молодой и не старый. Тридцать лет, с положением человек, денежка его любит. А главное, надёжный. Хоть сто войн громом греми - в армию он не гож. Хром. А так, в остальном, вполне подходящий жених. Ко всему прочему, старших уважает, древние обычаи, почтителен.
Окончательно всё обдумав и взвесив, Максум после ужина отправился в чайхану. Зашёл, Оглядел исподлобья завсегдатаев. Буркнул чайханщику: "Кок-чаю", уселся подальше от людей.
Расчёт старика был прост. Мирабид все вечера пропадал в чайхане. Мирабид третий год смотрит во все глаза на Мухаббат. Увидев своими влюблёнными глазами родного дядю той, что грезится во сне и наяву, не преминет воспользоваться удобным случаем начать разговор о сватовстве. Мирабид и раньше был не прочь потолковать на эту волнующую его тему. Учителя остерегался. А как сгинул учитель, сколько раз уже намекал, мол, не худо бы, уважаемый Максум-ака, вечерок посидеть за пловом, осушить пиалушечку-другую чего-нибудь покрепче, чем самый крепкий чай, ха-ха!
Максум делал вид, будто не понимает намёков. Цену набивал. Сегодня же, окончательно укрепившись в своих мыслях, решился: пора!
Мирабид, конечно же, сидел в чайхане. Увидев старика, каким-то непостижимым чувством уловил внутреннее состояние Максума. Сердце Мирабида ёкнуло: "Кажется, пора начинать серьёзный разговор!" С удивительным проворством проковылял к топчану, на котором восседал Максум, подобострастно прижав руки к сердцу, приветствовал его. Подсел, заказал ещё чаю.
Завязался хитрый разговор.
- Как здоровье, уважаемый Максум-бобо? Как семья, здоровы ли все?
- Тяжёлые нынче времена. О каком здоровье можно говорить? Сейчас кто здоров - на фронте.
Мирабид стоически вынес ядовитый укол. Понимающе кивнул.
- Мудрость говорит вашими устами, уважаемый аксакал. Дела как ваши, хороши ли?
- Какие у стариков дела? Впору лежать на боку, да время военное. Старики - первые вояки в тылу, хе-хе. Вы лучше о своих делишках… хм… Я хотел сказать - делах… О своих делах расскажите.
И на этот раз Мирабида не проняло. Улыбнулся даже.
- Никаких особых дел у меня нету, - Мирабид "особых" произнёс врастяжку: мол, не очень-то, старик, язык распускай. - Молюсь сельпо как богу всемогущему. Даст сельпо товар - дела хороши, не даст - худо идут дела.
- Не кощунствуйте, браток.
- Над кем? - не понял Мирабид. - Над сельпо?
- Над всевышним, - строго произнёс Максум.
- Да как можно! - ахнул Мирабид. - Да я!.. - Не найдя подходящих слов, впустую задвигал челюстью, словно сжевал что-то липкое, цепляющееся к зубам.
Наступило долгое молчание. Попивали чай, учтиво отрыгивали в ладонь. Кто кого пересидит! Одолел Максум. Противник и союзник его, Мирабид, заговорил тихо, чтобы не привлекать внимание окружающих:
- Напрасно вы, уважаемый, в кощунстве меня обвинили. Кого-кого, а уж… - завмаг воздел указательный палец вверх. - Чту, почитаю. И вообще… Я понятно имею, древние порядки почитаю. Потому мне судьба не мачеха. Слава всевышнему, всё у меня есть: кусок лепёшки, одеться-обуться есть во что. Недавно дом построил. Одна беда - хозяйки дома пет.
У старика, как у рыболова, заметившего дрогнувший поплавок, похолодело под сердцем. Готово! Клюёт. Однако вздорный характер не позволил Максуму сразу перейти к делу. Старик стал кокетничать.
- Как это нет хозяйки, браток, а матушка?
- Я не о матушке, уважаемый аксакал.
- О ком же?
Мирабид решил взять быка за рога.
- Жениться давно хочу. Вот.
- Умные слова приятно слышать, - продолжал ходить вокруг да около Максум. - Оно и верно. Молодость подобна падучей звезде: пролетела - и нет её. Так отчего бы вам не жениться? Нынче на девичьем базаре спрос невелик, а красоток сорок сороков.
Хитрые, вечно чего-то ищущие глаза Мирабида превратились в крохотные щёлочки,
- Ошибаетесь, мудрый аксакал. Девушек - да, избыток. Красавиц маловато. Впрочем, мне много и не надо. Двух арбузов под мышкой не удержишь… Есть одна пери, страдает по ней моё сердце. Да, видно, не судьба.
Максум-всё-не-так довольно искренно удивился.
- Почему?
- Да так… Кстати, зашли бы вы завтра в магазин. Скажу вам по секрету, будет партия сатина прекраснейшей выделки.
- Сатин, говорите? Хм… Надо будет поглядеть. Хотя заранее могу сказать, что насчёт выделки вы хватили лишнего. Так на чём мы?.. Ах, да! Значит, говорите, ноет сердечко? По ком, если не секрет?
- Есть одна девушка. Вам-то уж она хорошо известна, уважаемый. Парень один только всё дело портил. Морочил ей голову. А сейчас и вовсе уехал.
- Так очень хорошо, что уехал, - сказал Максум невинным тоном.
- Вы так думаете? Удобно ли? Как-никак, учитель этот на фронте…
- Ах, так вот кто, оказывается, ваш соперник! Тогда можете считать, что нашли во мне поддержку. Признаться, я тоже не люблю этого учителишку. Гол как сокол, на губах молоко не обсохло, а мнит себя по меньшей мере ибн-Синой.
- Благодарю на добром слове, аксакал. Бескорыстие ваше всем хорошо известно. И вее же хочу напомнить древнюю мудрость: "Ни одно доброе дело не остаётся без воздаяния".
Максум важно кивнул. Подумал и заключил:
- Только не будем спешить. Дело тонкое. Знаете ведь, какие законы в военные времена. Заряженное ружьё, а не законы. Пусть Мухаббат чуточку отвыкнет от учителя…
Максум умолк, раздосадованный своей промашкой. Так тонко вёл игру, и вдруг сорвалось с губ имя племянницы! Несолидно вышло.
Мирабид, ликуя в душе (ага, сам первый назвал имя!), согласно закивал. Далее говорили о разных пустяках. Допилю чай и разошлись по домам.