"Что ответить?" - Надя кусала губы. Она и сама не знает, любит ли Ивана или нет. Знает только, что он добрый, искренний и простой, что такого обязательно надо любить.
- Уже время идти в село, а ты молчишь. Может, все-таки пойдешь со мной? - спросила внезапно.
Оленев молчал.
- Не тронут они тебя. Откуда им знать, что ты пограничник? Просто окруженец, которых тысячи, и все! Так и Перелетный тебя назвал.
- Ты хочешь сказать, что у меня нет выхода?
- Я не об этом… Я бы пошла с тобой, но не могу бросить мать. Ее совсем ревматизм с ног свалил. Да и куда идти?.. - Надя всхлипнула.
- Не нужно слез.
- Ваня, другого выхода нет, для тебя особенно, если ты, естественно, хочешь… Будь моим мужем! Это спасет меня от насильников, а ты подлечишь руку, окрепнешь. Если не то говорю, не обижайся. Прошу тебя. От меня теперь не отстанут полицаи. А так пусть приходят и видят нас вместе. Сразу подумают, что если не прячешься, значит, бояться тебе нечего. И отстанут от нас.
Оленев растерялся. Он не узнавал себя, такой стал нерешительный. Запутался, точно теленок на привязи. Вроде другой Оленев храбро сражался в первые дни войны на границе и потом в партизанском отряде. Ему хотелось еще раз спросить: "Ты меня любишь, Надя?" Без любви он не представлял себе семейной жизни. "Должна любить…" Внезапно ему послышался свой же голос: "Будет сын, назову его Андреем…" И жар стыда залил его лицо: сейчас как испытывает Надю, хотя она и не заслуживает этого. Девушка, возможно, приносит себя в жертву, чтобы вылечить его, спасти от преследований. А он?..
- Надя, милая! Я пойду с тобой! - Он поцеловал ее в щеки, шею, губы.
- Я знала, что тебя мучают сомнения. Но война же завтра не заканчивается. Вспомни, сколько ты убил немцев от границы до этих лесов. Если бы каждый сделал так, ни одного немца не осталось бы на нашей земле. Совесть у тебя кристальная. Разве я бы отважилась на такой шаг, будь ты другим?
- Ты успокаиваешь меня, Надюша.
- Приходится.
- Вот именно. Больше не буду скулить, - пообещал Оленев. - После ранения я стал капризным.
Дорога домой показалась Наде короче. Может быть, потому, что шли вдвоем, держась под руку. А почему им и не жить вместе?
- Скажешь полицаям, что служил на железной дороге, - обратилась Надя к Ивану. - Что-нибудь знаешь в этом деле?
- Как мосты взрывать, знаю, приходилось на границе ставить заряд под лонжероны железнодорожного моста.
- Это не годится, - задумчиво проговорила Надя.
- Вот именно. Тогда я артиллерист. Кашеваром на батарее был. У нас на заставе все умели работать по этой части. Было бы из чего! - повеселел Иван.
- Будешь и дальше Иваном, а фамилия пусть будет Лосев, а? Чтобы свою родную не забыть, - усмехнулась девушка. - И все!
- А документы пропали во время бомбежки, когда и руку потерял, - задумчиво добавил Иван. - Неплохо ты советуешь, Надя.
К хате подошли осторожно. Надя тихонько отворила двери и вошла первая.
- Мама!
- Где ты пропадала?
- Никто не приходил к нам?
- Никто. Ты не одна?
- Со мной друг нашего Терентия. Тот, который письма писал.
- Кто знает, кто тебе их писал, - настороженно сказала мать.
- Ваня Оленев. Он без руки.
- Ты уже на примете у полицаев. Быть беде, дочка!
- Знаю. Поэтому мы и решили с Ваней пожениться, - смело сказала Надя и сама испугалась этих слов.
Мать вроде захлебнулась и замолкла.
- Не сердитесь на нас, мама! - заговорил Оленев.
- Никогда не считала тебя неразумной, хотя ты и забавлялась этими письмами с парнями. Вот и доигралась, привела мужа среди ночи! - с грустью проговорила мать.
- Простите. Так надо!
- Я не враг тебе, дочка. Ужинайте и ложитесь спать. Скоро петухи пропоют.
- Нет петухов - съели немцы, - сказала Надя.
Она завесила одеялом окно, зажгла коптилку и пригласила Ивана к столу. Поставила ту самую крынку, из которой угощала молоком Ивана и Андрея, когда они приходили к ней из партизанского отряда.
- Молока нет. Забрали у нас корову. Варим компот: из яблок, груш и терна. Пей, Ваня. - Надя отрезала кусок хлеба и подала Оленеву.
- Спасибо.
И все-таки она чувствовала, что между ними существует какое-то препятствие, что он задумчивый, печальный: наверное, думает, что он ей в тягость. "Но что же сделать, если не могу повернуть всю душу, сердце к тебе. Сердцу ведь не прикажешь! Пойми ты меня наконец!" - чуть не плакала.
Пили компот с хлебом. Вкусным показался этот ужин Оленеву.
- А ребята пошли на Харьков? - спросила Надя.
- Пошли. - Он поставил кружку и вынул из кармана гимнастерки два каштана. - Андрей оставил на память. Когда были в Киеве, он сорвал их с дерева у Днепра. Тогда каштаны еще не падали, а теперь уже и листьев нет на деревьях.
- Только на дубе остались, - добавила Надя, положив на ладонь каштан.
- Возьми один себе, - сказал Оленев. - Пусть он будет нам как пароль.
Близилось утро, а они все разговаривали. Наконец он поднялся и прошептал ей на ухо:
- Не пора ли спать? Взять коптилку?
- Не надо. Пусть здесь стоит, - ответила Надя и пошла в комнату, где стояла койка.
Оленев остался сидеть за столом, подперев рукой подбородок. "Иван Лосев, кашевар батареи. Не забыть бы номер батареи старшего лейтенанта Пужая на всякий случай…"
- Ваня, гаси свет! - услышал ласковый голос из другой комнаты.
Оленев подул на огонек, тот метнулся и погас. Ступив несколько шагов, Иван наткнулся на Надю, стоявшую у кровати в одной сорочке.
- А, вот ты где!..
- Вот где я, - прошептала Надя.
- Надя, милая…
Остаток ночи прошел быстро.
9
Утро выдалось хмурым. За окном сеял мелкий дождь.
- Время вставать! - первым подал голос Иван. - Мать уже хозяйничает.
- Еле ноги волочит, а возится. Хоть переставлять что-нибудь с места на место, лишь бы не сидеть без дела, - сказала Надя.
- Мы тоже привыкли мало спать. - Иван вспомнил пограничную службу. Помолчал, потом виноватым голосом попросил: - Помоги мне одеться.
Надя вскочила, достала чистую рубаху, выстиранную вчера. Надела, пытаясь не касаться забинтованной культи. А Ивану казалось, что она вот-вот заплачет, осознав, что связала себя крепким узлом с ним.
- Все, - сказала Надя, одергивая рубаху.
- Спасибо.
- Не за что. А теперь отвернись: я буду одеваться. Да проворней!
- Уже и ругаться начала! Я зажмурюсь.
Надя быстро оделась. Иван видел ее стройные загорелые ноги. "Это летнее солнце. Оно позолотило и ее буйные красивые волосы".
- Золотая ты моя! - прошептал он, не сводя с нее нежного взгляда.
- Какая есть! А теперь идем завтракать.
У двора затарахтел мотоцикл. Начальник управы Вадим Перелетный не стал задерживаться с повторным визитом. Ему хотелось узнать, кто этот однорукий, с кем стояла Калина рано утром на околице села.
А еще хотелось увидеть ее, посидеть с ней за столом. Он знал, что Надина мать не гонит самогонку, и прихватил бутылку, кольцо колбасы.
- Здравствуйте вам в хату! - как и вчера, Перелетный с порога поприветствовал хозяев.
- Здравствуйте! - сказал Оленев, одетый в коричневый костюм, взятый Надей у матери Терентия Живицы.
Перелетный от удивления заморгал глазами. Взгляд его почти примерз к пустому рукаву, заправленному в карман. Вадим чуть не выпустил из рук сверток. Свирепо взглянул на Надю. Та стояла возле печи и сдержанно улыбалась.
- Познакомьтесь, господин, начальник, Иван Лосев, мой муж.
Перелетный растерялся. Он всегда считал себя человеком, который может ориентироваться в любой обстановке, но сейчас как остолбенел. Что угодно он ожидал, но только не однорукого, который еще и муж Нади. Уже не первый раз попадает он в тупик, ошибаясь в людях. Дурачит она его, что ли? Может быть, привела однорукого, чтобы отшить его, Перелетного? Или есть тут еще иной умысел?..
- Вы сказали, я вот и привела Ваню к себе в хату, - тихим, покорным голосом сказала Надя, вроде бы Перелетный действительно приказал ей выйти замуж.
От этих слов Вадима передернуло. А Надя продолжала ровным, рассудительным голосом:
- Здоровых мужчин нет. Они же все воюют… Зато хлопот теперь у меня не будет.
"А ты, красавица, артистка! Ловко все закручиваешь!" - подумал Перелетный.
- Из окруженцев? - наконец спросил он грозным голосом.
- Да. Из 173-го артполка. Я служил кашеваром. Бомбили нас, и вот руку… - ответил Оленев.
- Где же это произошло? - Перелетный пронзил взглядом Оленева, смерив его с головы до ног.
- Под Васильковом.
- Давно уже. Рана не кровоточит?
У Оленева все внутри сжалось. Вдруг полицай заставит снять пиджак и рубашку и осмотрит руку? Если б ему оторвало руку под Васильковом, то она б уже не кровоточила. Но она еще кровоточит.
- Не совсем зажила. Неделями не мог сделать перевязки. Все время в пути ведь.
- Не к нам на регистрацию, а в лес тебя потянуло, - пытливо заметил Перелетный.
- Вот именно. Видел я, что немцы делают с пленными.
- Откуда родом?
- Из Сибири.
- Потомок Ермака! - усмехнулся Перелетный.
- Какого Ермака?
- Покорителя Сибири.
- Нет. Родители в тридцатом году были высланы из Тамбовщины… - соврал Оленев, прикидываясь простачком.
- Как кулака сослали папашу?
- Откуда мне знать, кулак или нет? В первый класс только ходил тогда.
- А сколько всего закончил?
Оленев показал пятерню и загнул большой палец: