6
В "Уманской яме" Василий Рябчиков и Шмель Мукагов изголодались и обессилели. Заросшие, угрюмые, в кровоподтеках, они не переставали думать о побеге. Однако выбраться из "ямы" было чрезвычайно трудно. Не повезло первому беглецу, не повезло и последнему. Его догнали недалеко от железной дороги, затравили овчарками, а потом расстреляли. Вместе с ним расстреляли и десять пленных из "ямы".
В тот же день Рябчиков и Мукагов возвращались в лагерь в большой толпе пленных. Возле входа поток людей остановился. Ворота еще были закрыты, а дорогу пленным пересекли женщины с узелками в руках. Они пришли из окрестных сел, из Умани с надеждой встретить или узнать, расспросить о своих мужьях, братьях. Женщины доставали из узелков хлеб, яблоки, сало и просили разрешения передать пищу пленным. Некоторые получали в ответ удары, другие все-таки передавали узелки или кидали хлеб в толпу.
- А моего не видели?.. Возле Подвысокой он был…
- А брата моего под Львовом?..
- А мой муж…
Люди называли фамилии и имена своих близких, надеясь, что кто-то из этих несчастных знает про судьбу их родных.
У Василия Рябчикова мелькнула мысль.
- Слушай, Шмель, выбирай себе молодицу.
- Зачем мне сейчас молодица, - устало и безразлично ответил Мукагов.
- А-а! Выбирай молодицу, кидайся ей на шею и кричи: "Родная моя женушка!.." Дальше все зависит от тебя и от нее, может, конвоиры и поверят.
Рябчиков стал протискиваться к крайней шеренге. У него все-таки теплилась надежда на счастливый случай.
Уже случалось, что женщины, приходящие к "яме", находили своих мужей. Было и такое, когда кое-кого за сало или яйца немецкий конвоир отпускал.
- Господин солдат! Моя жена! - внезапно закричал Шмель. - Вон она! Ясочка! Милая моя! - И кинулся на шею женщине в цветастом платке.
Неожиданно для него женщины сдвинулись, одна зарыдала и уронила голову на грудь Мукагову. Другая, чернявая, подбежала к Рябчикову и быстро зашептала ему:
- Моего мужа звали Данила Гутыря, а я Маланка - Она протянула конвоиру узелок. - Господин немец! Возьмите подарок… Тут яйка, шпик! Млеко! Это мой муж! Больной, худой, от ветра падает! Какая из него рабочая сила!
Она припала губами к губам Рябчикова.
Солдат посмотрел на женщину, на высохшего и худого Рябчикова, взял узелок и толкнул его в спину: "Век!"
Обнимаясь, Маланка и Василий стали медленно выбираться из толпы. Рябчиков озирался и звал:
- Шмель! Сюда! Где же он?
- Этот черный? Да он с моей кумой Мариной. Идут за нами. Скорее, а то передумает немчура… - торопила Маланка.
- У меня и сил нет… Я же не ел по-человечески уже давно.
Маланка поддерживала Василия за плечо. Он ощущал ее теплые руки. Ему даже стало стыдно, что он такой хилый, несчастный, как будто его сняли с креста.
- Наверное, всю силу истратил на поцелуй, даже укусил, - горько улыбнулась Маланка. - Но ничего, удалось-таки вырваться.
- Кто же ты? Как живешь, добрая женщина? - ласково спросил Рябчиков.
- Звеньевой была в колхозе. Живу с детьми - двое их у меня. Одному - десять, другому - три. А у тебя дети есть?
- Трое.
- Где же они?
- С границы я их отправил в Гадяч, к родителям жены. Она туда еще за неделю до войны уехала.
- Красивая она у тебя?
- Очень. И человек хороший.
- Так говоришь, значит, и ты хороший, - похвалила Маланка и пожала ему руку. - Так, говоришь, был на границе?
- Был.
- И тот твой друг, что на турка смахивает?
- Осетин он, а не турок.
- А кто их разберет! И турки и осетины люди, а вот про фашистов этого не скажешь.
- Подождем Марину, - попросил он.
- До ночи в овраге посидим. И тогда в хату тайком. Дожились. В свою хату как воры, - с укором проговорила крестьянка и посмотрела на Рябчикова.
- Да все наладится, Малаша. Придет время - и мы их турнем.
- Эх, быстрее бы! - вздохнула она.
Маланка была в меру полная, лицо миловидное, румянощекое.
- Рассматриваешь? - усмехнулась женщина.
- А ты красивая!
- А твоя жена чернявая или белая?
- Белая.
- Когда я в школу ходила, то жалела, что не белая, - призналась Маланка.
- Почему?
- Да глупая была. Ты же знаешь, какие фильмы крутили у нас? "Трактористы". Марина там белая. "Богатая невеста". Опять блондинка. А "Музыкальная история"? Клаву помнишь? И она блондинка. А "Девушка с характером"? Тоже. Вот и хотелось стать блондинкой, - засмеялась Марина.
- А муж твой?
- Черный как галка. За русым убивалась, а вышла за черного. А вот и они идут, - кивнула Маланка на дорогу, - Марина и твой осетин.
- Хорошо, что вдвоем, - обрадовался Рябчиков. - Марине можно доверять?
- Мы ссорились иногда. Но это на работе, давно. Я заметила, наш председатель давал ей больше суперфосфата. Не стерпела, сказала ему и ей. Самой ныне смешно, из-за какой мелочи спорили… Марине можно верить, как и мне.
Шмель кинулся обнимать Рябчикова.
- Братишка! Мы на свободе. Ну теперь держитесь, фашисты!
- Приди в себя хоть, - сказала Маланка.
- Конечно, придите в себя, - сказала и Марина.
- Верно, - согласился Рябчиков, - как говорили у нас на заставе: "Работы хватит, лишь бы не ленились…"
- Что наши думают о нас? - внезапно спросил Мукагов. - Конечно, думают, что нас убили или мы в плену.
- Наверное, хорошие были ребята с вами? - внезапно спросила Марина. - Мы тоже на границу лучших провожали.
- А немцы в селе есть? - спросил Рябчиков.
- Гарнизон. И полицаи. Там один такой проворный, - сказала Маланка. - К Марине все пристает.
- Верный пес у них, - с горечью добавила Марина. - Откуда такие берутся!
- А ты, Марина, как с ним управляешься? - спросил Рябчиков.
- Я ему уже дала затрещину.
- Шайтан! - с горячностью воскликнул Шмель. - К такой женщине лезет, продажная шкура!
- Сказал, все равно добьется своего и не силой, а убеждением, - продолжала Марина. - Умника корчит из себя. Университет закончил.
- Мы одного такого встречали в "яме". Исчез потом куда-то. Не Вадим ли его звать? - спросил Василий.
- Видимо, он. Жаль, не прикончили там, - сказал Мукагов.
Когда порядком стемнело, пошли огородами к Маланкиному двору. Вдали звучали автоматные очереди. В звездном небе гудели самолеты, их гул тянулся на запад.
- Наши…
7
Вокруг Киева неумолкаемо грохотали пушки, бахали зенитки на площадях, в скверах и на днепровских склонах. В небе гудели бомбардировщики, с ревом вздымали вверх, падали вниз истребители, иногда оставляя за собой черный хвост дыма. Казалось, кроны каштанов, лип, кленов стали серыми и желтыми не от сентябрьской поры, а от огня и пыли взорванных бомб, снарядов, тех шестнадцати эшелонов боеприпасов, которые выпустил по Киеву гитлеровский генерал Бранд.
Полковник Шаблий дневал и ночевал в Управлении по руководству партизанскими отрядами. Ежедневно к нему стекались сообщения из штаба 5-й армии, воевавшей на западе и северо-западе от столицы. Сообщения поступали по рации, телефону, приносили их и связные, переходившие линию фронта.
Прибыл посланец из партизанского отряда, который действовал на юге от столицы. Это была молодая женщина в сером жакете. Обувь стоптанная, в пыли.
- Товарищи прислали узнать, как действовать дальше? - коротко спросила партизанка.
- Как там обстановка? - Шаблий пригласил ее сесть.
- Несколько раз были в открытом бою.
- Плохо, что в открытом, - с болью заметил Шаблий. - Нужна тактика внезапных ударов.
- Первые две недели мы уничтожали эшелоны, мосты на железной дороге и шоссе, разбили несколько штабов в селах. На юге не так уж много лесов. Мы были все время на ногах…
- Да, движение, постоянное перемещение - это тоже основная тактика партизан. - Ну, еще что?
- Встретились с красноармейскими частями. Нам приказали прикрывать их отход. Там и легло наших немало…
- Печально. В открытом бою с регулярными моторизованными частями противника партизанам не устоять. Да еще в степи, с разветвленной сеткой дорог… Да, жаль! - удрученно покачал головой Шаблий.
- Что же теперь? - в отчаянии спросила партизанка.
- Оставаться в тылу противника. Небольшими группами идите в леса. В подполье. Готовьтесь к борьбе в условиях оккупации. В своей работе опирайтесь на население. Придет время - сформируете новые отряды. Вот что я могу ответить на ваш вопрос.
- Понятно, Семен Кондратьевич. Так и передам, если дойду.
- И еще передайте. Отчизна не забудет подвига вашего партизанского отряда. Пятьдесят бойцов и командиров представлено к правительственным наградам. И вы, Екатерина, среди них.
Слезы выступили у партизанки: может, из этих пятидесяти человек, которых наградят орденами и медалями, многих уже нет в живых.
- Сейчас мой водитель проводит вас. Отдыхайте. Потом в воинскую часть. Оттуда с армейскими разведчиками перейдете линию фронта, - сказал полковник и позвал шофера. - Гриша найдет вам и новую обувь.
- Может, еще встретимся, Семен Кондратьевич! - не то спрашивала, не то утверждала партизанка.
- Должны встретиться, - сказал Шаблий. Ему очень хотелось утешить эту женщину, которая преодолела тяжелый двухсоткилометровый путь и которую ждала еще более тяжелая дорога назад, к партизанам. Он обнял разведчицу и посмотрел ей в глаза. - Не надо плакать.