- Спасибо, Ерофеич, - сказала Ирина Петровна. - Спасибо тебе за все!
Ванда тихо подошла к Ирине Петровне, прижалась щекой.
- Не забывайте меня…
- Товарищи! - громко сказал Ерофеев. - Попов мы отменили сами, до загса далековато, так что выхода нет - тебе благословлять, секретарь, - повернулся он к Семиренко, - чтобы было по закону…
- Ну что ж… - Семиренко был серьезен. - Дело ведь не в бумаге, и свадьба ваша настоящая, по всем человеческим законам… Так что благословляю вас на долгую и счастливую жизнь!.. Горько!
- Горько!.. Горько! - подхватили все остальные.
Млынский поцеловал Ирину Петровну, и она вдруг заплакала.
- Ты что?
- От счастья, Иван, от счастья…
Ерофеев достал откуда-то из-за лавки балалайку.
- Раз уж свадьба - так с музыкой!
Отодвинули стол.
И тотчас под балалаечную плясовую в круг вышла
Катя Ярцева, повела плечами, подошла вызывающе к Семиренко. Тот поднялся.
Танцевали темпераментно и красиво…
В домике, кроме Ирины Петровны и Млынского, никого уже не было. Только из-за двери отчетливо доносился хруст шагов часового да где-то далеко все еще звучала неугомонная балалайка Ерофеева.
Млынский и Ирина Петровна молчали. Долго. Только изредка осторожно и нежно касались друг друга…
В самолете Ирина Петровна обходила раненых.
- Держись, казак. Первый раз в самолете?
- Ага…
- Я тоже.
Ей помогали второй пилот и офицер, сопровождавший Семиренко. Сам он сидел у иллюминатора и, когда Ирина Петровна присела рядом на минутку, улыбнулся ей.
- Ну что глаза такие грустные? Война идет к концу, скоро увидитесь…
- Да-да, конечно…
В салон вошел штурман.
- Пролетаем линию фронта, товарищи. Будьте внимательны. - Он прошел в хвост самолета, похлопал по плечу стрелка, крикнул: - Вася, смотри в оба!
Ирина Петровна, услышав стон, подошла к раненому. И тут самолет сильно тряхнуло. Она взглянула в иллюминатор: черной тенью проскочил немецкий истребитель. Потом мелькнул еще один, на крыльях которого бились желтые огоньки трассирующих пуль.
Ирина Петровна увидела, как истребитель с черными крестами вспыхнул и, оставляя шлейф дыма, камнем пошел к земле. И тут же их транспортный самолет задрожал всем корпусом, в салон полетели куски обшивки, раздались крики и стоны раненых.
Самолет резко пошел на снижение. Один из моторов задымил…
Самолет удалось все же посадить на неубранное льняное поле.
Летчики, Семиренко с молоденьким лейтенантом и Ирина Петровна, задыхаясь в дыму, подтаскивали раненых к дверям, а там их принимали подбежавшие солдаты. Семиренко кричал Ирине Петровне:
- Уходи! Слышишь? Я приказываю!
Она лишь головой качала в ответ.
Немецкий истребитель прошел на бреющем полете над распростертым на земле транспортным самолетом и прошил его длинной очередью. Семиренко подхватил обмякшую Ирину Петровну, выволок ее из самолета, отнес к деревьям.
Она уже не видела, как задымил и упал немецкий истребитель, как вспыхнул и взорвался транспортный самолет. Она уже не видела ничего…
Семиренко держал ее голову на коленях, гладил ее волосы и плакал, размазывая слезы по черному от копоти лицу…
Рассветало. Млынский подошел к палатке, укрытой маскировочной сетью. Часовой отдал честь.
- Разрешите? - спросил Млынский по-немецки, откидывая полог.
- Да-да, пожалуйста. - Подполковник Бютцов, в чистой белой рубашке, поверх которой были натянуты на плечи широкие подтяжки, в галифе и хромовых сапогах, стоял с кожаным несессером в руках у раскрытого чемодана. - Прошу прощения…
Отложив несессер, Бютцов надевает китель. Теперь он в полной форме немецкого подполковника инженерных войск со всеми нашивками и орденами. Млынский даже головой покачал невольно, так он преобразился: подтянутый и слегка надменный прусский офицер.
- Я готов, господин полковник.
- Волнуетесь?
- Да, разумеется… Я часто вспоминаю нашу первую встречу зимой. Я спросил вас тогда, сохраните ли вы мне жизнь, если я все расскажу. Но дело было не в этом. Я не сказал бы ни слова, если бы верил до конца в правоту того дела, которому служил.
- Теперь вы работаете для будущего Германии.
- Да, я верю в Германию, верю в мой народ, который сейчас опутан чудовищной ложью фашизма. Теперь я знаю, что долг каждого немца - не дать фашистам утянуть за собой Германию в пропасть. Так думают многие офицеры. Позавчера в Москве я встретился с фельдмаршалом Паулюсом… К сожалению, было очень мало времени… Послезавтра я должен прибыть в часть.
- Желаю удачи, Бютцов. Пожалуйста, постарайтесь выжить. Такие люди, как вы, будут очень нужны послевоенной Германии.
Когда Млынский вышел из палатки, солнце уже позолотило снежные вершины гор.
Приблизился Шумский. Он был в плащ-накидке, из-под которой виднелась немецкая форма.
- Я готов, товарищ полковник.
- Добре. - Млынский посмотрел на часы. - До границы вас доведет Гонуляк, а там встретит Карасев. Его разведгруппа обеспечит ваше внедрение и связь со мной. Вам придется залезть прямо к черту в зубы… и выйти оттуда живым.
- Я постараюсь, товарищ полковник.
- Вы теперь командир второй разведгруппы. Обдумывайте каждый шаг: внедрение Бютцова обратно в вермахт стоило Центру большого труда…
Гонуляк, Хват, Канин и несколько партизан, собранных в дальнюю дорогу, ждут на краю поляны. К ним направляются Млынский, Шумский и Бютцов, за которым сержант Косых несет добротный кожаный чемодан.
- Эх, выпить бы на дорожку, - шутит Хват.
- А вот, - протягивает подошедший Ерофеев баклажку. - Родничок под той скалой обнаружил. Водичка вкусная и холодная, аж зубы ломит…
Хват, отпив глоток, передает баклажку Млынскому.
Тот, попробовав, одобрительно кивает и возвращает баклажку Ерофееву. Поколебавшись секунду, Ерофеев протягивает ее Бютцову.
- На, хлебни и ты на дорожку…
- Данке шён…
И пока подполковник неторопливо, маленькими глотками пьет холодную воду. Хват, шутливо нахмурив брови, наклоняется к Ерофееву.
- Не отравлена?
- Я полбаклажки выпил - и ничего, пока живой, - бурчит Ерофеев. - А к тебе все одно никакая зараза не пристанет.
Группа вместе с Бютцовом уходит. У самого поворота Шумский, прощаясь, машет Млынскому рукой.
А Ерофеев вдруг увидел, что к ним, спотыкаясь и чуть не падая, бежит Катя Ярцева. Он шагнул ей навстречу, и на сердце у него защемило.
- Беда, Ерофеич… непоправимая… - задыхаясь от слез, проговорила Катя. - Ирина Петровна…
Млынский повернулся к ней, словно кто-то его толкнул. В глазах его застыла страшная боль, и мольба, и надежда…
Тихие улочки Веймара. Виллы за аккуратными заборчиками и газонами, запорошенными первым снежком.
В сером "Хорьхе", на заднем сиденье, - подполковник Бютцов. Перед ним - фигура шофера. В зеркальце над лобовым стеклом отражается его лицо. Это - Шумский.
Бютцов приспустил разделявшее их стекло и сказал:
- Нах линкс… налефо…
Глядя в окно, он улыбнулся: тихая улочка с особняками, отступившими от нее за зеленые палисадники, была на месте. И шуцман у поворота узнал подполковника и козырнул, улыбнувшись приветливо.
- Стоп! - сказал подполковник.
Машина остановилась у трехэтажного особняка за лужайкой, окаймленной стриженым кустарником.
Подполковник подождал, пока шофер - правда, не очень аккуратно - выйдет и откроет ему дверцу. Глянув на темные окна дома, он легко взбежал по ступенькам на крыльцо и толкнул незапертую дверь.
Шумский, достав из багажника чемодан, пошел следом.
В просторной прихожей было тихо и пусто. Бютцов заглянул в кабинет и сразу увидел отца, вернее, его седую массивную голову, едва возвышавшуюся над спинкой глубокого кресла.
- Папа!
Старик вздрогнул. Книга упала на ковер. Обернувшись и увидев сына, старый фон Бютцов стал медленно подниматься.
- Фридрих… мой мальчик… Хорошо, что ты нашел время навестить нас, сынок…
Подполковник помог ему. Они обнялись. А в дверях уже стояла старая их служанка. Острый подбородок ее дрожал, в глазах сверкали слезы. Подполковник нагнулся и поцеловал ее дряблую желтую щеку.
- Здравствуйте, фрау Эльза…
- Я знала, что вы вернетесь, - сказала Эльза, вытирая глаза.
За ее спиной Бютцов увидел Шумского, спокойно ждавшего в прихожей.
- У меня к вам маленькая просьба, Эльза. Покажите шоферу, куда поставить машину, и накормите его. Только учтите: он русский.
- Что-о? - Глаза старой служанки сразу стали сухими и круглыми.
- Не бойтесь, он не кусается.
Надменно вскинув подбородок, Эльза вышла, прикрыв за собой дверь.
…Вечером сидели у камина в гостиной, пили кофе. В кресле, укрытый пледом, - старый фон Бютцов, жена подполковника Инга - молодая красивая женщина, их сын Иоганн - двенадцатилетний мальчишка, нарядившийся по случаю приезда отца в полную форму "Гитлерюгенда" с пряжкой на поясе и кинжалом.
Подполковник подбросил пару брикетов в затухающий было камин. Выпил рюмочку ликера и откинулся в кресле. Было тихо и мирно, и ничто не напоминало о войне, кроме, пожалуй, карты Европы, на которой красным шнуром была отмечена линия фронта. Вошла Эльза и, встретившись с подполковником взглядом, спросила:
- Простите, этот… русский… ночевать будет в доме?
- Есть свободные комнаты? - спросил подполковник.