На другом берегу Горшков аккуратно опустил Ирину Петровну на землю, что-то хотел сказать, но, увидев, что девушка смотрит на Млынского, смущенно пробормотал:
- Извините, доктор, - и пошел торопливо дальше.
- Спасибо, Леня! - крикнула вслед ему Ирина Петровна и, не дожидаясь, пока Млынский выйдет на берег, зашагала рядом с носилками, на которых лежал боец, раненный в том бою, когда был убит Юрченко.
На опушке леса, не выходя за кромку, остановились. Бойцы сразу стали переобуваться, выливая воду из разбухших сапог. Некоторые тут же легли и уснули.
Из авангарда вернулся Горшков, сопровождая кряжистого старика в треухе с эмблемой лесника. Старик снял шапку и поклонился Млынскому.
- Здравствуй, Иван Петрович!
- Солодов? Здравствуйте! - Майор протянул ему руку.
- Семиренко Николай Васильевич предупредил: проходить, возможно, тут будете…
- Где он сейчас? Нам надо срочно увидеться… - Млынский посмотрел на Ерофеева, который перематывал сырые портянки. - Людям бы вот только передохнуть и обсушиться немного…
- Секретарь сам придет до тебя, Иван Петрович, - сказал старик. - Где вас искать?
- Тут две деревни, - Горшков протянул майору планшетку с картой, - Смородино и Селищи…
- Спасибо, лейтенант, - отстранил Млынский планшетку. - В этих местах я без карты…
- В Смородине староста наш человек, - сказал старик, - а в Селищах… Знакомый твой там. Завхозом был в школе…
- Лукьяныч? - Млынский покачал головой, будто бы сомневаясь.
- Герасим Лукьяныч Павлушкин, - подтвердил старик. - Служит оккупанту, как пес цепной, и считает себя хозяином жизни.
- Передайте Семиренко - буду ждать его в Селищах, - сказал майор.
- Ясно, - кивнул старик.
Вечерняя деревня подремывала в сумерках. За окошками темно - берегли, видно, свет. Пустынно на улице, даже ребятишек нет. И только дымки, вытекавшие из труб, говорили о том, что деревня еще не вымерла.
На том краю, что был ближе к лесу, бабка поднимала воротом ведро из колодца. Увидела - кто-то идет. Щурясь, бабка приглядывалась к прохожему, который шел будто свой, не таясь, выбирая места посуше… В серой шинели, в шапке со звездой, с наганом сбоку… Бабка раскрыла рот, словно бы собираясь крикнуть, и тут же зажала его ладонью.
- Здравствуйте, - сказал Млынский и, не задерживаясь, зашагал по деревенской улице дальше.
Задыхаясь от злобы, рвалась с цепи с хриплым лаем собака.
Мальчонка лет тринадцати постучал в окошко одного из домов.
- Ну кто там? - спросил грубый голос.
- Дяденька, Герасим Лукьяныч велел вас позвать, - сказал подросток.
- А, черт…
У дверей, прижавшись к степе, стоили Бондаренко и двое бойцов из его роты. Лязгнул засов, и на крыльцо вышел человек в накинутом полупальто с белой полицейской повязкой на рукаве. Резкий удар - и из рук полицая выпал карабин.
Двух других полицаев, коротавших время в сельской управе за самогонкой и картами, взял без лишнего шума Горшков. Когда он вошел, один было вскинулся, потянулся к винтовке, но опередивший его Горшков коротким ударом приклада отбросил полицая к стене. А тот, что сидел спиной к двери, так и остался сидеть не шелохнувшись и даже карты не положил. Рядом с ним на столе стояла коробка полевого телефона.
Горшков сел на место сбитого им полицая, поднял его карты, вздохнул и сказал спокойно:
- Если будут звонить, ответишь, что все в порядке. Ход твой? Ну ходи…
Бойцы Горшкова тем временем подобрали винтовки полицаев и, сбив замок со шкафа, вытряхивали из него бумаги…
…А на вечерней улице дремавшей деревни по-прежнему было пустынно и тихо.
Большой пятистенный бревенчатый дом стоял на отшибе от деревни, у мельницы. Рядом с домом - сарай с сухими дровами и стог сена. Между сараем и домом была натянута проволока, к которой цепью привязана собака. На двор, отгороженный плетнем, из раскрытого сарая был вытащен однолемешный плуг. Лошадь у коновязи, мирно пофыркивая, подбирала из ясель остатки сена. Рядом на колоде сидел пожилой, но крепкий еще мужчина в овчинной телогрейке и шапке и чинил сбрую. Справа, так чтобы сподручнее было взять, стоял карабин, прислоненный к колоде.
Собака глухо зарычала. Мужчина поднял голову, увидел человека, неторопливо шедшего к нему от деревни. Его одинокая фигура - подробностей в сумерках было не разобрать - не встревожила хозяина, продолжавшего, поглядывая на приближающегося человека, спокойно заниматься своим делом. Успокоилась и собака.
Когда хозяин понял свою промашку, было поздно: Млынский уже входил во двор.
Взгляд хозяина метнулся к карабину, к лошади, но он ничего уже не мог сделать, к тому же увидел еще двоих, которые стояли, облокотившись на жердины плетня, у сарая. Как они подошли, хозяин проглядел, отвлеченный появлением Млынского.
- Здравствуй, Лукьяныч, - сказал майор.
Павлушкин медленно поднялся.
- Здравствуйте. - И закашлялся.
Млынский отодвинул карабин и присел на колоду. Опустился на свое место и хозяин. Некоторое время сидели молча, потом Павлушкин полез в карман, но спохватился под взглядом Млынского.
- Закурить… можно?
- Кури.
Павлушкин достал кисет, из него - газету, сложенную для закрутки, оторвал от нее листок, стал насыпать табак… Руки дрожали, табак просыпался; ветер вырвал из разом ослабевших пальцев листок, и Павлушкин безвольно опустил меж колен руки с кисетом…
- Расскажи, - нарушил молчание Млынский.
- Охота душу себе травить?
- Ждал?
- Конечно. И гарнизон стоял. А вы все не шли…
- Дел было много…
Млынский поднялся, подхватил карабин.
- Не здесь, - сказал Павлушкин, как-то воровато оглянувшись на окна дома и продолжая сидеть.
- Что?
- Если можно, не здесь, - повторил Павлушкин.
- Не убивать я пришел, Лукьяныч. - Манор тоже невольно посмотрел в сторону дома. - Пусть односельчане судят тебя. Как приговорят, так и будет. Идем.
Павлушкин поднялся. И тут же раскрылась дверь и на пороге появилась женщина, простоволосая, в валенках на босу ногу.
- Герасим Лукьяныч, зови гостя ужинать, - предложила она.
Павлушкин с надеждой взглянул на майора.
- Спасибо, хозяйка, времени нет, - ответил Млынский, забрасывая карабин за плечо.
- Что ж… А тебя ждать, Герасим?
- Меня? - переспросил Павлушкин. - Нет, не жди. - И он зашагал со двора не оглядываясь.
Павлушкин сам толкнул дверь и вошел в комнату управы, освещенную двумя керосиновыми лампами. Здесь майора ждали Горшков, Бондаренко и Ирина Петровна.
Горшков, шагнувший навстречу, подхватил карабин, брошенный Млынским, который кивком указал на Павлушкина.
- Найдется старосту куда-нибудь до утра пристроить?
Горшков подкинул связку ключей на ладони.
- У них с этим делом налажено. Ну, иди сам теперь посиди. - И он подтолкнул Павлушкина стволом карабина к двери с железными скобами.
Бондаренко докладывал:
- Товарищ майор, люди размещены по домам, боевое охранение выставлено в сторону леса и у дороги. Полицаи арестованы. Потерь у нас нет.
- Добре, хлопцы, - сказал майор. - Бондаренко, дай команду: людям к ужину выдать боевые сто грамм…
- Есть! - Лицо Бондаренко расплылось в улыбке, и, прихватив шапку, он исчез.
Ирина Петровна ждала своей очереди доложить майору. Она расправила шинель под ремнем, туго перехватившим тонкую талию…
- Товарищ командир, раненые - в школе…
Самодельная коптилка освещала тусклым красноватым светом голые бревна стен, четыре окна, завешанные серыми одеялами, побеленную печь, сдвинутые к стенам столы и скамьи и небольшую черную доску над ними - всю нехитрую обстановку классной комнаты. На плащ-палатках, разостланных на соломе, лежали раненые - человек семь. В печке плясал огонь, было жарко натоплено. У санитара, поившего раненого из жестяной кружки, да и у самого раненого лица были мокры от пота. Около стола, на котором стояла коптилка, девушка с треском рвала на узкие полосы простыню.
Раненый, лежавший у двери, разглядев Млынского, вошедшего в комнату, попытался привстать.
- Ты что, Гарковенко? Лежи, - тихо сказал майор. - Как настроение?
- Та ничего… Закурить бы вот…
- Сейчас…
Пока Млынский доставал кисет и рассматривал помещение, Ирина Петровна присела рядом с раненым. Раненый улыбнулся воспаленными губами.
- Теперь будем жить, доктор…
Кисет майора бережно передавали из рук в руки. Тому, у кого руки были ранены, цигарку крутил товарищ…
Млынский смотрел на девушку: худенькая, узкие плечики, большие глаза на бледном лице… Она была похожа, скорее, на подростка…
- Здравствуйте, - сняв шапку, сказал ей Млынский.
- Здравствуйте. - Девушка держалась естественно и просто и этим сразу располагала к себе.
- Вы учительница?
- Да, я учу детей.
- Здешняя?
Девушка покачала головой.
- Из Новгорода. Ехала в Крым на каникулы, а вот… Я ведь еще учусь… Училась в педтехникуме.
- В эту школу вас кто-то поставил?.. Управа? Немцы?
- Да вы что? - Девушка гордо вздернула подбородок. - Почему вы такое подумали? Я не пешка, чтобы меня ставили…
Млынский мягко улыбнулся.
- Здесь жила учительница, - продолжала она, - настоящая, Анна Андреевна Млынская…
При этих словах Ирина Петровна, снимавшая с одного из раненых старую, заскорузлую от запекшейся крови повязку, резко обернулась.
Майор с застывшей улыбкой смотрел на девушку, которая горячо говорила: