- Полицаев расколошматили вдрызг… И который меня схватил, лежит убитый… Сам видел… Захватили склады и продукты людям стали давать… А что дальше было - не знаю. Я ушел, потому что боялся - вы тут подумаете, что со мной что-нибудь случилось…
- А с тобой ничего не случилось, - сказал, покачав головой, майор Млынский.
- Ну а что, я же здесь…
Кроме Млынского, Ерофеева и Алеши в сторожке были еще Хват, Горшков и Бондаренко. На лавке лежало пальтишко Алеши с распоротым плечом. Маленький белый пакетик был в руках у майора.
Хват разглядывал карту.
- Значит, это в Tapaceвичах, говоришь? - спросил он Алешу.
- Да…
- Смотри, лихие ребята в этом отряде "За Родину", - сказал Горшков.
Ерофеев потряс баклажку со спиртом.
- Товарищ майор, может, внутрь ему дать немного? Никак не согреется.
- Растирай, Ерофеич, растирай как следует. - Майор встал, взъерошил Алеше волосы и, уходя, сказал: - Молодец, сынок…
- Я все равно бы убег, - вдогонку ответил паренек.
Млынский спустился в подвал под сторожкой. Подкрутил фитиль лампы над столом. Он старался не шуметь, потому что на лавке у рации спала, с головой укрывшись шинелью, Наташа.
В пакетике, который принес Алеша, был листочек с шифрованным текстом и маленький прямоугольничек из целлофана. Под сильным увеличительным стеклом отчетливо стало видно карту, на которой генерал Шварценберг карандашом отметил квадрат 27.
Млынский склонился над Наташей, осторожно тронул ее за плечо.
- Наташа…
Квадрат 27 был отмечен на оперативной карте командующего фронтом генерал-полковника Ермолаева. В его кабинете находился начальник разведуправления генерал-майор Елисеев, который докладывал:
- Разные источники подтверждают сообщение об усиленном внимании фон Хорна к квадрату 27: из тридцати дивизий, прибывших за последние месяцы, пять пехотных и три танковые дислоцированы в этом сравнительно небольшом районе… в котором, кстати, серьезных оборонительных сооружений у противника нет.
- Достоверно известно, что нет? - жестко спросил Ермолаев.
- Ни агентурой, ни авиаразведкой не зафиксировано, товарищ командующий. Не обмечены они и на карте фон Хорна.
- Где фотокопия карты?
- Млынский только что получил эту пленку. Если ночью будет погода…
- Плохо, генерал! - прервал его Ермолаев. - О чем мне докладывать в Ставку? О том, что ждали погоды?.. Мне нужны факты: номера частей и соединений, их дислокация, расположение укрепленных линий противника… Но главное - знать, почему фон Хорн готовит кулак на этом пятачке. Дайте задание майору Млынскому определить, чем располагают немцы в этом якобы не укрепленном районе. Пусть действует всеми средствами, вплоть до разведки боем! Срочно перебросьте ему боеприпасы, медикаменты и продовольствие. Вывезите раненых и пленного подполковника.
- Будет исполнено, товарищ командующий!
Воз с сеном стоял на городской улице около деревянного одноэтажного домика. Маша осторожно стучала в окно. Ее подружка стояла у воза, тревожно смотря по сторонам. На стук Маши выглянул парень и, узнав ее, вышел на крыльцо в накинутой телогрейке.
- Здравствуй, что случилось?
- Костя, ты должен помочь!
Раненому, который лежал на дне телеги под сеном, в узкую щель было видно крыльцо и стоящих на нем парня с девушкой, но разговора их он не слышал. К тому же по улице мимо воза с треском проехал немецкий патруль на мотоцикле с коляской.
- Маша, я не могу оставить его у себя, - убеждал девушку Костя. - В доме у нас офицер на постое… Вообще удивляюсь твоему легкомыслию - как вы проскочили?
- К обозу пристроились…
- Сумасшедшие…
- Костя, что же нам делать?.. У Лены нельзя. Мы были… Там мать такой крик подняла… Костя, ты ведь знаешь кого-нибудь в городе.
- Никого я не знаю, - сказал резко, но не очень искренне Костя.
- Хотя бы на ночь где-то остановиться… Костя, у него гангрена, наверное, начинается… Они нас выручили, спасли от неволи, а мы… - Девушка готова была заплакать. - Скоро комендантский час…
- Ладно, подожди, - сдался Костя, - шапку надену…
…Воз с сеном был загнан во двор позади церкви. Девушки с тревогой и недоверием оглядывались вокруг. Дьячок с елейной улыбочкой крутился около воза, принюхивался к сену и спрашивал:
- Почем, девоньки? - Он вырвал клок.
Маша оттолкнула его.
- Не трогай! Не продается!
- Ишь ты! Сердитая какая!.. Сенцо-то ворованное небось…
Но ссора не успела разгореться, потому что из пристройки вышли отец Павел и Костя.
- Завозите в сарай, - сказал отец Павел.
- А говорите, не продается, - покачал головой дьячок. - Нехорошо обманывать, нехорошо…
- Ладно. Хватит разглагольствовать! - оборвал его отец Павел. - Иди, выдай девушкам сорок марок…
- Да за что же такие деньги?
- Ну! Делай что говорят. Да заодно помолись как следует за спасенье души своей. Коль в божьем храме торгуешь, так уж не жмись!
- Но! Пошла! - Костя потянул усталую лошадь к сараю.
Раненого уложили за печкой в уголке, отгороженном шкафом.
Маша прощалась:
- До свиданья, Алик…
- До свиданья. Спасибо вам, девушки. Машенька, я никогда не забуду вас…
Костя поторопил:
- Идемте, идемте, а то комендантский час… А мне за врачом еще надо успеть…
Маша последний раз оглянулась на раненого, который слабой прощальной улыбкой ответил на ее взгляд.
Отец Павел сказал, провожая Костю и девушек:
- Только из христианского милосердия, сами понимаете… Мы обязаны помогать своим ближним, особенно в такое смутное время.
Профессор Беляев закончил перевязку и похлопал раненого по руке.
- Спасибо, доктор, - прошептал Алик.
Профессор вышел из-за печки, задернул занавеску и сказал отцу Павлу, который стоял наготове с кувшином воды над тазом:
- Кость не задета. Рана чистая… Поливайте, батюшка, поливайте… Лихорадка, а больше, знаете, мнительность. Организм молодой, здоровый… Еще через два-три дня можно будет забрать от вас.
На просторной поляне, где был утрамбован снег для посадочной полосы, еще догорали сигнальные костры. У края леса стоял едва различимый в сумерках самолет. Моторы его ревели, винты поднимали снежную пыль.
Одни оттаскивали только что выгруженные из самолета ящики с боеприпасами, медикаментами и прочим снаряжением. Другие заносили в самолет раненых. Лошади боялись рева моторов, и сани, привезшие раненых, остановились сравнительно далеко от самолета. Погрузкой раненых руководила Зина.
Летчик торопил:
- Побыстрей, товарищи, побыстрей, светает…
Бондаренко и Бейсамбаев несли на носилках Алиева.
Рядом шли с одной стороны Млынский, с другой - Ирина Петровна.
Встретившись взглядом с Млынским, комиссар постарался улыбнуться.
- Ты не волнуйся, Иван Петрович, все передам кому следует… - Он приложил руку к левой стороне шинели, которой был до подбородка укрыт. - Все здесь, у сердца.
- За это я не волнуюсь, - хрипло сказал майор.
- Что? - не расслышал Алиев из-за рева моторов.
- Подождите! - приказал майор бойцам. - Поставьте-ка носилки здесь. А то не услышим там ни черта друг друга.
Носилки опустили на снег. Млынский встал рядом на одно колено. Молча стояли над комиссаром Бондаренко и Бейсамбаев, чуть в стороне - Ирина Петровна.
- Тревожно мне что-то, Петрович, - сказал Алиев. - А можно мне… остаться, пока вы вернетесь из этого квадрата? Ну хотя бы до следующего самолета? - Он посмотрел на Ирину Петровну, но она отрицательно покачала головой. - Нельзя… Приговор окончательный, обжалованию не подлежит… Тогда прощайте. - Алиев замолк, говорить ему больше не хотелось.
Млынский нагнулся, поцеловал комиссара.
- До твоего возвращения замещать тебя будет Юрченко…
Но Алиев ничего не ответил. Носилки подняли и понесли к самолету. Там их быстро подхватили и втащили в люк.
Мимо Млынского два автоматчика провели к самолету пленного подполковника Бютцова. Подполковник остановился, сказал, обращаясь к Млынскому:
- Я хочу поблагодарить вас, господин майор…
- Идите, Бютцов. Ваша судьба в ваших руках, - ответил по-немецки Млынский.
Пока немец влезал в самолет, из люка на землю спрыгнула Зина. Придерживая шапку, девушка крикнула стоявшим неподалеку Млынскому и Ирине Петровне:
- До свиданья! Я только довезу комиссара! Первым рейсом - назад! Ирина, отвечаешь мне тут! За всех!..
Один из летчиков, что-то крикнув, протянул ей руку, втащил в самолет. Винты взревели, подняв снежные вихри. Самолет покатился от леса на полосу.
Алиев, приподнявшись на локте, видел в иллюминаторе стоявших рядом Млынского и Ирину Петровну, которые все удалялись и удалялись, пока не исчезли в сумерках…
Колонна тяжелых немецких танков медленно двигалась по лесной дороге.
Зарывшись в снег метрах в пятидесяти от нее, наблюдали за движением колонны трое разведчиков в белых маскхалатах. В одном из них можно было узнать лейтенанта Горшкова. Он опустил бинокль.
- Копошатся фрицы, а чего копошатся, не разобрать… Что, хлопцы, пойдем поближе? - И, не дожидаясь согласия, он пополз через поле к рощице, заслонявшей вид на деревню, у которой велись какие-то работы. Вдали двигалась колонна крытых автомашин…
Следом за Горшковым поползли двое других разведчиков.
Ночью в шалаше при свете карманного фонарика Горшков докладывал Млынскому и Юрченко: