Унынье прочь! Мы вечно юны,
Что зимний вечер! Сияет май!
Ударь, певец, в живые струны,
И буйство жизни повторяй…
Капитан заговорщически подмигнул. Но его настойчивый, покровительственный тон не понравился майору. Несмотря на это, он нехотя согласился.
Через полчаса, опорожнив бутылку с помощью сидящего с ними незнакомого старшего лейтенанта, они рассказывали друг другу о своем житье-бытье, о планах на будущее. В результате беседы Максимов узнал немало из жизни своего собеседника. Майор жил раньше на Украине в небольшом районном центре Малино, где воспитывался в детском доме. Институт закончил в Киеве, и тут началась война. Словом, Максимов узнал то, что нужно было знать вражескому разведчику. А дальше… Глухой ночью они ехали вместе на тормозной площадке товарного вагона как давние, прошедшие через годы друзья. И когда поднялось веселое, струившееся теплом июньское солнце, на крутом железнодорожном перегоне, в сорока трех километрах от станции отправления, был обнаружен труп неизвестного человека в нижнем белье с изуродованным до неузнаваемости лицом и телом…
Глава четвертая
Подполковник Кондратов вышел от командира дивизии и, пройдя несколько десятков шагов, встретил начальника связи майора Левашова. Тропа, изгибаясь, уходила книзу, к большому лесному озеру, у которого, если удавалось выкроить для себя свободное время, подполковник любил побыть один и молча, без движения смотреть на противоположный берег, чувствуя, как проходит усталость трудного дня. Приходил туда просто постоять, поразмыслить о бесконечных вопросах фронтовой жизни. И ему иной раз удавалось именно там решать задачи, которые ставила неумолимо жестокая машина войны.
- Не пылит дорога, не дрожат листы, - пожимая Кондрашову руку, с чувством продекламировал Левашов. Его серые глаза из-под короткого козырька новой офицерской фуражки смотрели пристально, изучающе. - Слышал-слышал о некоторых успехах вашей службы. Приволокли все же "языка" разведчики соседа? Надеюсь, скоро дела пойдут, ибо морокует над этим сам неутомимый полковник Купорев.
Кондратов непринужденно рассмеялся, в свою очередь, словно бы впервые, рассматривая невысокую, мускулистую фигуру Левашова.
- А вы, как вижу, время зря не теряете: фуражечку успели получить? А вот от моды явно отстаете, товарищ майор, - смотря на его худощавое, чисто выбритое лицо с тяжелым квадратным подбородком, парировал Кондратов. - Отставать от моды - в наше-то время! - грешно. Я об усах. Были бы вам к лицу. Такие, знаете ли, как у кутузовских гвардейцев!
Левашов оживился:
- Верно-верно… Добрый совет - мудрость дающего. Усы гусаров Давыдова являлись предметом зависти и подражания. И все же, каковы успехи?
- На участке соединения генерала Чавчавадзе идут бои местного значения, - отделываясь шуткой, ответил Кондратов. - Ну, а если точнее, то, думаю, все в норме. Для чего и живем.
Кондратов уважал майора Левашова как классного, думающего специалиста и - не более. Особенности его работы, а отчасти и характер, не позволяли ему идти на близкие контакты с людьми малознакомыми, даже относящимися к сфере его деятельности. Войсковая разведка была для него святыней, и было просто непозволительно пренебрегать ее непреложными законами. Левашов, как было отмечено сослуживцами, относился к типу людей педантичных, ничего не делающих без строгого самоконтроля. Избегал женщин, не вступал с ними ни в какие связи, кроме служебных. О нем ходили разные слухи, одна из связисток как-то поделилась с подругами своими впечатлениями: "Майор Левашов - симпатичный и обходительный мужчина. Но ведет себя, как монах-иезуит. Может быть, он не уверен в своих мужских достоинствах?" Однажды, при случае, ему рассказали об этом дивизионные шутники. Подумав, он усмехнулся: "Мои мужские достоинства, о чем лепечет эта непорочная дева, при мне и в самом лучшем виде".
Всем хорошо было известно, что Левашов прибыл в дивизию из госпиталя. Он как-то легко вошел в состав офицеров штаба, заменив тяжело раненного подполковника Снегирева…
Кондратов вспомнил об этом, когда Левашов, сказав на прощанье: "Желаю успеха армейским следопытам, вышедшим на тропу войны", удалился в сторону переднего края.
Потом у землянки разведотдела Кондрашова остановил хрипловатый голос майора Окунева. Настоящая мужская дружба уже давно связывала их. Она началась на тяжелых дорогах поражений и неудач первых дней войны. Окунев, тогда старшина отдельного отряда войск НКВД особого назначения, встретился с младшим лейтенантом Кондрашовым в боях под Полоцком в августе сорок первого. Витебск и Орша, Полтава и Харьков, Барвенково и Изюм, Калач-на-Дону и Сталинград - бесконечные, запутанные дороги войны сблизили этих двух непохожих, с разными характерами людей.
- Здравствуйте, Сергей Валентинович. Вы, как главный врач, - вечерний обход совершаете.
- Наблюдение, товарищ майор, мать разведки. - А про себя решил: "Обход - так обход. Можно и так назвать. - И пошел туда, откуда обычно доносился еле слышимый перезвон гитары, словно кто-то лениво перебирал или настраивал струны. - Наверное, Ваня Щегольков уже собрал свою компанию…" Он искренне любил этого симпатичного парня.
Природа наделила Ивана Щеголькова, радиста-телефониста дивизионной разведки, белым, по-девичьи пухлощеким лицом с крапинками веснушек, вьющимися, огненно-рыжими волосами, капризно вздернутой верхней губой, большими глазами василькового цвета, налила силой его подвижное тело. Фигура же Щеголькова нередко служила предметом необидных шуток и подтруниваний со стороны друзей-разведчиков: маловат был ростом. Но это зубоскальство было доброжелательным. Юный разведчик отлично играл на гитаре, как бы целиком уходя в ее аккорды, и при этом напевал сочным, красиво поставленным голосом. Всегда, при удобном случае, а он мог быть на отдыхе, кто-нибудь из разведчиков, особенно сержант Румянцев, просил Щеголькова, подавая ему гитару:
- Сыграй, Ваня! Такое, чтоб душа таяла…
- Это можно, - пожимал плечами Щегольков. - Для лучших друзей что пожалеешь, елки точеные! - Повторяя излюбленную поговорку старшины разведвзвода Двуреченского, охотно соглашался он и брал аккорд. В последний раз Щегольков играл и пел малоизвестную тогда еще среди солдат песню о мальчишке-моряке, покидавшем под огнем врага дорогую ему Одессу:
Застывшие лиманы, притихшие каштаны,
Красавица Одесса под вражеским огнем,
С горячим пулеметом, на вахте неустанной,
Молоденький парнишка в бушлатике морском…
Гитара плакала в руках Щеголькова, а он, перебирая струны, чуть склонив голову набок, смотрел неподвижно в противоположный угол землянки и, казалось, был там, в Одессе, вместе с Мишкой-моряком, горячим пулеметом… Голос его был мягок и задушевен. И песня, и звонкий, зовущий стон гитары, сжатый теснотой землянки, вырываясь наружу, блуждали над траншеей, будоража и напоминая о прошедших боях… Звуки эти плескались над разделительной "ничейной" полосой, достигая немецкого оборонительного рубежа. Противник не стрелял. Набычившись, стыл в ожидании его передний край.
Но в этот час, пользуясь отдыхом вернувшихся из поиска товарищей и тишиной, изредка нарушаемой "дежурными" разрывами снарядов и мин, Ваня, читая книгу "Пылающий остров", красочно иллюстрированную, мысленно, как в полусне, вместе с друзьями-кубинцами пробирался по узкому, выложенному серым гранитом подземному ходу к заветной двери, замаскированной в стене.
Послышался громкий, протяжный гудок. Щегольков не сразу сообразил, что эти требовательные звуки издает полевой телефон, стоящий перед ним на столе.
- Я - "Куба"! Я - "Куба"… - Словно освобождаясь от липкого сна, заговорил он в микрофон.
- Какая еще Куба? Ты же "Пчелка"… Маленькая, жалящая пчелка! - звучал на другом конце провода насмешливый девичий голос. - Что с тобой, Щегольков? Случаем, не заболел? Шлю санинструктора… Прием…
- Да нет! Все в порядке! "Пчелка" слушает… - узнав голос связистки Маргариты Николаевой, поспешно ответил Щегольков.
- Передайте десятому! Десятому прибыть на "Гранит" в семнадцать ноль-ноль. Как поняли? Прием!
- "Фиалка"… Я - "Пчелка"… Десятому прибыть на "Гранит" в семнадцать ноль-ноль. Я - "Пчелка" - связь заканчиваю.
Щегольков посмотрел на часы: времени впереди было больше чем достаточно. Но поразмыслив, он все-таки решил разбудить лейтенанта Черемушкина и предупредить его о вызове в штаб дивизии.
Взгляд Щеголькова встретился со взглядом Черемушкина. Тот проснулся, но продолжал лежать на топчане. В эту минуту и застал его вошедший Кондратов.
- Пусть ребята поспят, нормально отдохнут, - остановил он приподнявшегося Черемушкина. - Сиди, сиди, лейтенант, в ногах правды нет.
- А что, товарищ подполковник, правда в ногах держится?
- Зря придираешься, лейтенант. Это так, к слову. У солдата здоровые ноги - это немало. Хотел поговорить с тобой. Сложное задание ожидает тебя. Если начистоту - справишься?
- Постараемся выполнить. Дело-то не новое. Люди проверенные, дельные - не подведут.