Исторический роман о Второй мировой войне - войне японских солдат с американо-австралийской армией на островах юго-восточной Азии и Тихого океана, о плене. Раскрыт внутренний мир японского солдата, отношение к воинскому долгу.
Симота Сэйдзи
Японский солдат
О событиях, которые важно знать читателю этой книги
- … Япония забыла о своем величии! Мы негодуем, что Япония так долго спит после войны. Мы надеемся, что, когда проснутся войска самообороны, проснется и Япония. Проснитесь! Куда девался ваш самурайский дух!..
Это выкрикивал с балкона штаба Восточного военного округа войск самообороны в Токио Юкио Мисима, фашиствовавший литератор, чье кредо с предельной откровенностью было выражено в названии написанной им пьесы - "Мой друг Гитлер". Мисима обращался к сгрудившимся на плацу перед штабом солдатам, подбивая их двинуться к парламенту, чтобы под угрозой автоматов и пулеметов заставить депутатов отменить 9-ю статью конституции, запрещающую Японии иметь армию и вести войну.
На Мисиме - мундир офицера старой императорской армии, на лбу полоска белой ткани наподобие той, что повязывали, идя в бой, офицеры воинства генерала Тодзио в период второй мировой войны. На этой ленте они писали слова, в которых выражалась преданность императору и его предкам-богам, "сотворившим великую и непобедимую Японию".
- … Неужели среди вас нет настоящих мужчин, кто пошел бы на смерть, чтоб уничтожить конституцию, которая лишила Японию того, что делало ее Японией? - вопрошал Мисима. - Если есть, пусть подымут голову или умрут вместе с нами, как подлинные самураи!..
Мисима умолк. Подождал немного. Солдаты в голубовато-серой форме и пилотках с мягкими козырьками переговаривались, топтались, но пожелавших выступить с оружием в руках или умереть вместе с Мисимой среди них не оказалось. Резко повернувшись, Мисима покинул балкон. В кабинете начальника штаба - хозяин кабинета генерал Кэнри Масита давно и близко был знаком с "другом Гитлера" - Мисима расстегнул мундир, принял ритуальную позу, медленно поднял короткий меч и с силой всадил его себе в живот. Один из сообщников отсек Мисиме голову и тоже совершил над собой харакири. Голова сообщника покатилась под ударом меча третьего участника путча.
Это случилось 25 ноября 1970 года.
За четыре года до попытки переворота мне довелось встретиться с Юкио Мисимой и взять у него интервью. Он принял меня в зале для фехтования на мечах. Надо сказать, Мисима весьма преуспевал в этом искусстве: ему был присвоен высокий - четвертый - "дан" по фехтованию. Однако фехтование на мечах Мисима рассматривал вовсе не как спорт. Меч для него служил философским символом, неким воплощением самурайского духа.
В тренировочном кимоно из плотной ткани, с мечом за поясом Мисима сидел на циновке в середине зала, скрестив ноги. Глаза его скользнули по моей визитной карточке, и он устремил взгляд куда-то поверх меня. Я даже обернулся, чтобы узнать, на кого он смотрит. Но позади не было никого - только стена и белое полотнище на ней с огромным иероглифом "тамасий" ("дух"). Это полотнище, как мне потом объяснили, вывешивали каждый раз, когда Мисима приходил в зал. На мои вопросы Мисима не обратил внимания. Он говорил сам. Даже не говорил - изрекал то, что, видимо, представлялось ему истиной. И глаза его не отрывались от иероглифа за моей спиной.
- Я не терплю слово "любовь", - медленно произносил Мисима. - Особенно когда речь идет о любви к отечеству наших предков. Родина должна ассоциироваться у японцев с иным словом - твердым и сильным…
Мисима вещал долго. И постепенно я начал понимать, каким предкам поклоняется он: завоевателям Кореи и Маньчжурии, поработителям народов Юго-Восточной Азии. Мне стало ясно и слово, по которому он тоскует. "Война - отец созидания и мать культуры", - провозглашали почитаемые Мисимой предки, война - вот с чем должна ассоциироваться у японцев мысль о родине. Это слово имел в виду Мисима.
Ярким весенним днем 1974 года на перекрестке улиц Гиндза и Харуми - самом людном месте Токио по воскресеньям - остановился грузовик, к бортам которого был прикреплен белый с красным кругом японский флаг и лозунги: "Отменить мирную статью конституции!", "Долой коммунизм!" Из кузова грузовика один за другим проворно спрыгнули на асфальт парни в униформе, очень напоминавшей эсэсовскую, плотным кольцом окружили грузовик и застыли лицом к толпе в позе, тоже хорошо знакомой: руки скрещены на груди, ноги широко расставлены. Из динамиков, установленных на грузовике, гремели марши времен второй мировой войны. Эхо, отражаясь от бетонно-серых многоэтажных громад, повторяло надсадный визг флейт и дробь барабанов. Наконец музыка оборвалась и к стойке микрофона, торчавшей в кузове грузовика, подошел худой, высокий старик с венчиком растрепанных седых волос вокруг блестящей желтой лысины. Это был Бин Акао - главарь Патриотической партии великой Японии. Он прикрепил к борту грузовика карту мира и начал говорить.
На карте всего два цвета - красный и зеленый. Красным закрашен Советский Союз, другие социалистические страны, Индия, Бирма, Шри Ланка, Арабский Восток, большая часть Африки, почти вся Латинская Америка, зеленым - Япония, США, Западная Европа, Австралия, Новая Зеландия. Зеленые пятна - на месте Южно-Африканской Республики, Родезии, Израиля, Южной Кореи. Вслушавшись в слова Акао, я понял это довольно странное политическое деление. Все, что окрашено красным, - коммунистический мир, в него Акао включил и неприсоединившиеся страны, зеленое - мир "свободный".
- Красный цвет грозит стереть с карты цвет зеленый, - говорил Акао. - Коммунизм - наш враг, и, если мы его не уничтожим, - голос Акао поднялся до высоких нот, - коммунизм уничтожит нас. Коммунизм у порога Японии! - Акао уже кричал. - Он вот-вот вторгнется в нашу страну! Он уже здесь! - Акао обвел рукой перекресток. - Коммунизм тут! - Акао выбросил руку с вытянутым указательным пальцем в сторону толпы. - Крушите его! Он наш самый страшный враг!
Бин Акао кончил говорить и, поддерживаемый молодыми охранниками, тяжело спустился с грузовика. Я протиснулся к Акао и попросил ответить на несколько вопросов. Одним из них был такой:
- Воля народов к миру возобладала, и можно надеяться, что принципы мирного сосуществования станут общепринятой формой отношений между государствами с различным общественным строем. А какой, по вашему мнению, наиболее прямой и легкий путь к миру?
Фашист не замедлил с ответом:
- Всеобщее и полное вооружение. Спасение в этом. Сила спасет мир на земле. И в таком вооруженном мире самыми сильными должны быть Америка и Япония. Военные базы - форпосты борьбы за мир - должны окружать Советский Союз. "Красным" удалось свернуть войну во Вьетнаме, но Вьетнамы будут еще! Вьетнам - в Европе! Вьетнам - в Африке! Вьетнам - в Латинской Америке! Вьетнам везде, где есть "красные"! Моя мечта - увидеть в таком Вьетнаме японских солдат.
Грузовик Бин Акао появляется в центре Токио каждое воскресенье. Газета "Майнити дейли ньюс" метко написала: "Много перемен произошло на Гиндзе за истекшие годы, но старый Бин Акао по-прежнему тут". А вот строки из романа, который вы сейчас прочтете: "Подполковник разглагольствовал целых три часа.
- Как я уже говорил вам, - сказал он, - по своим целям, задачам и характеру великая восточноазиатская война - это… последний бой за объединение мировой цивилизации под знаком справедливого императорского правления… Эта война не может быть завершена в ближайшие пять-десять лет, это длительная война обоих лагерей, на которую они бросят все свои силы, и продлится она сто лет… И если мы сохраним преданность императору, усердие и стойкость, свойственные народу Ямато, нам не так уж трудно будет восстановить государственную мощь. Мы должны в ближайшем будущем возродить ее, покончить с господством в мире Европы и Америки и спасти человечество".
Созвучно высказываниям Юкио Мисимы и Бин Акао, не правда ли? Вот почему представляется правомерным, что в 1972 году - когда роман "Японский солдат" увидел свет - писатель Симота Сэйдзи обратился к событиям четвертьвековой давности. "Тот, кто не помнит прошлого, осужден на повторение его" - из этой бесспорной истины исходил писатель, с беспощадностью показывая во всей безобразной наготе японских милитаристов и с болью рассказывая о трагедии, в которую ввергли они японский народ.
"Приступая к осуществлению мер, направленных на оздоровление международной обстановки, - указывал тов. Л. И. Брежнев, - мы полностью отдавали себе отчет, что придется встретить упорное сопротивление со стороны наиболее реакционных, агрессивных кругов империализма, всех политических течений, которые по разным причинам заинтересованы в сохранении международной напряженности" . Роман Симоты Сэйдзи - дополнительное оружие в борьбе с этими наиболее реакционными, агрессивными кругами империализма.
"Военный преступник, проповедующий милитаризм!", "Долой командира батальона!" - так встретили солдаты шестой роты речь полковника, а ведь в 1945 году, когда происходили события, описанные С. Сэйдзи, прозрение наступило еще далеко не для всех японцев, отравленных шовинизмом, долгое время насаждавшимся в их сознании. Вот почему солдаты остальных пяти рот молча слушали речь полковника.
Совсем иное видим мы теперь. "Поступок психически ненормального человека", "Спектакль, разыгранный сумасшедшим" - единодушно оценила японская прогрессивная общественность действия Юкио Мисимы в штабе округа войск самообороны.
Пока я говорил с Бин Акао на весенней по-воскресному оживленной Гиндзе, нас окружила кучка любопытных прохожих. Я обратился к одному из них:
- Что вы думаете по поводу идей Акао?
Тот пожал плечами и коротко бросил: