- Господин Бодров, вы не гражданин Японии и не имеете права находиться на её территории. Ваш плен уже закончился, и у вас есть документы, подтверждающие это. Вы можете следовать, согласно вашего купленного билета, во Владивосток. В противном случае вы будете, арестованы и уже никто и никогда вам не поможет. Я очень сочувствую вам, но я соблюдаю свои законы и требую этого от вас. С корабля ни шагу! Прощайте!
Василий силой утащил меня в каюту и также силой заставил меня выпить японской водки.
Жив я остался только благодаря Василию Шохиреву. Он, можно было сказать, что только не нянчился со мной. Я знаю, как он торопился домой к своей семье, но он не бросил меня, и я отдаю ему должное за этот душевный подвиг. По прибытии парохода во Владивосток нас с Василием сразу же арестовали жандармы.
Очень странно мы выглядели в своих цивильных костюмчиках. С множеством подарков, размещённых по различным коробкам и другим тарам, которые заполонили при нашей высадке всю палубу парохода.
Два моих ордена Святого Георгия, орден Дружбы Народов от самого японского Микадо и бумаги на него очень поразили наших контрразведчиков.
И у Василия наград было не меньше, хоть картинку с него рисуй. На наше счастье в городе по своим казацким делам прибывал атаман Иван Лютов. И контрразведчики, решив помочь нашему горю и прояснить ситуацию, организовали всю эту неожиданную для нас встречу.
Как увидел нас атаман, из японского плена освобождённых казаков, слёзы покатились по его щекам.
- Родненькие вы мои, ребятушки, живые! - плачет седой атаман. Сколько же вы натерпелись там горя, и кто его мерил, это горе?
С атаманом мы добрались до Хабаровска. И здесь сердечно распрощались с ним. А дальше уже пароходом плыли мы по Амуру, до своих родных станиц: Михайло-Семёновской. Затем на лошадях добирались до Бабстовской. Как и обещал Василий, так и упал на лугу на траву родную, обнял её, и слёзы закапали из его глаз.
Как я мечтал об этом времени в плену в Японии. Я думал тогда, что уже никогда это не сбудется. И вот наступил мой долгожданный миг. Я не мог так на всё реагировать, как Василий, в наших душах все происходило по-разному. Пулей улетел бы я в далёкую Японию, если бы меня ждала там моя единственная Идиллия. А так весь смысл моей жизни потерялся.
Белые и красные
- Казаки вернулись из плена, - стайкой галчат проносятся станичные мальчишки по пыльной улице.
- Григорий Бодров да Шохирев Василий, живые они, вернулись!
Станичным атаманом был отец мой, Лука, и постарел он здорово. Весь седой уже стал, а с виду спокойный. Не стало той его величественной красоты, что отметила маньчжурская императрица Цы Си, навсегда ушли те годы. Укатали Сивку крутые горки - так говорится в русской пословице.
За одним большим общим столом собрались все казаки станицы и чествовали своих героев.
Всё, что было, то и принесли хозяйки туда, чем богаты были, тем и рады поделиться. Подошёл ко мне отец, погладил меня по голове, совсем, как в детстве, понял он меня прекрасно, что на душе моей было.
- Не журись, казаче! Ты ещё молод и силён, как никогда. Жизнь ещё не закончилась, и за это благодари Господа Бога, что жив остался.
А мне опять Идиллия видится, умирающая на моей груди, и тот страшный выстрел генерала.
Убежал я из-за стола, не смог там находиться, всего-то мне и было тогда чуть больше двадцати лет. А тут всё так и накатило на меня: как живое всё видится, и всё в который раз.
Но дома всё пошло на поправку, и моя душа стала понемногу выздоравливать. Разве есть время скучать мужику в большом крестьянском хозяйстве. Тут столько дел несделанных, что и дня не хватает все переделать. А жили мы тогда зажиточно, ничего не скажешь. Умели работать Бодровы и любили это дело. Так что всего в доме в достатке было, и работы тоже. Со временем стали мои родители подумывать о моей женитьбе, но я про это и слышать не хотел.
Так и шли годы чередой, а я и думать и слышать не хотел ни про какую там свадьбу. Плачет моя мать, убивается, как такое может быть в казачьем роду. Где в каждой семье детей чуть не десяток бегает.
- Это все работники в доме будут, да воины славные, нельзя так, сынок, Бога гневить.
Лука решил поступить иначе. Не стал он ничего говорить мне, и ругать не стал, знал, что всё это бесполезно. Был в казачьих станицах такой закон, что решают там всё старики, их общий сход. И ослушаться их решения никто не мог, даже сам атаман. Создание семьи считалось делом государственным и ответственным, и уклониться от этого не мог ни один казак. Иначе он мог лишиться всех прописанных ему государством прав: на жалование, на землю, и других прав и привилегий. В конечном итоге его могли просто высечь плетями и изгнать из станицы. Но до этого печального конца у казаков никогда дело не доходило, как решат старики, так всё и будет.
Большую ответственность брали на себя старики, и сватали они невесту уже по всем казачьим требованиям, чтобы потом не навлечь на себя хулы со всей округи. Они к невесте и в постель заглянут, и в печку посмотрят. И за стол с ней сядут. Самый уважаемый дед и в тарелку посмотрит, чистая ли она, и вкусно ли готовит невеста - попробует варево. И пустую посуду с обратной стороны посмотрит, чистая ли там тарелка или кастрюля, с тылу, значит. И если что-то там увидел старик, то говорит всем, мол, у вашей невесты ж-па грязная. Всю себя осмотрит невеста, и понять не может, вся чистая она, даже пылинки на ней нет. Может, пошутили так старики.
Но тех уже не вернуть, они ищут достойную невесту, за которую им краснеть не придётся. Тут и сам атаман с ними, отец мой Лука Бодров. Все это его была, отеческая затея.
Так и стала моей женой красавица Екатерина Кустова, и ни разу я в жизни своей не пожалел об этом. И ей ведь, было не сладко, и она ничего не знала о своём женихе. Так же, как и он о своей невесте. Тогда всё это было возможным, и время от времени практиковалось в жизни.
Переживала она конечно здорово, а вдруг ей какого-то бракованного жениха подсунут, как кота в мешке. И всё спрашивала мать свою об этом, да подруг своих: какой он?
Но дело в том, что между станицами тридцать километров было, и никто толком из родных невесты жениха не видел. Даже отец, и тот не видел жениха. Знал он Луку, воевали вместе, вот и всё. Но родословная Бодровых о многом говорила казакам, и породниться с ними за честь считалось. Поэтому отец невесты и был спокоен, да и деды всё по совести делали. Отчудили тогда старики вволю, ничего тут не скажешь. Но они поступали так, как и предписано им было законом. И не лязгали они своими языками, всё в секрете держали, до поры, до времени.
Но всё равно, до Катеньки моей как-то докатилась радостная весть. Её мать по своим женским каналам кое-что всё же узнала о женихе.
- Красивый он, доченька, и хороший, ты с ним счастлива, будешь! - успокоила она дочь.
А как увидела на свадьбе невеста своего жениха суженного, так сразу же и влюбилась в него на веки. Как с картинки он был этот казак.
Красивый сам, светлый волосом, голубоглазый, да чист лицом. Ещё высок он, да широкоплеч, и вся грудь в наградах. Не о таком ли ей мечталось красавце жаркими от грёз ночами и не спалось уже до утра. А теперь и счастье ей привалило, живи только, да жизни радуйся.
Прожили мы немного с родителями и решили строить свой новый дом, да такой большой, что в округе и не было таких. Чтобы под одной крышей с нами и родители старенькие потом жили, и детям место было. Да и внукам чтобы было весело жить в такой большой и дружной семье, и помогать уже своим родителям. А чтобы дом был вечный, то строить его надо было из отборной лиственницы. Вот её-то и надо было специально отобрать ещё на корню и затем спилить и просушить по особой науке. Много было ещё разных заморочек, но мы с отцом их успешно решали, не мог он без дела сидеть, не приучен был. Ещё мы пробовали с отцом здесь, на нашем берегу Амура, свой рис выращивать. И у нас вырастали богатые урожаи риса, не меньше, чем у маньчжуров его собирали. Только вся беда была в том, что продавать его в таких больших объёмах, что мы получали на своих угодьях, было некуда. И постепенно, его стали выращивать ровно столько, сколько надо было нам, и не больше. Постепенно всё задуманное и появилось у нас: и дом большой двухэтажный, и паровая мельница, и ферма для скота, и подсобное хозяйство. И детишек тоже хватало, что за казацкая семья без детей, это, что одна рука для человека, да и та без пальцев. Живи казак, да жизни радуйся.
Но политическая обстановка в мире все эти годы была напряжённой - то война с Маньчжурией, то с Японией, то первая революция в России: её отзвуки докатились эхом до Дальнего Востока. Но в казачьей жизни они ничего не изменили, как стояли казаки на границе, так и жили своей пограничной жизнью. Ловили контрабандистов, да спиртоносов, идущих с той стороны Амура. А в нашей приграничной зоне, в районах золотых приисков, нелегальных золотодобытчиков. Эта проблема была более серьезной, ведь часть золота уходила за кордон.