Потом карп с наших рук ел кукурузную кашу и вдруг, совсем как малыш, закапризничал. Играется исполин, пузыри пускает. А слуга ловко утирает ему толстые щёки и также ловко отправляет кашу обратно в рот монстра.
Весело даже птицам. И те тут же норовят выхватить кусочек послаще у этого капризного раззявы. Но тот только с виду простачёк. Так ловко саданул карп по воде своим хвостом-веером, что умникам враз не до веселья стало - спасаться надо!
И нам тоже достался весёлый каскад радужных брызг, который обрушился с высоты на наши разгорячённые головы. Только слуга всё так же млел от удовольствия. Ничего не омрачило его лица, даже вода. Любил он своего карпа больше своей жизни. И брызги воды не разочаровали его, а ещё больше обрадовали. И он так же шутливо плеснул водой в лицо любимца. Играются большие дети.
- Ему сто лет, - улыбается японец, - пра-пра-прадедушка наш.
- Ого! - изумились мы с Шохиревым. - Нам столько не прожить!
И однажды, возле пруда, мы встретились с красивой барышней. Она была просто изумительна своей восточной и яркой красотой. И настолько нежна она, что её можно было бы сравнить только с небесными лепестками розы. Мы застыли от неожиданности. Но девушка сама подошла к нам.
- Идиллия, представилась она. И протянула нам свою удивительно крепкую ручку. Василий что-то буркнул ей в ответ, совсем, как кот.
Но что? Даже я не в состоянии был понять его речь.
А я взял эту красивую ручку в свои грубые, и такие беспомощные сейчас, солдатские руки. Но так и не нашёлся, что ей сказать.
Я всё продолжал молчать. И казалось мне в то мгновенье, что вся её душа покоилась в этих моих жёстких ладонях солдата.
Но тут же я ужаснулся, что она уйдёт от нас, исчезнет, как сон, как видение. И я, неожиданно для себя, прижал её ручку к своей, воспылавшей любовью груди.
Я не знаю, как всё это получилось, похвастаться своим опытом общения с девушками я не мог. Но и робким никогда себя не считал, тут было что-то другое.
Идиллия не противилась этому, а удивлённо смотрела в моё восхищённое лицо. Наверно и она успела подумать, что сейчас встретились две наши родственные души, но в это невозможно было поверить. Ведь совсем недавно вокруг была война, и мы не знали друг друга.
И тут же она испугалась, что мы растеряемся в этом огромном и непонятном нам мире. И со страхом прильнула ко мне своей точёной фигуркой.
Всего лишь на миг, который стоил всей моей жизни.
И так невольно раскрылась её чистейшая душа, и я понимал это.
Неожиданно для себя мы разговорились. Мы ещё плохо понимали друг друга, так как японский язык мне давался с трудом. Но это ещё больше доставляло нам веселья. И весёлый смех девушки колокольцами разливался по аллеям сада. Но и это не был финал всего нашего веселья.
Идиллия заговорила на чистейшем русском языке. Моя челюсть отвисла, и все мои слова удивления так и остались невысказанными. Сейчас я очень походил на старого карпа, который невольно подслушивал нас и шевелил своими толстыми губами. У того по-прежнему, как и раньше, слов человеческих не находилось. Но и он, несомненно, искренне смеялся надо мной, совсем как старый человечий дедушка. Я был в этом уверен, я всё это видел, чувствовал всё это каждой своей клеточкой.
И тут был явный их сговор с Идиллией - шутники. Вот тебе и рыба!
А Василий подошёл к карпу и ему исповедовал свою душу. Для него легче было довериться любому зверю, чем человеку. Тот безмолвен и понятлив, а человек в таких ситуациях хуже зверя бывает - глубоко ранит или же мерзко плюёт в открытую душу.
Так и проводили мы следующие дни. Василий с мудрым карпом, а я уже со своей прекрасной Идиллией. Я всегда с замиранием сердца ждал той счастливой минутки, когда она появится среди благоухающих цветов. Но цветов, равных ей по красоте, и там не было. И наверно, во всём мире трудно было сыскать таковых. Любые цветы меркли перед красотой моей Идиллии и сами клонились к ней. Она и для них являлась божеством. А для меня, так венцом божьего творенья.
- Ты просто влюбился! - говорил мне Василий с улыбкой. - И как всякий влюблённый ты несёшь чепуху.
Вздохнул и добавил:
- Годы берут своё, ты молод и ты счастлив. А мне домой хочется, к жене и к детям. И на сенокос хочется, чтобы задохнуться запахом душистого сена. Прижаться к ниве грудью, до стона, до хруста в костях. А там и умереть можно от блаженства. Земля родная! Мне не надо чужой красоты.
И слезинка блеснула в карих глазах Шохирева.
- Ты красиво говоришь, взводный, не ожидал я от тебя стихов, ведь ты казак и рубака. А красиво сказал, несомненно, что талант гибнет.
Ничего не ответил Василий. Заскучал он по дому уже не на шутку. Только карп поможет Шохиреву развеяться, мудрец, целый век прожил. И хочется Василию его бока почесать и погладить его лобастую голову. Любит он это, и ему, как человеку, тяжело жить без внимания! А тут ещё и постоянное ощущение плена.
Моя Идиллия не сдержалась и со всего разбега прилетела в мои объятья. Совсем не по-царски. Я не понял, как наши губы встретились, но я навсегда запомнил тот счастливый миг. Они, как ни странно, пахли подснежниками и весной - моего далёкого дома.
- Отец чем-то недоволен и он сам скажет вам об этом. Что-то у него там не ладится с вашим прошением. Император, хоть и двоюродный брат отцу, а мне дядя, но он хитёр и непредсказуем. Нет у нас той близости, что должна быть, как и положено у родных. Между нами всегда была стена. И поэтому от него можно всего ожидать, даже самого плохого.
Через неделю во дворце будет большой праздник, посвящённый победе над Россией. Отцу и другим героям войны будут вручать заслуженные награды. Праздник очень большой, вся страна будет гулять и веселиться. И вы с Василием будите там…
- Вон отец идёт! - воскликнула Идиллия. - До свидания мой милый! Молниеносно поцеловала она меня в губы и упорхнула в ближайшую аллею.
Господин Тарада был сильно озабочен своими думами и, похоже, что очень расстроен. Не было в его шагах кошачьей лёгкости. И скоро всё прояснилось.
- Плохое дело замышляет мой двоюродный брат император. Не хочет он подписывать вам освобождение из плена. Вы так и остаётесь пока военнопленными. Император так мне и сказал, что это заслужить надо.
И ещё он сказал, чтобы на празднике вы с Шохиревым тоже были, оба в казацких одеждах и при своих наградах. И при оружии, как и подобает казакам.
- Я опасаюсь, что с его стороны возможно коварство. Брату не нравится моё покровительство вам, и он способен на всё. Он помнит, что его отец обязан моему отцу за трон. И это гложет его самолюбие, не получилось у него чистого царствования. А власть и честь - понятия разные, и часто чего-то одного не хватает. Но он император, и я не смею его ослушаться.
И ещё я решил, что нам надо готовиться к худшему, а лучшее само придёт, так, кажется, у вас, у русских, говорят.
И генерал натянуто улыбнулся.
- А истина всегда там, где народ. Поэтому будем заниматься с вами по полной программе, чтобы не раскаиваться потом, в своём бездействии. И как говориться, не смешить людей. Своё упорство мы противопоставим их коварству.
Неделя срока у нас есть на всю эту подготовку. И это очень хорошо, но несомненно, что времени критически мало.
Надо по возможности восполнить этот кризис времени. Начинать надо сегодня, и немедленно готовиться к грядущим испытаниям.
И мы с Василием послушно удалились за господином Тарада. Он искренне желает нам добра, и грешно ослушаться его.
Слуги привели хороших лошадей и принесли разное оружие. Надо было начинать подготовку.
Легко взлетел в седло Шохирев. Застоялся он без ратного дела. Но скоро дело пошло хуже и хуже, сказывалось его ранение в ногу.
У меня тоже не всё шло гладко, поотвыкли мы от боевых будней. Но сейчас мы снова почувствовали себя казаками. А солёный пот, что заливал нам глаза, был нам в радость.
- Я не буду вас учить вашей джигитовке. Тут и Шохирев сам справится, как никак он командир. А вот искусству боя на мечах я могу вас поучить немного и дать свой урок. Но и здесь главное - тренировка.
На празднике если и будет соперник, то он боец не хуже меня. А вам надо привыкнуть смотреть врагу в лицо, это для бойца много значит. Вот и тренируйтесь со мной, вам надо хорошо выглядеть на празднике и, как у нас говорится, не потерять своё лицо.
И снова я встретился с господином Тарада в сабельном бою. Здесь он был действительно мастер. Моя рука скоро устала отбивать очень точные и тяжёлые удары самурая. Сабля вылетела из моих рук и, описав полукруг, воткнулась в землю.
- Очень плохо! - проронил невесело генерал. - Совсем ты мёртвый.
Я и сам чувствовал, что никуда не годен, даже дрова колоть.
- Давай, Шохирев, руби меня! - ведь ты этого хотел. Настала и твоя очередь. У тебя есть такая возможность.
Взводный тяжело насел на самурая. Его разящая сабля могла достать кого угодно, но не Ичиро Тарада. Тот молниеносно наносил ответный удар. И ускользал от Василия, как демон. Его ловкости можно было позавидовать. Но и Шохирев выдохся. Рука его уже не имела прежней силы, удар стал тягучий и мягкий. Скоро и его сабля описала полукруг и воткнулась в землю, как и моя.
Опустил свою саблю японский генерал. И утёр пот со лба:
- Плохо казаки! Ты тоже мёртвый!
Отдыхали мы не долго, хозяин торопил нас.
- Мало времени, надо работать! Оба пошли в атаку, лодыри!
Тут наше самолюбие закипело и мы, не сговариваясь, насели на самурая. Он блистал в своём великолепии. И скоро я получил сильнейший удар в челюсть жестким кулаком. Искры веером рассыпались по горизонту и мрак поглотил меня. Василий получил удар ногой в грудь и осел на землю недалеко от меня.