– И это всего лишь первый день в школе?.. – многозначительно произнес отец, взял кубок с маленького столика и подал знак арфисту, чтобы тот прекратил играть. – Что же вы выучили там такого, что ты сразу повзрослел?
Летящая цапля, изображенная на стене, на которую Рики всегда смотрел, когда ему задавали трудный вопрос, на этот раз не могла ему помочь. Он опустил ножку и поглядел на цаплю, закатив глаза в поисках правильного ответа.
– Ухо мальчика находится у него на спине, – сказал он нараспев в нос, слегка покачиваясь. – Он слышит лучше всего, когда его бьют.
Один из военачальников войска фараона, почетный гость, громко и раскатисто захохотал, откинув назад голову и открыв рот, показывая свои белые зубы.
– Я полагаю, что после этих слов тебя побили, правда же? – спросил он, дотрагиваясь до золотого оплечья, подаренного ему фараоном в день назначения начальником пограничных фортов.
– Нет, – сказал Рики, желая поддержать интерес, который к нему проявили. – Сегодня побили Пуамру, и он так громко плакал.
Военачальник снова рассмеялся, а Рики, который не привык, чтобы над ним смеялись, рассердился и еле сдерживал слезы. Отец, как всегда, пришел на выручку сыну.
– Надо плакать до того, как тебя побьют, – торжественно произнес он, – и, скорее всего, учитель не будет тебя сильно бить. Что еще вы делали в школе?
– А еще я учился смешивать чернила, – сказал Рики, забыв о своем обещании аккуратно есть гусиную ножку, и весь выпачкался жиром. – Мне дали черепок от старого горшка, на котором я должен был писать, и я долго-предолго рисовал на нем разные знаки. – Он вздохнул. – А когда я закончу школу? Мне не очень понравилось учиться.
– Еще долго тебе придется корпеть, особенно сначала, – сочувственно согласился Небамон. – А как насчет поохотиться на птиц на болотах?
– Ура-а-а! – Рики запрыгал и захлопал в ладоши, уронив кость, которую тут же поднял раб и бросил в корзину.
Подали фрукты.
– Рики! – строго сказала Асет. – Иди и вымой свое лицо, грязнуля. Я считаю, что тебе необходимо отдохнуть, если ты собираешься идти на охоту.
– Я хочу остаться и посмотреть танцовщиц, – возразил Рики, при этом даже не пошевелившись. – Мне надоели все те скучные истории, которые мне рассказывают перед сном. Я бы хотел…
Один из слуг, взглянув на мать, взял Рики за руку. Мальчик видел, что она не улыбается, и понимал, что ему лучше замолчать, но тем не менее продолжал громко бормотать что-то, когда слуги уводили его.
Асет поднесла цветок лотоса к лицу и извиняющимся тоном сказала гостю:
– Мы понимаем, что портим ребенка, но ведь он наш единственный сын.
– Мы потворствуем ему, – согласился Небамон с улыбкой, – но учитель скоро научит его послушанию палкой. А пока давайте посмотрим этих танцовщиц. Они из Сирии, у вас будет возможность насмотреться на них, если вы поедете командовать фортом на границе с этой страной.
– Да уж, – с грустью согласился военачальник, – честно говоря, мне нравятся ритмичные акробатические египетские танцы больше, чем все эти вихляния и покачивания иностранных танцоров. Покажите мне женщину, которая может сделать сальто назад в такт музыке или ходить на руках. Сирийские танцовщицы этому никогда не научатся.
Казалось, откровенное признание заставит Небамона завершить праздник, но он, немного поразмыслив, все же решил продолжить развлечение и подал соответствующий знак музыкантам. Как только арфы запели, а сирийские танцовщицы приготовились к танцу, приняв соответствующие позы, Небамон продолжил беседу, чтобы соблюсти правила гостеприимства.
– Военачальник крепости фараона может находиться далеко от глаз своего царя, – заговорил он приятным голосом, – но он всегда присутствует в его сердце. Послы, которые приезжают в нашу страну с дарами, всегда с уважением говорят о тех, кто охраняет ворота в Египет. А вот эти танцовщицы, которых доставили сюда через пограничную крепость, проведут месяц в Фивах. Несомненно, они обретут популярность, и всегда с благодарностью будут называть имя того человека, который их пропустил, и наверняка замолвят за него словечко, что может позже принести плоды.
Выпив вина, военачальник обычно затевал ссору, и сейчас, отодвинув поднос, который ему предлагал мальчик-раб, он высокомерно сказал:
– Сирийские плоды, сирийские танцовщицы! Будь это в моей власти, я бы никогда такой хлам не пустил в страну, разве что в качестве рабов. Нет, я знаю более надежный путь продвижения по службе, чем такой низкий способ завоевания расположения фараона.
– Ах так? – Небамон рассердился, но, как хозяин, должен был оставаться вежливым.
Военачальник начал тыкать пальцем Небамона в ребра.
– Не те люди, что приходят, – сказал он хихикая, наклонившись и положив свою липкую ладонь на резную спинку стула хозяина, – а те люди, которые уезжают! – Он удовлетворенно улыбался, как будто сказал нечто вразумительное.
Небамон задумался.
– Люди, которые уезжают? – повторил он. – Послы фараона?
Военачальник подмигнул.
– Нет, не послы, мой молодой друг, – самоуверенно заявил он. – Преступники! – Он протянул кубок, чтобы ему еще налили вина, и кивнул.
Небамон почувствовал отвращение.
– О, преступники! – холодно ответил он. – Большинство беглых рабов все равно умрут в пустыне, даже если они проберутся через границу. Однако, если это тебе доставляет удовольствие и ты считаешь это нужным, – лови их.
Военачальник нагнулся и понизил голос до хрипловатого шепота, который был слышен, несмотря на громкую музыку:
– Что ты скажешь о сирийце, сбежавшем от самого фараона?
– Раб фараона? Но у него тысячи рабов, и он даже спасибо не скажет за возвращение одного из них.
– Это не просто раб, он – сириец, воспитанный во дворце и сохранивший черты своего народа, к тому же он убил египтянина. Где бы человек ни воспитывался, его происхождение все равно себя проявит! Я должен ехать сегодня вечером, как только моя колесница будет готова, так как фараон хочет поймать этого Моисея, и я много потеряю, если ему удастся проскользнуть в пустыню прежде, чем я вернусь.
Сирийские танцовщицы заканчивали танец, и Небамон воспользовался случаем, чтобы отодвинуть свой стул подальше от военачальника.
– Что касается меня, – сказал он, – гораздо приятнее ставить ловушки на птиц, а не на людей. Но каковы бы ни были твои планы, к утру мои плотники отремонтируют твою колесницу, и, когда ты выспишься, мы оба отправимся на охоту: ты – на свою, а я – на свою.
– Если бы ты когда-либо выезжал из страны и видел мир, – грубо сказал военачальник, – ты понял бы, что все, кроме египтян, ничего не стоящий хлам. И мне доставит удовольствие проучить этого сирийца и доказать, что он далеко не принц, как его учили думать о себе.
– Не пожелал бы я оказаться на месте врагов фараона при встрече с таким человеком, как ты!
– Ты и твои сирийские слуги! – отрезал военачальник, насмешливо передразнивая Небамона. – Интересно, не будет ли охота на сирийцев успешнее, останься я здесь с вами?
Небамон пришел в ярость, и Асет поспешила вмешаться.
– На вечерней охоте будьте осторожны на воде, – быстро прервала она их разговор, кладя ладонь на руку мужа. – Я волнуюсь, потому что вчера вечером Рики приснился дурной сон.
– Сон? Какой сон? – Небамон был возбужден ссорой. – Почему не сказали предсказателю?
– Он не мог вспомнить свой сон, – ответила робко Асет. – Однако во сне он кричал и проснулся в слезах.
– Тогда это ничего не значит. – Небамон пожал плечами и более спокойно обратился к своему гостю: – А сейчас раб отведет тебя в комнату для гостей, а я пожелаю тебе удачной охоты, – сказал он.
Первый день в школе действительно был утомительным, поэтому Рики заснул во время рассказа наставника, а проснулся как раз в то время, когда следовало бежать в конюшню и помогать слугам запрягать колесницу Небамона. Главный конюх – угрюмый старик, недолюбливавший Рики, – не спешил и не выносил, когда его торопили.
– Гость хозяина еще не уехал, – ворчал он, посылая одного из конюхов за еще одной уздечкой.
– Только посмейте побеспокоить нашего гостя! – закричал Рики, танцуя от нетерпения, отчего лошади заволновались и тревожно захрапели, когда он к ним приблизился.
Военачальник фараона собрался уже далеко за полдень. Рики позволяли управлять лошадьми только тогда, когда они шли, и он с неохотой передал узды отцу. Колесница с грохотом понеслась по высокой плотине вдоль берега. Плотина служила как дорогой, так и дамбой, чтобы регулировать уровень воды в канале. Стоял сезон, когда все созревало, поэтому рабы устало носили воду в сосудах, и их нескончаемые вереницы тянулись от оросительных канав к участкам, где росли пшеница, виноград, и даже к веселым пастбищам с розовыми и желтыми цветами. Куда ни глянь, всюду работали люди, сначала медленно, а когда слышали грохот приближающейся колесницы, работа шла быстрее. Работники на полях пололи сорняки, а стражники кричали и подгоняли их. Рабы спешили, и вода расплескивалась из сосудов. В полуразрушенной деревне женщины выглядывали из дверей, не оставляя своих веретен, боясь потерять время, как будто от этого зависела их жизнь. Дети, игравшие на дороге, с криками разбегались, но только хозяин проезжал, они возвращались к игре.