- Я уже сказала тебе, что я не читала Достоевского.Да и не стремлюсь, судя по тому, что слышала о нем на партийных курсах… И то, что я вижу здесь, - меня не трогает. Изображена кисейная барышненка, терзающаяся страданиями любви, Нам чужды и эти страдания, и такая любовь. Мы не станем из-за любовных переживаний стоять у речки и думать: броситься ли в воду или купить на пятак в аптеке уксусной эссенции. Мне только смешна эта картина.
Она говорила громко. Пять-шесть художественных девчушек и два скучающих обывателя, услыхав ее голос, подошли и вслушивались, - девушки со скептическими улыбочками, посетители благоговейно разинув рты.
Кудрину стало смешно.
- Тебя принимают за пророчицу, - тихо сказал он и добавил громче: - Я ведь говорю тебе не о содержании гравюры. Когда я впервые увидел ее вчера, моей первой мыслью тоже было: "не наше искусство"… Больше того! Если хочешь - прямо враждебное нам искусство… Снаряд, выпущенный по нашим позициям, и снаряд тяжелый потому, что вещь чрезвычайно талантлива и потому вдвойне опасна. Но она неотразимо притягивает своим большим мастерством.
Елена еще раз взглянула на гравюру и отвернулась.
- А меня нисколько не притягивает. Пусть то, что ты обругал. мазней, менее талантливо, чем эта гниль, но оно возбуждает во мне сочувствие изображенному, помогает организовать сознание в духе наших идей, и мне пока этого достаточно…
Кудрин махнул рукой.
- Знаю!… Слыхал! Хоть три сопливеньких, да своих. Но дело в том, что эту гнусную и реакционную теорийку придумал сам сопливенький для оправдания своего существования… Это паскудная ложь!… Нам не сопливые нужны! В искусстве нам нужны мастера с более честными и более сильными талантами, чем мастера капиталистического мира, где искусство служит богу злата. Только силой нового, нашего искусства мы сможем победить старое.
- Но у нас таких мастеров еще нет, - сказала Елена.
- И поэтому ты считаешь возможным одобрять и плодить халтурщиков и приспособленцев, которые дискредитируют наше искусство?
Не ответив на его вопрос, Елена в свою очередь спросила:
- Объясни мне, пожалуйста, чем ты так восхищен в этом произведении?
Художественные девушки и обыватели придвинулись вплотную. Видимо, их заинтересовал спор.
- Хорошо! -сказал Кудрин. - Об этом я думал вчера и повторю тебе сейчас. Я сравниваю эту вещь неведомого художника с вещами художников весьма маститых и широко известных по околачиванию порогов в передних всяких руководящих органов и товарищей, которые выпрашивают заказы и подрабатывают. Все они до мозга костей "гражданины", все, как мумия бальзамом, пропитаны революционным мировоззрением и "диалектическим материализмом", хотя понимают в нем меньше, чем свинья в апельсинах. Они тебе в течение месяца отшлепают на саженном полотне что твоей душе угодно. Расстрел так расстрел, заседание так заседание, борьбу за что угодно или против чего угодно, лишь бы исправно платили. И все это пишется без всякого соприкосновения с натурой, по плохим фотографиям, наспех, с великолепным презрением к серости заказчика, которыйв искусстве "ни бе ни ме" и слопает все, что ни подадут проворные попутчики… И вот - эта гравюра. Ее автор наверняка не обивал ничьих порогов и ни в чем не клялся. Сидел над досками, не разгибая спины, может быть - впроголодь, но работал честно и правдиво…
- А откуда это тебе известно? - сухо осведомилась Елена.
- - Вижу по качеству работы… Все же я был художником,- с внезапной горечью ответил Кудрин, - и вот то, что я увидел здесь, поразило меня. Я знаю, что по духу автор этой гравюры чужд нам, даже, возможно, открыто враждебен. Но посмотри, с каким настоящим пафосом и силой он выразил безысходную обреченность свою и своего класса. Тупик, и за ним только пропасть, только эта зловонная глубина канала. Выхода нет!… В этом творческом взлете, в яркости передачи внутреннего движения человеческой души, мысли, в концентрации чувства и есть подлинное искусство. Вот.почему я ставлю эту глубоко чуждую мне всем своим направлевещь выше всех вот этих грошовых "октябрин в клубе", "Калинычей на родине" и прочего ремесленничества. Здесь искусство - там малярство.
- Одна из художественных девушек с рыжей челочкой на лбу захлопала в ладоши. Кудрин обернулся.
- Здесь, гражданка, не театр… Держите ваши эмоции при себе, - сказал он, покраснев.
Елена смотрела на него с обидным сожалением.
- Зашился, Федор! - протянула она не то с досадой, не то с удивлением. - Едем лучше домой. Больше здесь смотреть нечего, а сговориться мы не сговоримся. Как бы твои теории не довели тебя до плохого.
- Ладно, поедем, - ответил Кудрин, остывая.
Они прошли 
мимо шептавшихся девушек и стали спускаться по лестнице, Вдруг Кудрин остановился:
- Подожди меня минутку в машине, Елена. Я сейчас…
- Что ты еще затеял? - спросила она уже тревожно.
- Пустяки! Один вопрос…
Он взбежал по ступеням обратно и подошел к кассирше.
- Простите за беспокойство… Какая цена номера триста шестьдесят девять? Автор Шамурин.
Мысль приобрести эту гравюру пришла ему в голову совсем неожиданно, пока он спускался к выходу. Зная, что цены на современные картины и гравюры невысоки, он подумал, что не сделает никакой бреши в бюджете, приобретя вещь, которая украсит его пустой кабинет.
Кассирша предупредительно открыла каталог с отметками цен, перелистала его и подняла на Кудрина блеклые глаза человека, обиженного жизнью и осужденного на тоскливое сидение.за столиками выставок. Видимо, сама удивляясь непредвиденному обстоятельству, она робко сказала:
- Извините, гражданин!… Не продается!
- Как не продается? Почему? - опешил Кудрин.
- Не знаю… Вот написано: "Не продается. Собственность художника".
Кудрин помолчал секунду, соображая.
- А адрес художника вам известен?
Кассирша открыла лежавшую слева от нее ученическую тетрадку, порылась в ней и, наконец, назвала Кудрину глухой переулок в конце Мойки, там, где над нефтяной радугой воды, в течение столетий, могучей дугой выгнулась великолепная арка Деламота.
Кудрин записал адрес и сбежал вниз.
- Что у тебя там? - встретила его Елена.
- Курьезная история, - ответил он, я хотел приобрести эту гравюру, но вопреки ожиданию она не продается.
- Ку-пить??? Да ты совсем свихнулся, Федор. Право, тебя надо вздрючить. Картинками задумал украшаться? И какими!… Зачем?
Кудрин не ответил. Машина быстро летела к Невскому, свистя покрышками по свежим торцам мостовой, и задержалась на перекрестке. Кудрин услыхал, что его окликают с тротуара. Подняв голову, он увидел Половцева, машущего ему рукой с тротуара. Рядом с ним стояла Маргарита Алексеевна в легком весеннем пальто с кротовым воротником и в лиловой фетровой шляпке. Кудрин снял кепи и поклонился Маргарите Алексеевне. Половцев подошел к машине, поздоровался с Кудриным. и Еленой, широко отмахнув вбок шляпу.
- Дорогой шеф, куда вы пропали? - заговорил Половцев, - Я звонил вам без результата и уже собирался ехать к вам, Утром мне позвонил дежурный по управлению. Есть телеграмма на ваше имя из Москвы. На завтра в малом Совнаркоме рассмотрение нашей дополнительной сметы. Значит, надо сегодня выезжать.
- Да?… Вот это отлично! Прокатимся, встряхнемся, - сказал Кудрин, обрадованный перспективой побывать в Москве.
- Я уже заказал билеты, - продолжал Половцев.- Вечерком прямо приезжайте на вокзал.
- А сейчас вы куда?
- Да вот собирался на траме к вашей милости, а теперь остается направить стопы домой.
- Тогда садитесь. Я вас довезу, что ж вам пешком мотаться?
- Мерси!… Рита!. - позвал Половцев. Маргарита Алексеевна сошла с тротуара и направилась к машине. Кудрин открыл дверцу.
- Познакомьтесь… Маргарита Алексеевна Бем… Моя жена - Елена Афанасьевна.
Знакомя женщин, Кудрин с любопытством посмотрел на Елену. Она небрежно пожала затянутую в серую замшу руку актрисы и окинула ее с ног до головы отчужденным взглядом, каким смотрела вообще наженщин, не имеющих партбилета, которые, по ее мнению, были только бесполезными самками, то есть той.породой, которую Елена считала ненужной и тормозящей развитие революции.
"Вот ты какая! - казалось, говорил этот взгляд.- В шелку и мехах, и губы подкрашены, и красива, а все же это не меняет дела и для меня ты существо низшей породы".
Этот взгляд Елены подметил и Половцев и незаметно лукаво подмигнул Кудрину. Машина тронулась, и сейчас же Половцев заговорил о всяких будничных пустячках, чтобы рассеять ощущение возникшей неловкости и избавить женщин от необходимости разговаривать. Он без умолку болтал до самого дома, перескакивая с предмета на предмет.
- Значит, вечером на вокзале, - повторил он, помогая Маргарите Алексеевне выйти из машины.
- Да, конечно!
Профессор помахал рукой вслед машине.
Кудрины ехали молча. День после вчерашнего холодного ветра потеплел, и голубой, упругий майский. воздух обвевал лица теплым и нежащим дыханием.
На мосту Елена разжала строго стиснутые губы.
- Это и есть любовница твоего спеца? - спросила она.
Кудрин возмутился.
- Почему "любовница"? - сурово спросил он.- Неужели то, что она.живет с человеком, не записав своих отношений на бумажке, делает ее недостойной уважения. Фактический брак признается нашим законом, как и зарегистрированный. Я думаю, что твоя фраза неуместна в устах члена партии.
Елена вдруг зло усмехнулась: