- Уверяю вас, говорят лишь о вашем внезапном и неожиданном для такого возраста решении.
- Не думаешь ли ты, что я не смогу удержаться в седле и метнуть копье?
- Я далек от этих мыслей, господин. Ваши подвиги всем известны.
- Интересно, кто же эти все. Я ведь не участвовал ни в одном состязании и не появлялся на турнирах.
Ги де Реклоз мучительно покраснел, прокашлялся и начал другим тоном:
- Господин Анселен, вы не ждали меня?
- Я думаю, тебя ждал кое-кто другой. Хочешь, я ее позову.
- Минуту. Вам, конечно, известно, что Жанна очень дорога мне?
- Дерзость тебе к лицу. Еще что?
- Мое чувство к ней растет и становится все сильнее… Я не могу ни есть ни спать, как подумаю, что она не станет моей супругой, желанной и почитаемой.
- Поистине лучше не скажешь! Но жениться, дорогой мой господин Ги, лучше не под влиянием безумного порыва или каприза. Жанне, как и тебе, еще нет семнадцати.
- Но мне-то уже исполнилось!
- Совсем недавно! Подождите, подумайте. Жизнь длинна.
- Сеньор Анселен, потеряв отца, я давно стал испытывать к вам чувства преданнейшего сына. Будь отец жив, он взял бы на себя эту вылазку, которая мне так мало удалась, не правда ли?
- Без сомнения.
Слова застряли в горле этого петушка в пестром оперенье. Он бы и запел, да забыл глотнуть воздуха. Старый хозяин терпеливо ждал. Нетрудно было догадаться о том, что последует за этим, наконец Ги отважился:
- Господин Анселен, вы приняли решение об отбытии, и все приветствуют его. Всем известно также, что Рено вводится во владение фьефом, и это прекрасно.
- Благодарю тебя.
- Но… Подумали ли вы о вашей дочери?
- Что-то не понимаю.
- Вдруг, - я, конечно, молю и буду молить Бога, да хранит Он вас в здравии и благополучии, - но вдруг вы… вы… останетесь в Святой Земле…
- Ты хочешь сказать, что я не вернусь в Молеон?
- Да, сеньор, да! Что же тогда будет с Жанной?
- В Молеоне у нее и кров и дом. Рено великодушно позаботится о ее содержании.
- А если она выйдет замуж?
- Она последует за супругом, как того требует закон.
Чей-то сапог, как петушиная шпора, поскреб по полу.
- Господин Анселен…
- Слушаю, слушаю!
- Как бы вы распорядились на ее счет, наделив ее землей или деньгами, и сообщили ль бы ваше решение, в случае, если я решусь полюбопытствовать?.. Три фермы - Эссарте, Ревейра и Соле прилегают к моему фьефу… Рено не обеднеет, если предположить, что они отойдут к Жанне и это будет ее приданое…
- Эти фермы приносят наибольший доход.
- Мои земли - самые плодородные в нашем графстве.
- Ты хочешь сказать, что, выбирая Жанну, ты оказываешь ей много чести? Но для этой роли есть вдовицы и бесприданницы.
- Мне семнадцать лет, сеньор!
- О да, ты многого хочешь: и денег, и молодости, и красоты… Скажи же мне, Ги, по собственному ли почину ты пришел ко мне? Слыханное ли дело? В семнадцать лет?
- Меня послала моя мать, господин Анселен; это она.
Жанна спустилась по лестнице так тихо, что ее не заметили. На последних ступеньках она прислушалась и вдруг заговорила:
- С вашего позволения, досточтимый отец, я отвечу Ги так, как будто бы я была его матерью. Милый мальчик, Жанна не продается, тебя обманули. Она станет твоей женой, когда ты докажешь, что ты мужчина.
- Жанна, что же я должен сделать?
- Ты должен заслужить меня, а не торговаться! И ты последуешь за мной!
- Куда же ты едешь?
- Я вышью иерусалимский крест на своей пелерине и ты также сделаешь это - таково мое условие.
- Жанна, но я же должен заботиться о наших землях, управлять людьми! Может быть, потом….
- Именно сейчас, Ги де Реклоз, когда кровь наша горяча от безумств молодости. Те мучения, что испытывает теперь мой дорогой отец, отказываясь от привычной жизни, для нас, еще не пустивших в ней цепкие корни, обернутся радостью и счастьем, чудесным приключением.
- Понимаешь ли ты, что говоришь?
- А ты, неужели ты считаешь, что я должна просиживать за прялкой или за ткацким станком, дожидаясь твоего возвращения? Если ты хочешь, мы вместе отправимся на защиту Гроба Господня. Ты будешь защищать его мечом, а я - тою нежностью, что дам тебе.
- Мне кажется, ты безрассудна.
- А мне кажется, что ты слишком рассудителен. Знай же, что мужчина - это тот, кто выбирает труднейшее и идет во всем до конца. И мой супруг будет именно таким, потому что я буду любить его любовью полной и беспредельной, тою любовью, которою монахиня любит Христа! А раз я буду достойной и способной вынести за него все мучения, то и он должен быть достоин моей любви. В ином случае, супружество - это кощунство, и я отвергаю его. Ты молчишь, Ги де Реклоз? Ты испугался? Ты мечтал о нежной, веселой, понимающей подруге, которая, обладая приличным доходом, будет услаждать тебя пением, рожать тебе детей, доставлять тебе все удовольствия, закрывая при этом глаза на твои похождения?.. Я же хочу всего в обмен на все, мне нужно быть прекрасной для тебя и гордиться тобой… Ты все молчишь?
- Твои речи застали меня врасплох. Так долго ты со мной еще никогда не говорила.
- Я бы говорила еще и еще. А ты подумай. Ведь речь идет не о вступлении в брак, а о возложении креста, о том, чтобы отправиться в путь за женой, что тебе дороже всех на свете, с которой, дорогой мой, ночи твои стали бы коротки.
- Я подумаю, но до чего же неожиданно твое предложение!
- Лучше уж тебе сразу узнать мой настоящий характер.
- Да, это предпочтительнее, но мне надо все обдумать.
- Но не медли с решением.
- Будет очень трудно убедить мою мать.
- Все-таки попытайся, ведь я не изменю своему слову…
- Так ты решительно намерена следовать за отцом?
- Да, решительно. Прощай, Ги. А может быть - до свидания: все зависит от тебя.
Жанна улыбалась, пока лошадь, стоившая куда больше своего седока, уносила заморыша к темному лесу; конечно, она вела себя так, не желая тревожить отца. Глаза же ее блестели стеклянным блеском, и за иронией я угадывал обиду. Потом, узнав ее лучше, я понял, что любое проявление трусости или эгоизма выводило ее из себя, оскорбляло ее достоинство. Мне еще много придется говорить о ее характере, но сейчас я скажу о том, что мне кажется самым важным: за все время, что мы провели вместе, связанные взаимным уважением и почти что родственными чувствами, она горевала лишь о своем ближнем. Я ни разу не замечал, чтобы она щадила или жалела себя. Она заботилась только о других, все время радея о том, чтобы эти люди были достойны ее представлений о них. Она восхищалась женщинами куда менее красивыми, чем она сама, и никогда не любовалась своей собственной красотой, хотя имела точное о ней представление. Здесь я прервусь, милые братья, дабы не возбуждать ваших подозрений.
Сеньор Анселен был тугодум. Из-за отсутствия привычки быстро соображать, а может быть - из-за лени, он начисто был лишен живости мысли. Наморщив лоб и сложив руки на груди, он с недоумением смотрел на дочь:
- Жанна, объясни-ка мне, что это за фокусы?
- Тут нечего объяснять. Я только жалею, что ничего не сказала тогда, на гумне, когда вы призывали людей. Наши землепашцы откликнулись бы дружнее.
- Выслушай меня, мое дорогое дитя, и не сердись, пожалуйста. Я полностью разделяю твое мнение о Ги де Реклозе. Хотя он и молод, но мать его слишком навязчива, и подобная выходка окончательно уронила его в моих глазах. Будь он во сто крат лучше, я и то не стал бы принуждать тебя выйти за него, а предоставил бы полную свободу действий.
- Неужели вы думаете, что дело тут только в Ги?
- Ты могла бы обойтись с ним помягче, и незачем было объяснять все крестовым походом.
- Крестовый поход - не повод для отказа, досточтимый отец. Я решила последовать за вами.
- Нет!
- Вам потребуется мое присутствие, моя забота. Я не затрудню вас, напротив, постараюсь быть полезной.
- Я сказал "нет"!
- Оруженосец Гио, вступитесь за меня; прошу вас, постарайтесь его убедить.
- Крестовый поход - это мужское дело. Бывают обстоятельства, в которых отец не может рисковать.
- Что вы имеете в виду?
- Наивное дитя, я могу умереть в пути или на море. Кто заступится за тебя?
- Оруженосец Гио, люди из нашей свиты. Вы, наверное, думаете, что я не способна сама за себя постоять?
Тогда вмешался я:
- Госпожа, пожалуйста, оставьте нас вдвоем.
Ока сразу поняла, что я решил взять старого хозяина хитростью, а не идти напролом. Нужно было прекратить сражение, удалиться на цыпочках, дать созреть этой мысли в его большой лысой голове. Но, прежде чем я открыл рот, он проговорил:
- Гио, вполне достаточно меня и волонтеров домена. Сын и дочь останутся здесь, дома.
- Но, господин мой, если воля Жанны такова? Если ее проснувшиеся разум и чувство повелевают ей отправиться в путь?
- Еще раз и окончательно - нет! Это безумие, и я запрещаю его своей властью.
- Никто не спорит, сеньор Анселен, вы имеете на это полное право.
- Я подозреваю, что совесть и сердце Жанны пробудились с чьей-то помощью. Признайся, что ты тайно переговорил с ней?
- Мы говорили только в вашем присутствии. Но не удивляйтесь, и раньше у многих призвание к крестовым походам пробуждалось именно так. Оно походило на развитие болезни. Сестра увлекала брата, сосед - соседа, один человек воспламенял целую деревню. Это было как снежный ком. Огромные толпы двинулись на восток.
- Да там и остались!
- Однако же ваш родной отец умер в собственной постели.