- Вокзалы Севильи и Гранады у них. Остальные держатся.
- А Кордова?
- Неизвестно. Когда они захватывают вокзалы, бои продолжаются в предместьях. Отчаянно дерутся в Триане. И в Пеньяройе. А насчет Вальядолида ты меня удивил. Он еще наш?
Рамос схватился за другой аппарат.
- Алло! Вальядолид! Кто говорит?
- Уполномоченный по вокзалу.
- Да? А нам сказали, что у вас уже фашисты.
- Ошибка. Все в порядке. А у вас? Солдаты взбунтовались?
- Нет.
- Алло! Мадрид-Северный? Кто говорит?
- Ответственный за перевозки.
- Говорит Таблада. Ты сюда не звонил?
- Нам сказали, вы расстреляны или за решеткой.
- Мы оттуда выбрались. Теперь там сидят фашисты. Salud!
- Говорит Народный дом. Передайте по всем незахваченным станциям, что правительство с помощью ополчения удерживает Барселону, Мурсию, Малагу, всю Эстремадуру и весь Левант.
- Алло! Говорит Тордесильяс. Кто у телефона?
- Рабочий совет Мадрида.
- Такие сволочи, как ты, уже расстреляны. Arriba Espaсa!
Медина-дель-Кампо - тот же разговор. Линия на Вальядолид оставалась единственной надежной линией связи с севером.
- Алло! Леон? Кто у телефона?
- Уполномоченный профсоюза. Salud!
- Говорит Мадрид-Северный. Поезд с шахтерами из Овьедо прошел?
- Да.
- Где он сейчас?
- Думаю, около Майорги.
За окном на мадридских улицах по-прежнему песни и стук прикладов.
- Алло! Майорга? Говорит Мадрид. Кто у телефона?
- А вы кто?
- Рабочий совет Мадрида.
Отбой. Так что же? Где поезд?
- Алло! Вальядолид? Вы уверены, что продержитесь до прибытия шахтеров?
- Безусловно.
- Майорга не отвечает.
- Неважно.
- Алло! Мадрид? Говорит Овьедо. Только что полковник Аранда примкнул к мятежникам. Идет бой.
- Где поезд с шахтерами?
- Между Леоном и Майоргой.
- Поддерживайте с ними связь.
Вызывал Мануэль. Рамос ждал.
- Алло! Майорга? Говорит Мадрид.
- Да?
- Рабочий совет. Кто у телефона?
- Испанская фаланга. Начальник центурии . Ваш поезд прошел, идиоты. Все станции до Вальядолида - наши. Вальядолид с полуночи тоже. Ваших шахтеров поджидают с пулеметами. Аранда от них избавился. До скорого!
- До скорого.
Мануэль вызвал подряд все станции от Майорги до Вальядолида.
- Алло! Сепульведа? Говорит Мадрид-Северный. Рабочий комитет.
- Ваш поезд прошел, болваны. Бабы вы, а не вояки, на этой неделе мы вас кастрируем всех до единого!
- Бредовая идея с точки зрения физиологии. Salud!
Вызовы продолжались.
- Алло! Мадрид? Алло! Алло! Мадрид? Говорит Навальпераль-де-Пинарес. Вокзал. Городишко снова в наших руках. Фашисты? Разоружены, сидят за решеткой. Сообщите. Ихние звонят каждые пять минут, справляются, в чьих руках город. Алло! Алло!
- Надо бы передавать ложные сведения, - сказал Рамос.
- Они будут проверять.
- Все равно это собьет их с толку.
- Алло! Мадрид-Северный? Говорит ВРС . Кто у телефона?
- Рамос.
- Нам сообщили, что идет фашистский поезд с новейшим оружием. Вроде бы из Бургоса. Ты что-нибудь слышал?
- Нет, мы бы знали. Все станции до Сьерры в наших руках. Надо все-таки быть начеку. Подожди минутку… Мануэль, вызови Сьерру.
Мануэль вызвал все станции подряд. Он держал в руках линейку и как будто отбивал ею такт, Вся Сьерра оставалась верной. Он вызвал коммутатор почтамта: те же сведения. По эту сторону Сьерры фашисты или не выступали, или были разбиты.
Однако половина Севера была у них в руках. В Наварре - Мола , бывший начальник мадридской службы безопасности; против правительства - три четверти армии, на стороне правительства - штурмовая гвардия и народ, возможно, гражданская гвардия.
- Говорит ВРС. Это Рамос?
- Да.
- Ну, что с поездом?
Рамос вкратце изложил обстановку.
- А как вообще дела? - спросил он в свою очередь.
- Хорошо. Очень хорошо, кроме военного министерства. В шесть часов они заявили, что все пропало. Мы им сказали, что они трусы, а они утверждают, что ополченцы разбегутся. Нам наплевать на их болтовню. На улице так поют, что я тебя еле слышу.
Рамос слышит в трубке пение, оно смешивается с пением на вокзале.
Хотя мятеж, по-видимому, вспыхнул почти одновременно в разных местах, казалось, что на Мадрид надвигается единый фронт: станции, занятые фашистами, все теснее сжимали кольцо вокруг столицы. Однако в последние недели напряжение было так велико, и народ с такой тревогой ждал мятежа, который, возможно, пришлось бы встретить без оружия, что военная атмосфера этой ночи казалась великим избавлением.
- Твоя таратайка еще здесь? - спросил Рамос у Мануэля.
- Да.
Он посадил за телефоны одного из дежурных по вокзалу. Несколько месяцев тому назад Мануэль купил небольшую подержанную машину, чтобы ездить кататься на лыжах в Сьерру. По воскресеньям Рамос пользовался ею, когда отправлялся на митинги. Этой ночью Мануэль снова предоставил ее в распоряжение коммунистов. И сам помогал своему приятелю.
- Тысяча девятьсот тридцать четвертый год не должен повториться! 1 - сказал Рамос. - Едем в Тетуан-де-лас-Викториас.
- Где это?
- В Куатро Каминос.
Через триста метров их остановил первый контрольный пост.
- Документы.
Документом служил профсоюзный билет. Билета коммунистической партии Мануэль с собой не носил. Он работал на киностудии звукооператором и одевался с легким налетом монпарнасской небрежности, что позволяло, как ему казалось, не путать его с буржуа. К тому же густые брови на его очень смуглом, немного тяжеловатом лице с правильными чертами могли напоминать нечто пролетарское. Впрочем, ополченцы едва взглянули на них. Они узнали смеющееся лицо Рамоса, его курчавые волосы. Машина тронулась после похлопываний по плечу, поднятых кулаков и криков "Salud!": это была ночь братства.
А между тем в последние недели борьба между правыми и левыми социалистами обострилась. Сопротивление Кабальеро возможному назначению Прието министром было довольно ожесточенным. У второго поста члены ФАИ передавали показавшегося им подозрительным человека рабочим из ВРС - своим старым противникам.
"Это хорошо", - подумал Рамос. Раздача оружия еще не закончилась: подошел грузовик с винтовками.
- Можно подумать, это подошвы! - сказал Рамос.
Действительно, из грузовика торчали лишь металлические оковки прикладов.
Имеется в виду прорыв к власти крайне правых и последовавшее за тем "черное двухлетие", ознаменовавшееся жестокими репрессиями (разгром Астурийской коммуны и др.).
- В шамом деле, - сказал Мануэль, - подошвы.
- Что это ты шепелявишь?
- Я шломал жуб жа едой. Теперь только и делаю, что трогаю яжыком это мешто: не до антифашижма!
- А что ты ел?
- Вилку.
Какие-то расплывчатые фигуры людей держали в обнимку только что полученные винтовки. Позади них в темноте, стиснутые, как спички в коробке, бранились ожидающие своей очереди. Проходили женщины с корзинами, полными патронов.
- Наконец-то, - послышался чей-то голос. - Сколько можно ждать, что они схватят нас за горло.
- Я уж было подумал, что правительство позволит нас раздавить.
- Не беспокойся, теперь посмотрим, долго ли они продержатся, банда сволочей!
- Сегодня ночью народ охраняет Мадрид, народ…
Через каждые пятьсот метров - новая проверка: в городе появились фашистские машины с пулеметами. И все те же поднятые кулаки и то же братство. И все те же странные движения часовых, без конца ощупывающих свои винтовки: целая вечность без винтовок.
Когда они прибыли на место, Рамос бросил сигарету и раздавил ее ногой.
- Перестань курить, - сказал он Мануэлю.
Он куда-то исчез, но через десять минут вернулся в сопровождении трех парней. У всех в руках было что-то завернутое в газеты и перевязанное веревками.
Мануэль спокойно закурил новую сигарету.
- Брось сигарету, - тихо сказал Рамос, - это динамит.