- Да поймите же вы, - закричал он, - что это не в моих силах и не в ваших интересах! Без госпитализации такое не лечат.
- Тогда оставьте мне риванол и бинты, я сам буду делать перевязки...
Доктор пристально посмотрел на молодого лейтенанта, как на самоубийцу, молча выгрузил из своей сумки все бинты, поставил на стол бутылочку с риванолом и, получив за все, холодно распрощался.
Кто не знает, как скучно лежать в постели замотанному бинтами и с самыми безрадостными мыслями! Несколько раз заходил Чумаков - у него всегда много дел и вопросов. Путан приносил ужин. Но едва ли не раньше всех заглянул Журавлев, справился о здоровье, сказал, что он готов, если надо, подежурить ночью.
Ничего такого больному не требовалось, и подивился Володя и порадовался, что печется о нем такой вот неприметный солдат.
Перед вечером притихло все на заставе, угомонилось. От долгого спокойного лежания боли прекратились, и Володя крепко уснул тем целительным сном, какой лечит лучше всяких лекарств. Проспал он восемнадцать часов кряду. Проснулся около двенадцати часов дня и, прежде чем умыться, занялся перевязкой. На голове неглубокая рана отлично начала подсыхать. Володя решил ее не забинтовывать, а только смазать риванолом - так скорее заживет. Руку не больно, если не двигать ею. В колене боль чувствуется тоже только при ходьбе.
Все это бодрило, вселяло надежду, а мрачные предсказания доктора вспоминались, как проплывшая черная туча, из которой ни грома не грянуло, ни града не упало.
Вдруг зазвонил телефон. Грохотало бездумно поднял трубку и в ухо ударило:
- Грохотало! Грохотало! - кричала трубка знакомым голосом.
- Я у телефона... Слушаю!
- Грохотало! Почему не отвечаете?
- Да слушаю, слушаю я! Кто говорит?
- Говорит майор Крюков. Это ты, Грохотало?
- Да я, я! Слышу вас хорошо.
- А я тебя совсем почти не слышу. Ты еще живой?.. С постели говоришь? Ты доложил командиру роты о чрезвычайном происшествии?.. Ну, чего молчишь? Доложил по команде?
Грохотало отодвинул трубку на вытянутую руку, просчитал в уме до двадцати и подчеркнуто спокойно ответил:
- Если вы слышите мой голос, то, стало быть, я еще жив. Во-вторых, говорю не с постели, а стоя. О чем и кому я должен докладывать - не понял. Повторите.
- Что-о! Ты еще издеваться изволишь, так сказэть! Может, ты скажешь, что у тебя не сломана нога! Может, ты скажешь, что рука у тебя не сломана! Ну, говори же, чего молчишь?!
- Соображаю, что еще у меня не сломано...
- Ты перестань мне шарики крутить!..
Не повышая голоса, Володя ответил:
- Ваш информатор, товарищ майор, был, видимо, не совсем трезвый, потому не доглядел, что у меня и голова отломлена. Вот она, рядом на стуле, вместе с гимнастеркой лежит...
- Да ты!.. Ну, погоди! - пригрозил Крюков. - Сейчас я приеду и выведу тебя на чистую воду! - Он бросил трубку.
Так вот как оно обернулось - самым больным боком! Как донеслось до Крюкова то, чего ни командир роты, ни комбат не знали?
Однако время идет, и надо готовиться к встрече гостя. Крюков своего решения не отменит. Володя побрился, протерся одеколоном - лицо чистое, свежее. Забинтованное колено под брюками не отличишь от здорового. Пониже на лоб надвинул фуражку - из зеркала глянул на него совершенно здоровый парень. Никаких бинтов. С рукой - хуже, даже надеть гимнастерку очень трудно... Надел китель и с радостью обнаружил, что, если рука свободно опущена и не движется, боли в ключице не слышно. Так что никакой перевязи не надо.
Часа через полтора после телефонного разговора Крюков приехал на заставу и, выскочив из машины, сурово спросил у Колесника, стоявшего на посту у подъезда:
- Где лейтенант?
- У себя, товарищ майор, наверху, - не моргнув, отчеканил Митя. - Только что видел, как он прошел туда.
И до чего же догадливый народ - солдаты! Лейтенант не выходил во двор со вчерашнего вечера и, услышав этот разговор через окно, надел перед зеркалом фуражку так, чтобы не было заметно ссадины, повернулся к столу и склонился над развернутой картой.
Получилось на самом деле так, будто Грохотало только что вошел в комнату, не успев снять фуражку. А когда отворилась дверь и вошел Крюков, Грохотало шагнул ему навстречу, лихо взял под козырек и, с улыбкой глядя на начальника штаба, четко, по-курсантски, доложил:
- Товарищ майор, вверенная мне застава несет службу по охране демаркационной линии. За минувшие сутки никаких происшествий не произошло.
Крюков, ошеломленный, не веря своим глазам, несколько раз окинул лейтенанта въедливым взглядом с ног до головы, обошел вокруг него и, вопреки ожиданию, ничего необычного не обнаружив во внешности офицера, как-то опасливо протянул ему руку. Лейтенант сдавил ее так, что Крюков страдальчески сморщился, отдернув руку и снова молча уставился на начальника заставы. Всю дорогу он кипел негодованием, готовя разнос лейтенанту, осмелившемуся так нагло врать ему, начальнику штаба полка. Конечно, допуская вольности и в разговоре по телефону, лейтенант не мог предположить, что майор лично поедет проверять его состояние за столько верст. И если у него поломаны кости, то лежит он в постели, и ни за час, ни за два их не слепишь...
Теперь заранее приготовленные слова не имели смысла. Крюков понял вдруг, в сколь глупом положении он оказался, и недовольным и в то же время примиряющим тоном проговорил:
- У тебя никогда не бывает происшествий.
- Прошу садиться, товарищ майор.
- Не затем ехал. Пошли, осмотрим хозяйство, - Крюков повернулся на выход и, спускаясь по узкой лестнице, ворчал: - Для тебя и пожар в деревне - не происшествие, и своих солдат гонишь в огонь за каким-то паршивым буржуем - тоже не происшествие. Что, революция пострадает, если одним капиталистом станет меньше?..
Довольный маленькой своей победой, Грохотало плохо слушал Крюкова и, шагая за ним, в первые минуты даже не сообразил, как дико выглядят его поступки в изложении майора. А как обрастают эти "факты" ядовитой болотной зеленью, если к ним добавить встречу с английским капитаном, дружбу с семьей Шнайдеров и многое другое. Он не знал еще и не мог подозревать, что все это у Крюкова заботливо складывается в одно целое.
Правда, и Крюков, наученный опытом, пока не давал ходу своим выводам и предположениям раньше времени. С особым смыслом у него было замечено, что Грохотало давно перестал быть Аполлинарием и именуется Владимиром. Но это - мелочи. А вот ЧП как раз могло послужить тем началом, к которому приложилось бы и все остальное. Но... пока, оказывается, "ничего существенного не произошло". А Журавлеву придется устроить хорошую баню, чтоб знал, как подводить начальство.
Они неторопливо обошли все помещения, Крюков ходил из комнаты в комнату, не делая никаких замечаний. Да и осмотр этот затеял он лишь потому, что посчитал неудобным сразу повернуться и уехать.
Выйдя во двор, Крюков направился к конюшне. А в это время за низким, полуметровой вышины, заборчиком вдруг остановилась коричневая машина, и из нее так некстати вышел доктор. Грохотало сделал вид, что не замечает его. Сверкнув вспотевшей лысиной, доктор снял очки, протер их, снова надел, многозначительно покачал головой, что-то сказал, безнадежно махнул рукой и снова полез в машину.
Ничего этого Крюков не видел. Зато Земельный, возвращаясь с линии, слышал доктора и потом не раз повторял его слова: "А их еще победить хотели, да они бессмертны!"
Да, доктор, видимо, был смущен и сконфужен. Ведь только вчера, пеленая лейтенанта бинтами, он авторитетно пророчил два месяца постельного режима. А сегодня, не веря глазам своим, он видел вполне здорового человека, как ни в чем не бывало занятого делами службы.
14
Ловко Володя обвел майора Крюкова. Даже, совсем того не желая, обманул, выходит, и доктора, который совершенно случайно здесь оказался. Он ехал к другому больному. А лейтенант, по его убеждению, должен был либо опомниться и уехать в госпиталь, либо, по крайней мере, смирно лежать в постели. Но сбросить все бинты и подвязку с поврежденной руки - такое безрассудство не укладывалось в его голове. И похвалил себя за то, что еще вчера отказался лечить строптивого больного, ибо выполнять предписания доктора такой глупец все равно не станет, потому возможны осложнения.
А Володя приметил, что без повязки раны на голове подсыхают быстрее. Думал он и об осложнениях, но совсем не о тех, какие предполагал доктор. В голове неотступно, как удары молоточка, стучало: кто? кто? кто?
Выходит, и на своих оглядываться надо. Он перебрал в уме всех солдат и сержантов, но ни на одном не остановилось его внимание. Даже думать об этом смешно: все такие славные ребята! Но ведь не Ганс Шнайдер и не доктор же сообщили Крюкову о случившемся. Подозревать кого-то из своих никак не хотелось. К тому же "стукачество" считал Володя самой распоследней мерзостью. Хуже всех прочих пороков.
Ужин в комнату принес ему старшина Чумаков и, решив вернуть посуду, стал дожидаться, пока лейтенант освободит ее. Присел возле двери на стул. Володе и хотелось поделиться тревожными мыслями, тем более, что Чумакову верил, как самому себе, и в то же время совестно было заводить этот разговор, не зная, на кого подумать дурно...
- А ведь это Журавлев на вас капнул Крюкову, - будто ни с того ни с сего негромко сказал Чумаков.
- Суслик? - вырвалось у Грохотало прозвище, какое он мысленно дал Журавлеву еще в первые дни знакомства со взводом.
- Вот суслик и свистнул тихонько.
- А как это стало известно?