На другой день, перед вечером, на заставу пожаловал Пельцман. Одет он был по-праздничному, как и тогда, когда ехал на совещание промышленников. Та же визитка, та же "бабочка" под толстым подбородком на безупречно белой манишке. Только шел он теперь очень тяжело, опираясь на толстую полированную палку. Короткие усы опалены. Лицо, налитое и неестественно красное, казалось шире его узкополой шляпы. Глаза покраснели, на правой щеке, возле уха, - ожог.
День выдался жаркий, и солдаты, не занятые на постах, собирались идти на речку стирать обмундирование.
- Я, господин лейтенант, хотел бы видеть того солдата, который спас мне жизнь, - сказал Пельцман, тяжело отдуваясь и присаживаясь на лавочку у садового забора.
- Вот он, - показал Володя на Таранчика.
- Не-ет, - возразил ефрейтор. - Вон кто его спас, - Таранчик показал на Земельного, Карпова и Соловьева. - Они спасли тело, а я вроде бы душу вставил в вашу милость, господин Пельцман. Только и всего. А во что ж бы я душу вставил, когда б не было такого богатого тела?
- Что, что он говорит? - живо спросил хозяин мельницы.
Грохотало перевел слова Таранчика, выбросив все, что могло обидеть Пельцмана.
- Извините, - сказал Пельцман, поднимаясь с лавки и доставая из бокового кармана пачку марок, - извините, но больше у меня сейчас нет. - Он подал марки Земельному.
Насмешливо глядя на Пельцмана, Земельный отвел его руку.
- Мы не за деньги это делали...
- Да, я понимаю, но... как же мне вас благодарить? - совершенно растерялся Пельцман.
- Плох тот, кто на чужом несчастье руки греет, - с сердцем выговорил Земельный.
Таранчик легонько плечом оттолкнул Земельного, встал на его место перед Пельцманом и, сделав наивное лицо, спросил:
- А сколько стоит ваш живот вместе с головой?
- Что, что он говорит?
- Он спрашивает, сколько стоит ваша жизнь, - хохотнув, перевел Митя Колесник.
- Моя жизнь? - засмеялся Пельцман, - Моя жизнь... Я не знаю, сколько стоит моя жизнь... Возможно, нисколько не стоит, потому что на людей цены нет...
- Ну, раз нисколько не стоит, - заключил Таранчик, выслушав перевод, - то нечего нам и торговаться. Зря хлопцы перли этот мешок.
Солдаты захохотали, а Таранчик, показав, что разговаривать больше не о чем, махнул рукой, и они пошли на речку.
11
Было по-прежнему жарко, хотя давно перевалило за полдень. Тень от дома закрыла большую часть двора. У калитки сада на старой лавочке сидели солдаты. Сегодня они мучились не только от жары. Ни у кого не было табаку. Как только прижимистый Журавлев тряхнул кисетом, со всех сторон посыпались торопливые "заявки".
- А может, и мне какой-нибудь чинарик останется, - послышался жалобно-просительный голос Таранчика. У него давно в карманах и духу табачного не было. Он сидел на самом коньке крыши, копаясь там у репродуктора.
- Если успеешь слезть, - важно ответил Журавлев, перетрясая в кисете табачную пыль, - то, может, и останется на затяжку.
- Х-хе! - вдруг заулыбался Таранчик, взглянув в сторону деревни и торопливо присоединяя провода к репродуктору. - Да если я слезу, то вам целую жменю табаку дам! Не нужны мне ваши окурки!
Сидящие внизу думали, что он шутит, ибо хорошо знали, что не только горсти - пылинки табачной у Таранчика не найдется. Получив табак, он в первые же дни раздавал его, угощая всех подряд.
Из-за арки, снизу, показалась повозка. Это старшина Чумаков возвращался с батальонного пункта снабжения.
- А-а, так вон ты откуда табачок-то учуял! - догадался Карпов.
Как только подвода въехала во двор, ее окружили солдаты. Они снимали груз и несли в кладовую. А Таранчик ничего не брал, пока не увидел угол ящика с махоркой. Он выхватил его с самого дна и понес к подъезду.
- Кто курить хочет - за мной!
Скоро задымили толстые солдатские самокрутки. Фролов вытащил из сумки у старшины пачку писем и, отыскав свое, хотел раздать остальные, но Чумаков приказал:
- Отдай Таранчику, пусть он раздаст.
Тот, деланно вздохнув, покосился на старшину, нехотя принял письма в костлявые руки и торопливо стал называть адресатов.
- Жизенскому!.. Его нет?.. Чьи письма останутся, положим их на стол в Ленинской комнате, и чтоб никто не трогал! - нарочито сурово наказывал Таранчик.
- Фролову... Фролов, вам еще одно письмо. Получите, пожалуйста.
- Так, так, Таранчик, - в тон ему заметил Журавлев. - Видишь, как славно получается!
- Ну да, а то придумали какую-то игру с письмами. Разве ж это игрушка!.. А вот и вам, товарищ Журавлев. Получите! - И тут лицо Таранчика расплылось в блаженной улыбке. - Кхе-ге! Ефрейтору Таранчику!.. А за свое письмо можно сплясать, товарищ старшина?
- Нехай пляшет, - загудел Земельный.
- Пусть спляшет, - послышалось со всех сторон.
- Конечно, кому запрещено, если настроение есть, - согласился Чумаков. - Но вначале прочитать бы надо.
- Да и так можно! - выкрикнул из-за спины Таранчика Митя Колесник. - Письмо-то от его Дуни!
Солдаты разбрелись читать письма кто куда, а Таранчик, не сходя с места, впился глазами в листок, и лицо его сделалось хмурым.
Все громче и задорнее звучала "барыня", а Таранчик стоял, опершись на повозку, и не собирался выполнять обещанного.
- Таранчик, зря, что ли, музыка играет? - напомнил Митя.
Таранчик зажал письмо в кулак, потом сунул а карман и пустился в пляс. Он выделывал такие "кренделя", что зрители хватались за бока от смеха. Огромные ботинки поочередно мелькали в воздухе, а костлявые коленки то и дело касались подбородка. Пытаясь изобразить то, что на Руси называют "плясать вприсядку", о неуклюже приседал и хлопал ладонями по коленям, поднимал руки вверх и хлопал в ладоши, потом такой же хлопок слышался из-под коленей.
- Эх, пляши, Акиша. Дуня замуж вышла! - выкрикивал он время от времени.
- Неужели и вправду - вышла? - спросил Чумаков у стоящего рядом Колесника.
- Да нет! Брешет он, товарищ старшина. Может, перед Карповым хочет загладить свою вину...
- Не умно придумал, - заметил Чумаков и пошел в дом. Он скоро вернулся, неся в руках новые сапоги
- Перестань дурачиться, Таранчик. Примерь-ка во лучше обновку.
- Ох, запоздали вы, товарищ старшина! Вот в этих я бы сплясал! - Он отошел к повозке, сел на дышло и тут же начал переобуваться.
Скрипнув тормозами, во двор плавно вкатилась легковая машина. Солдаты дружно приветствовали вышедшего из нее майора. Таранчик тоже поднялся с дышла, держа в руке сапог и поджав разутую ногу. Майор спросил, где можно видеть начальника заставы. А Грохотало уже спускался навстречу. Поздоровавшись на ходу, майор устремился вверх по лестнице, перешагивая через две ступеньки.
В комнате майор предъявил документы и сказал, что является представителем группы советских оккупационных войск в Германии.
- Я очень спешу, - сказал он, усаживаясь за стол и развертывая планшет. - До наступления темноты мне необходимо побывать еще на трех заставах... Прошу запастись картой участка и карандашами.
Он расстелил на столе карту, склеенную из нескольких листов, с жирной красной полосой, обозначающей демаркационную линию. Пока Грохотало доставал карту и карандаши, майор начал объяснять:
- Дело в том, что демаркационная линия рассекла немецкую землю без учета интересов землевладельцев. Вот смотрите сюда... В частности, на вашем участке, - он обвел карандашом на Володиной карте участки по ту и по другую сторону линии.
- Видите? Земля немцев, живущих в Блюменберге, оказалась в английской зоне. Наоборот, в нашей зоне находится земля, принадлежащая немцам из деревни Либедорф, которая, как вам известно, в английской зоне. Понимаете, какая чехарда получается?
Грохотало очень хорошо понимал, какая получается чехарда. Бургомистр Редер при каждой встрече сетовал на это безобразие и постоянно просил хоть чем-нибудь помочь. А поскольку помочь было решительно нечем, лейтенант посоветовал Редеру обратиться с этим вопросом в Берлин, к оккупационным властям.
- Так вот, - продолжал майор, выслушав пояснение начальника заставы, - немцы из западных зон тоже обратились с такой просьбой, потому что почти по всей линии положение одинаково. Командующие оккупационными войсками зон сумели договориться...
- Чтобы изменить расположение линии?
- Нет. Не спешите. Линия пока останется на прежнем месте, а людям придется дать возможность работать на своей земле.
- Это что же - от них пропускать крестьян к нам, а от нас - к ним?
- Да. Придется ввести пропуска. Но это не должно снижать бдительности и не снимает с вас ответственности за охрану линии.
- Но ведь это новшество намного усложнит охрану.
- Не забывайте, что вы охраняете всего лишь д е м а р к а ц и о н н у ю линию, а не государственную границу, это, во-первых. Во-вторых, вы хорошо знаете, что интересы крестьян должны быть удовлетворены. Ведь мы и пришли-то сюда за тем, чтобы освободить простых немцев от остатков фашизма. Вот это и надо делать.
- Так ведь простые немцы засеяли весной землю, хозяева которой остались на той стороне. А там кто-то обрабатывал землю жителей нашей деревни.